Она в панике отпрянула, охваченная внезапным ужасом. Англия — источник всех ее бед. Край, который она ненавидела всю жизнь. Одна мысль о том, чтобы поехать туда, заставила ее содрогнуться.
— Я не поеду, — категорично заявила она, хотя и еле слышно. — Не поеду, и, что бы ты ни говорил и ни делал, тебе не заставить меня.
Одна его бровь поползла вверх, и он с удивлением уставился на нее.
— Как ты догадалась… — Но тут он стиснул зубы. — Впрочем, неважно. Как неважно и то, что ты не согласна. Мальчики отправятся со мной. Неужели ты отпустишь их одних в такое путешествие? Неужели ты откажешься быть рядом с ними, когда их встретит отец, откажешься увидеть дом, который их ожидает? — Клив склонился пониже. — Откажешься удостовериться, что наследник огромного поместья выбран правильно?
Раздираемая волнением за детей и собственным страхом, Уинн отшатнулась назад и, запутавшись в мокрой одежде, упала на ворох соломы, спеша отдалиться от него на безопасное расстояние. Но каково же это безопасное расстояние? Хотя глаза его исчезли в глубокой тьме, его мысли по-прежнему достигали ее и мучили.
Поедем со мной, Уинн, — дошел до нее молчаливый призыв. — Все равно ты так или иначе будешь моей. Мы оба знаем, что это неизбежно.
— Нет, нет, — пробормотала она, все еще неловко отступая в темноту конюшни.
Но он настиг ее, словно сам Дьявол, легко скрутив по рукам и ногам, хотя она изо всех сил вырывалась. Только когда она исчерпала все силы и ее руки оказались крепко зажатыми, он схватил ее за длинные мокрые волосы и заставил взглянуть прямо в глаза.
— Черт бы тебя побрал, женщина! Да выслушай же ты меня наконец!
— Зачем? — почти прорыдала она. — Чтобы ты мог исказить правду и сделать из нее то, во что ты сам хочешь верить? Чтобы ты мог успокоить свою совесть?
Она ощутила его учащенное дыхание и поняла, что сама так же дышит, они были крепко прижаты друг к другу, и их разделял только древний кристалл ее амулета. Сейчас ей не нужно было никакого раднорского видения, чтобы понять, какие мысли проносились у него в голове. Ее тело само почувствовало их и с порочностью, которую она никак не могла постичь, потянулось навстречу ему.
Он тут же зло выругался. Затем отстранил ее на расстояние вытянутой руки.
— Нет, ты поедешь, Уинн. Хотя бы только для того, чтобы решить, что лучше всего для ребенка сэра Уильяма. Ты поедешь, чтобы убедиться, насколько легко Артур или Рис с Мэдоком привыкнут к новому дому. Ты поедешь потому, что так будет лучше для твоих детей.
С этими словами он оттолкнул ее еще дальше и прижал руки к бокам.
— А теперь ступай, иначе я за себя не отвечаю. Ни перед Дрюсом, ни перед тобой.
Кливу не пришлось повторять дважды. Позабыв о буре и не заботясь о том, что ее плащ брошен где-то на полу в конюшне, Уинн молниеносно повернулась и бросилась к двери. Она выбежала в дождь, ослепивший ее своей яростью, ветер рвал на ней промокшее платье. Она неслась к единственному крову, который знала, к единственному утешению, которое было у нее последние семь лет.
Бабушка Гуинедд была ее последней надеждой. Уинн успокаивала себя, с трудом перебирая босыми ногами по грязи и скользким камням. Бабушка Гуинедд должна помочь ей. Обязательно.
Уинн стояла неподвижно как каменное изваяние, устремив взгляд на Черную Гору, и, хотя низкие облака скрыли две неровные вершины, она все равно мысленно представляла их. На грязном дворе перед замком кипела жизнь. На лошадей навьючивали провизию. Воины проверяли седла и подпруги. Дети бегали с возбужденными криками и всем мешали, пытаясь помочь.
Кук плакала, прикладывая к лицу фартук, даже когда всучивала Дрюсу еще один круг твердого козьего сыра. Но она одна проливала слезы, с горечью отметила Уинн.
Хотя бурные хлопоты протекали у нее за спиной, Уинн не нужно было смотреть, чтобы знать, что происходит. Гуинедд наверняка восседает в своем любимом кресле, наслаждаясь скудным теплом прозрачных солнечных лучей, которые иногда прорывались сквозь утренние облака. Она уже успела подозвать к себе всех детей по очереди и с каждым тихо переговорила. Дрюс и его брат Баррис тоже уже получили наставления от Гуинедд.
Теперь она поджидала Уинн, но та не была уверена, что сумеет заставить себя проститься с бабушкой по-дружески. Неужели Гуинедд надеется на это?
И все же Уинн не могла больше злиться ни на бабушку, ни на Дрюса, хотя они того заслуживали. Она была слишком измождена и душевно, и физически, у нее остались силы только на то, чтобы стоять в стороне от всех, упиваясь своим одиночеством и несчастьем.
Те, кого она всегда считала самыми надежными людьми, предали ее. И Гуинедд, и Дрюс встали на сторону этого коварного англичанина. Всю ночь напролет, когда за окном бушевала буря, она спорила сначала с бабушкой, а затем с тем, кто считался когда-то ее другом. Уинн ругалась и кричала. Угрожала и запугивала, затем, когда это не помогло, умоляла и плакала.
Но, несмотря на все ее бурные сцены, эти двое остались тверды — хотя Дрюс пару раз, казалось, начинал сомневаться. Но Гуинедд сама стойко держалась своего и его заставила не отступать. Этот Сомервилл желал передать значительное наследство своему сыну, хотя ребенок был всего лишь бастардом да еще наполовину валлийцем. «Какие возможности для ребенка!» — снова и снова повторял Дрюс. «Какое благо для Уэльса!» — без конца твердила Гуинедд.
Уинн ни за что не соглашалась, но в конце концов ее уговорили. Что могла сделать одна женщина, когда противник объединил свои усилия с ее домашними?
Она тяжело вздохнула, усилием воли подавляя слезы и не выпуская из рук Раднорский амулет. Ей казалось, что она выплакала все слезы. Клив Фицуэрин, расположившийся в главном холле, наверняка слышал каждое злобное слово, произнесенное ею в спальне у бабушки, как и все ее слезные мольбы. Но он не слышал, как она рыдала на исходе прошлой ночи. Она плакала в тишине, завернувшись в простыни, пока слезы не иссякли.
Вчера она почти не видела Фицуэрина, потому что провела все время в лесу, где прятала свою боль и искала утешения в знакомых уголках. Но напрасно. День отъезда настал, а она и теперь не была готова ехать, как и раньше.
— Уинн!
Услышав робкий голосок Изольды, Уинн очнулась. Она безуспешно попыталась улыбнуться, а потом просто взяла племянницу за руку и крепко сжала.
— Я… Я думаю, тебя ждет бабушка Гуинедд.
Уинн, всхлипнув, кивнула.
— Да. Я знаю.
Затем, решив показаться такой же непреклонной, как прежде, Уинн гордо вздернула подбородок и направилась к бабушке.
Она увидела, что с десяток или более лошадей уже готовы отправиться в путь. Дети сбились в кучку. Воины, англичане и валлийцы, ждали только сигнала «по коням». Приказ, наверное, отдаст Клив, подумала она. А тот медлил, ожидая, пока она попрощается с Гуинедд.
