— О, нет, Монсеньор! — горячо возразила Лоранс, сдерживая улыбку.
Меллиса очень одобрительно кивнула, подтверждая эти слова.
Кардинал слабо усмехнулся и легко отодвинулся от стола вместе с креслом.
— Подойди ближе, дитя, — позвал он Меллису.
Она нерешительно обошла стол вокруг и приблизилась к человеку в красном. Тут посетительница увидела, что на коленях у кардинала, развалившись на пурпурной мантии государственного значения, возлежит толстый пушистый кот.
Меллиса мигом перестала бояться. Кардинал смотрел на нее сбоку. Меллиса стояла теперь очень близко и волей-неволей могла хорошо рассмотреть и его лицо и руку с алым перстнем, небрежно поглаживающую голову кота.
12(6)
Возможно, с точки зрения безмозглого мраморного Аполлона, Ришелье не был образцом красоты. Но Меллисе он очень понравился. У кардинала худое умное лицо, подвижные брови, острая бородка и завитые усики, придающие чертам его лица что-то лисье. Выражение хитрое и достаточно весёлое. По крайней мере, сейчас.
У него очень странные руки с длинными белыми пальцами. Меллиса уже видела где-то такие пальцы, тоже с кольцом. Тонкая и нежная кисть совсем не выглядит женственной. Ясно чувствуешь, что эта рука — капкан, и силы в ней, возможно, побольше, чем в пудовом кулаке какого-нибудь признанного силача.
У кардинала и уши острые, как у лиса, плотно прижатые и немного вытянутые вверх. Наверно, и слух превосходный.
Говорит его высокопреосвященство тихо; голос не слишком низкий, но очень приятного тембра. Главная сила, конечно, в его взгляде. Меллиса подумала, что таких глаз обязательно должны бояться. Эти карие глаза то смотрят внутрь и тускнеют, как у дремлющей змеи, когда кардинал размышляет, а то, вспыхивая, прожигают человека насквозь. Он мог повелевать людьми, это ясно читалось у него на лице.
Арман-Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, кардинал и первый министр Франции, заслужил титул Великого кардинала не просто "при жизни", а практически одновременно со своим восшествием на министерский пост. Ришелье было сейчас всего сорок лет, неудивительно, что он понравился такой маленькой язвочке, как Меллиса. Кардинал в совершенстве владел искусством очаровывать собеседника, когда хотел; и не колеблясь пускал в ход ледяную твёрдость, когда это было необходимо.
Говоря совсем просто, Ришелье был великим политиком и вёл себя именно как великий политик. Именно поэтому, а вовсе не по доброте душевной, он разрешил Меллисе погладить своего кота.
Вернее, предложил. Его высокопреосвященство даже не рассчитывал, что она так моментально протянет руку.
Кот зашипел и, сверкая жёлтыми глазами, дико взглянул на Меллису. Он столь опешил от подобной наглости, что позабыл вцепиться в ее руку зубами и когтями. Кот напрягся, припав к колену хозяина, а Меллиса уже крайне самоуверенно чесала его за ухом и гладила по широкому плоскому лбу, что-то мягко тихонько мурлыкая.
Возражать было поздно. Кот смирился и тоже заурчал, хотя и не слишком довольно. Монсеньор завёл непринуждённую беседу.
Он попросил Меллису рассказать, как она познакомилась с Лоранс, и с большим интересом выслушал яркую историю, случившуюся за кулисами Венецианского карнавала. Меллиса умолчала о некоторых подробностях, вроде таких, как разбитый нос графа и торг о пятистах золотых. Монсеньор вскользь заметил, что из-за этих событий Меллиса, вероятно, не успела полностью оценить красоту карнавала. Но это пустое: большой карнавал проходит в Венеции зимой, на масленицу. Вот это грандиозное зрелище и правда стоит того, чтобы на него посмотреть и принять участие.
— Но, вероятно, мадемуазель, — заметил со смешком кардинал, — вы теперь питаете отвращение к карнавалам?
— Вовсе нет, монсеньор, — возразила Меллиса. И добавила тише: — Я вообще редко сожалею о сделанном, даже если совершаю явные ошибки.
— Такое смиренное принятие ударов судьбы делает вам честь, мадемуазель. Скажите, вы честолюбивы?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Да. В меру.
