Один из охранников, вдруг вспомнив что-то, с подозрением глянул на пустое пространство между двумя стойками книг.
Но рикша уже скрылась за углом Крулевской улицы.
ГЛАВА XXIV
— Ты была на сто двадцать!
— Знаешь, в этих тряпках я чувствую себя ужасно неловко, — сказала Кристина. Она стащила с волос банты. Куклу положила рядом с собой.
— Это Галина кукла? — спросил Стасик.
— Я как будто что-то предчувствовала, когда решила забрать Галинку домой… Иначе я бы не догадалась. А тут платье с оборочками, кукла — вот меня никто и не выкинул из рикши, хотя из магазина Мейнля все время выходила немчура… Приняли за дочку какого-то начальника. Да еще так сладко улыбались… Ну и замерзла я, брр!
Из-за спинки сиденья она вытащила синий, сильно поношенный свитер.
— Вот теперь все нормально, — сказала она, снова сделавшись незаметной и невзрачной.
— Ты была на сто двадцать! — повторил он. — Я тебя сразу и не узнал.
— А теперь узнаешь? И я теперь не на сто двадцать?
— Ты и теперь на сто двадцать! — с жаром заверил Стасик.
— Пан Игнац отвезет нас на Котиковую. Скоро будем на месте.
Стасик одобрительно кивнул.
Тут в разговор включился пан Игнац.
— Вы хорошо завернули сверток?
— Мы, когда выносили его оттуда…
— Не спрашиваю, откуда вы его выносили, я хочу знать, хорошо ли он запакован. Лучше еще раз проверьте и обвяжите веревкой — ребята дали знать, что в районе Маршалковской облава. Может, придется со свертком удирать или бросить его где-нибудь по дороге…
— Не каркайте, пан Игнац, все идет как надо! — молодцевато сказал Стасик.
— Ты уже забыл, как получил по башке, — буркнул пан Игнац и свернул с Крулевской налево, на площадь Малаховского.
Они проехали мимо здания Захенты,[32] переименованного теперь в Haus der deutschen Kultur,[33] о чем свидетельствовала сделанная большими буквами надпись.
«Карета» остановилась. Из бачка, помещавшегося позади сиденья, пан Игнац вытащил сложенные в несколько раз листы бумаги и клубок веревки.
— Укладывайте ваше добро, — сказал он.
— Да ведь тут, пожалуй, небезопасно, рядом немцы шуруют… — забеспокоилась Кшися.
— Тут? Да с тех пор как тут устроили Дом немецкой культуры, сюда и палкой никого не загонишь. А там, где пусто, там облавы не будет.
И в самом деле, две мрачные полицейские машины промчались мимо, не обратив на одинокий экипаж внимания.
Стасик положил на сиденье вытащенный из тележки с книгами бесформенный сверток, который до сих пор держал в руках. Бумага во многих местах порвалась, казалось, еще немного, и он развалится.
— Может, у вас найдутся бумажные салфетки? — спросила Кристина.
— Хо! Хо! Какие мы воспитанные! Вот что значит бантики да складочки! — пошутил пан Игнац, но вытащил из своего хранилища и бумажные салфетки.
Кристина развернула пакет, переложила салфетками пластинки, сложила их в ровную стопку, обернула бумагой и перевязала.
Стасик вытащил из-под свитера солдатскую куртку брата и натянул один рукав…
— Я в ней всегда…
— Лучше не делай этого, — сказала Кристина.
— Таких курток много.
— Таких курток много, но не на таких парнях, как ты.
— Не пугай!
— Не хватало только, чтобы ты налетел в ней на Бруно и чтобы он тебя узнал, — предостерегала Кристина.
— Ладно! Только отстань! — вздохнул он.
Он стащил куртку, скомкал ее и быстро завернул в первый попавшийся обрывок бумаги.
— Перевяжи веревкой, — посоветовал пан Игнац.
— Да не стоит! Она маленькая, легкая, я спрячу ее под мышку.
— Пан Игнац дело говорит. Завяжи! Что тебе стоит?
— Отстань, Кристина. Думаешь, если вырядилась, сразу поумнела? — взъерошился Стасик.
— Хватит ссориться, едем! — скомандовал пан Игнац.
Они сели поудобней.
Пан Игнац равномерно, как машина, нажимал на педали, при этом говорил без умолку. Он раздумывал, стоит ли ехать по Маршалковской, а оттуда по Котиковой. Там, как его недавно предупреждали, должна быть облава, да и мчавшиеся навстречу полицейские машины не сулили ничего хорошего. Экипаж свернул на Мазовецкую.
— Мне почему-то страшно, — прошептала Кристина и вздрогнула, словно бы от холода.
— Наверное, потому, что там, на углу, грозный Arbeitsamt,[34] — добродушно рассмеялся пан Игнац. — Не бойся, тебя на работы не вывезут, слишком мала.
Она натянула на подбородок ворот своего синего потертого свитера, съежилась, словно хотела исчезнуть. Кукла лежала на сиденье между ними, беспомощно протянув вперед свои фарфоровые ручки.
ГЛАВА XXV
Им удалось благополучно миновать вызывавшее теперь всеобщий ужас здание Кредитного общества, откуда в принудительном порядке направляли огромное количество поляков на работы в Германию. Над дверьми вербовочного пункта виднелся огромный транспарант: «Поезжайте с нами на работы в Германию!»
Кто-то переделал «с нами» на «сами». Трудновыполнимый номер, потому что делалось это на высоте второго или третьего этажа огромной кистью с немалым количеством краски.
— «Поезжайте сами на работы в Германию!» — весело прочел вслух пан Игнац. — Ну, вот видишь, Кристина. Нечего бояться. Я тысячу раз проезжал мимо — и хоть бы хны.
В эту минуту они заметили на тротуаре двух подвыпивших немцев, которые по очереди кричали хриплыми голосами:
— Такси! Рикша!
Один из них был Бруно.
Стасик съежился. Кшися хотела было стянуть с себя синий свитер и прицепить многочисленные банты, но сделать это было уже поздно да оно и не произвело бы теперь должного впечатления.
Бруно проревел своим зычным голосом:
— Rikscha ist da! Raus mit dieser polnischen Schweinerei![35]
Чтобы избежать ударов, они мгновенно выскочили из коляски. Кристина почти на лету схватила пачку с негативами и, если бы они не были так тщательно упакованы, наверняка разбила бы их, потому что с размаху ударила свертком о стену дома.
Отбежав немного, ребята оглянулись. Пьяные немцы, не обращая на них внимания, рассаживались в рикше поудобнее. Но им мешали оставшиеся там вещи.
Сосед Бруно взял в руки Галинку и с восторгом уставился на нее. Но Бруно отнял куклу, поднял вверх, помахал ею над головой и швырнул на землю.
— Галинка!.. — вскрикнула Кшися, видя, как фарфоровая голова, руки и ноги куклы разбились вдребезги.
Бруно развалился на сиденье, но, должно быть, почувствовал еще один сверток и с брезгливой миной швырнул вслед убегавшим.
