Лерон лежала и то смотрела на простыню, то переводила взгляд на часы на стене, которые показывали полдень (в деревне она никогда так долго не спала!), то прислушивалась к себе, просеивала, словно сквозь сито, каждое свое чувство, каждую эмоцию, словно пыталась среди песка отыскать золотинку. Золотинкой в ее понимании был ужас перед случившимся. Но нет — одно кошмарное равнодушие, больше ничего! И вот она лежала, лежала так под одеялом-комом, и поджатые ноги ее все больше зябли, а подушка под щекой вдруг стала горячей и мокрой. Лерон с изумлением обнаружила, что плачет. Ну да, она плакала, она оплакивала себя прежнюю, ту, которой была до происшествия в библиотеке, до встречи с Лариссой и Миккой, до свадьбы, до электрички, до ванны, до мартини и кампари, до…
— Не надо, — послышался вдруг рядом голос, полный такой боли, что Лерон резко села и с раскаянием уставилась на мрачную, бледную Лариссу, стоявшую на коленях перед кроватью. — Не надо, прошу тебя, мне от твоих слез покончить с собой хочется! Если ты скажешь, что тебе все это омерзительно, что ты раскаиваешься, что ненавидишь меня за то, что я тебя этому подвергла, я… клянусь, мне легче умереть, чем видеть твои слезы!
Она резко отвернулась, и Лерон стало стыдно и даже страшно. Она совершенно точно знала теперь — осознала в эту минуту! — что больше никогда и ни за что, если только связанная и опоенная дурманом, не позволит повторения прошлой ночи. Наоборот! Она сделает все, лишь бы примириться с Миккой и жить с ним нормально, как положено женщине жить с мужем, постарается, чтобы он увидел в ней не просто самку-детопроизводительницу, а человека, может быть, даже полюбил бы ее. Лерон могла поклясться себе в том, что все сделает для этого, но ей ни за что не хотелось поссориться с Лариссой и обидеть ее. Они будут жить в одном доме, Ларисса — ее свекровь, нужно приучить ее к этой мысли. Только свекровь! Они родня, а не любовницы. Ради бога, пусть занимается со своей Ладой чем угодно — Лерон в этом больше не станет участвовать. Ни за что и никогда!
— Да я вас не виню, — сказала она ласково. — Вы тут даже ни при чем. Я не хотела ничего такого, а все же поддалась, но и я не виновата. Это все каменье херь.
Она ожидала, что Ларисса сейчас вытаращит глаза и начнет изумленно расспрашивать, что это такое, но та лишь улыбнулась:
— А, это ваша местная достопримечательность? Слышала я о нем, как же, слышала, причем очень много лет назад. Я ведь и сама в этой вашей Правобережной побывала, давно уже. Студенткой, на практике. Я ведь когда-то училась на филфаке в университете, два курса окончила. Потом должна была уйти… в смысле, бросила университет, вообще скучно мне стало филологией заниматься, но ничего, закончила заочно химбиофак, отец настоял, чтобы непременно диплом был, хоть какой-нибудь… А впрочем, я что-то не о том. Легенду эту очень хорошо помню, я ее даже в курсовой своей упоминала. Якобы каменье херь очень напоминает, изящно выражаясь, фаллический символ, и тот, кто это каменье найдет, непременно пойдет по очень кривой дорожке.
— Вот именно, — кивнула Лерон. — Где моя куртка, помните, она вчера со мной была? Я ее в прихожей вроде бы оставила.
— Наверное, она там и лежит, — пожала плечами Ларисса. — А что? Зачем она тебе?
— Хочу вам кое-что показать.
Лерон сорвалась с кровати, ринулась было к двери, но спохватилась — ведь она совсем голая.
Остановилась смущенно.
— Вон халат, который я для тебя приготовила, — сдавленным голосом сказала Ларисса. У нее было странное выражение лица, какое-то измученное, и руки она спрятала за спину.
— Спасибо, — кивнула Лерон, завернулась в халат и выбежала из спальни.
Пришлось немножко поплутать, прежде чем она отыскала прихожую, но нашла-таки, конечно. На крышке огромного полированного ларя валялась ее куртка. Лерон схватила ее и вернулась в спальню.
К счастью, Ларисса уже поднялась с колен и присела на кровать. Лерон сунула руку в карман куртки и протянула Лариссе то, что достала оттуда:
— Вот, смотрите. Это я нашла, когда мне было пятнадцать лет.
Она не стала говорить Лариссе, что каменье херь неведомым образом куда-то исчезало, а вновь возникло в пустом кармане только вчера. Еще скажет — мол, ты, девушка, спятила. Ну, возможно, и спятила, конечно. Возможно, каменье забилось вон в ту прореху между швами, Лерон ничего не замечала, а потом выскользнуло снова в карман. А впрочем, какая разница, откуда оно там взялось, из ниоткуда или из прорехи? Главное ведь, что взялось. И перевернуло всю жизнь Лерон…
— Моя прабабушка тогда сказала, что я теперь обречена сделаться, ну… поблядушкой, что ли. Потому что такая судьба у всех, кто каменье херь находит. Потому я и говорю, что и вы не виноваты, и я не виновата. Это судьба.
— С ума сойти, — растерянно проговорила Ларисса, неотрывно глядя на каменье херь, словно не постигая, как это в самом обычном камушке может быть скрыта такая страшная сила. — С ума сойти…
— Ну да, — с печальной усмешкой проговорила Лерон. — Прабабушка мне много рассказывала о тех, кто каменье херь находил…
— Да глупости! — пламенно вскричала Ларисса. — Чего только не говорят бабушки-пробабушки-мамушки-нянюшки, чтобы остеречь своих детей от греха. Каких только ужасов не выдумывают! Страшные сказки все это, на которые и внимания обращать не стоит. Я сказала, с ума сойти можно, потому что ты мне показала поразительно красивый камень. Ты, конечно, думаешь, камень у вас херь называли потому, что он формой на это самое, на штучку мужскую похож?
— А разве нет? — смущенно спросила Лерон.
— Да вот представь себе, что нет! — хохотнула Ларисса. — Это искаженное слово шерл, только и всего! Ведь созвучно? Слышишь, что созвучно? Шерл — херь… Народ наш что только не адаптировал под свое восприятие и произношение! Говорят, даже слово лодырь произошло от фамилии какого-то немецкого доктора Лодера!
— Вообще-то может быть, — задумчиво сказала Лерон, у которой с каждым словом Ларисы становилось все легче на душе. — И что лодырь от Лодера, и херь от шерла. Но я об этом камне мало слышала. Он, наверное, не очень котируется среди драгоценностей?
— Ну, конечно, это не изумруд, не рубин и не алмаз, сразу скажу, но тоже встречаются экземпляры ничего себе! Например, именно шерл был вставлен в корону императрицы Анны Иоанновны. Так что это отнюдь не безделица. У нас в Нижнем Горьком есть магазин, называется «Красный шерл». Это очень дорогая и очень изысканная бижутерия, куда авантажнее тех подделок, что часто выдаются за золото и бриллианты.
— Наверное, этот магазин принадлежит какой-нибудь утонченной даме, — задумчиво сказала Лерон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