Кардинала позабавила ее оговорка.
— И где же мера вашего честолюбия? — спросил он с лисьей улыбкой, прятавшейся в усах.
Меллиса слегка растерялась.
— Пока не знаю, монсеньор. Но ради себя будущей, я далеко не через всё и всех могу переступить в настоящем.
— Вы молоды, — сказал Ришелье. — Вы, вероятно, просто не пробовали. Скажите, дитя мое, как вы понимаете служение государственным интересам? — спросил он после недолгой паузы.
Меллиса пожала плечами, совершенно забыв, с кем она говорит. Ее больше занимал кот, мурлыкающий уже вполне одобрительно.
— Никак не понимаю, монсеньор. Что государству на пользу, то и в его интересах.
— Но какими средствами должно пользоваться, для достижения этого?
Меллиса подняла глаза и твёрдо встретила взгляд кардинала.
— Любыми. Особенно для защиты. Человек, защищая свою жизнь от другого человека не выбирает средств. Какая разница, соседи — просто люди или главы государств?
— Монархи, действительно, всего только люди. Они подвержены человеческим слабостям. Но человек для самого себя иной раз не сделает того, что готов совершить во имя высшей цели. Вы согласны?
— Да, монсеньор, здесь вы правы.
Кардинал опустил глаза и помолчал, подавляя иронию по поводу уточнения "здесь". Он хотел спросить серьёзным тоном, какую привилегию хотела бы получить Меллиса в жизни вообще. И спросил.
В ее глазах зажёгся дерзкий огонёк.
— Дуэль! — не раздумывая, сказала Меллиса. — Я мечтала бы о праве драться за свою честь с оружием в руках. Если бы, конечно, имела возможность простить что угодно у всемогущего Господа или его представителя в нашем грешном мире, — вполне естественным тоном добавила она, делая реверанс. Хотя фраза, надо признать, была рискованная.
12(7)
"Слишком на публику, могут и не смеяться", — говорил обычно в таких случаях синьор Клоун.
Но Меллиса пошла на риск. Монсеньор понял и оценил. По его губам поползла улыбка, хотя тон остался суровым.
— Дуэль — богомерзкая выдумка греха человеческого, гордыни! Цвет нашего вполне боеспособного дворянства гибнет от этой прихоти, вместо того, чтобы поддерживать своими шпагами мощь государства, обнажая их в крайнем случае только против врагов этого государства! Но женщины, слава Богу, иногда проявляют большую расчетливость в выборе своих противников. Я советую вам, мадемуазель, быть очень осторожной и осмотрительной. Впрочем, не стану говорить, будто в ваших руках может оказаться оружие, но…
— Пути Господни неисповедимы, монсеньор, — подала голос Лоранс, понимая, что это пауза для реверанса и благодарности.
Меллиса догадалась повторить движение подруги и поцеловать кардинальский перстень. После она вышла из кабинета, так как ее попросили подождать в приёмной.
Присев на скамейку, Меллиса почувствовала, что близка к обмороку. Отступившее было волнение и робость снова нахлынули на нее.
Тем временем Лоранс приблизилась к столу кардинала.
— Что вы скажете о ней, монсеньор?
— Горе нашим врагам, — откликнулся Ришелье с полным удовлетворением и насмешкой. — Вы превосходная учительница, Лоранс.
— Скорее, нянька. Вам известно, монсеньор, что это качество у меня по наследству. Но в данном случае, я получила готовый подарок и сделала для его совершенства еще крайне мало.
— Ваша скромность, мадам! — воскликнул Ришелье, обнаружив горячее чувство и еще больше иронии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Лоранс молча сделала реверанс.
— Ваши прочие трофеи мне доставили утром, — сухим деловым тоном продолжал Монсеньор. — Вижу, несмотря на досадные помехи, дела в Италии шли неплохо.
— Как всегда, монсеньор.
— Что вы хотите за это? У вас есть личная просьба, Лоранс?
— Да, монсеньор. Я хотела бы оставить девочку у себя. Уверяю, она сможет быть нам полезна. Мне нужно ваше благословение и деньги: всего лишь на ее гардероб. Сейчас удивительно тепло для конца октября, но скоро зима.
