над этим местом, он не представлял себе, что здесь так шумно. Воздух был полон отвратительного воя и грохота. Едва он сел, как справа от него, метрах в семидесяти, поднялся столб дыма, и самолет качнуло взрывной волной. Нужно торопиться. Лунин выскочил из кабины.
Он хотел добраться до мотора, но тут опять грохнуло где-то за спиной. Лунин упал на снег ничком. Ну и местечко для посадки! Он поднялся и осмотрелся, отфыркиваясь от снега, залепившего лицо. Серов, конечно, не ушел никуда, самолет его кружит и кружит над Луниным. Снежная равнина вокруг казалась Лунину пустынной. Пулкова гора смутно возвышалась вдали, закрывая горизонт. Город тоже был виден — он начинался прямо у поля громадами домов. Далеко сбоку, крохотные, как букашки, ползли те самые три грузовика с красноармейцами, которые Лунин видел сверху.
Только он залез руками в мотор, как снова отвратительный визг и взрыв. Лунин присел. Так они никогда не дадут ему кончить. И чего они бьют сюда? Ведь здесь, кажется, пусто. Может быть, они видели, как сел его самолет? Но они пахали снарядами все это место, еще когда он был в воздухе. Вероятно, заградительный огонь…
Э, да здесь вовсе не так пусто!.. На куче земли, выброшенной из-под снега снарядом, кто-то копошился. Какая-то маленькая фигурка в черном. В первое мгновение Лунину даже показалось — собака. Но нет, не собака. Фигурка выпрямилась. Мальчик!
«Опять! — в ужасе подумал Лунин, вспомнив мальчика — Зёзю. — Ну и везет же мне!..»
Но мальчик этот нисколько не был похож на Зёзю. Ему было лет двенадцать, и одет он был, как одевают мальчиков в культурных городских семьях. Пальтишко на нем было добротное, хорошо сшитое, даже с мехом на воротнике, шапка кожаная, закрывающая уши, валенки аккуратные, прочные, с союзками. Держа в руке что-то похожее на полупустой мешок, мальчик со спокойным вниманием разглядывал Лунина и его самолет.
— Что ты здесь делаешь? Пошел! Пошел! — закричал на него Лунин, замахав руками.
Тут опять взвизгнул снаряд, и Лунин присел. Когда после взрыва он поднял голову, мальчик стоял на том же месте, не обратив на взрыв никакого внимания. Лунину стало неловко за свои приседания.
— Пошел! Пошел! — снова замахал он мальчику руками.
Но мальчик спокойно и неторопливо двинулся к самолету. У него было маленькое, посиневшее от холода, хрупкое детское личико со светлыми твердыми глазами. Он остановился рядом с самолетом и довольно презрительно сказал:
— «Ишак».
— Ты что здесь делаешь? Зачем ты здесь? — сказал Лунин, возясь в моторе и поглядывая на мальчика одним глазом.
Но мальчик не счел нужным ответить.
— Ведь ЛАГ лучше «ишака», правда? — спросил он быстро. — А МИГ-3? Говорят, что МИГ хорош только на большой высоте…
Опять вой, опять взрыв. Лунин втянул голову в плечи. Но мальчик даже не нагнулся, а только мельком глянул в сторону взрыва.
— Ты не боишься? — спросил Лунин.
— Нет.
— А вдруг тебя убьют?
Мальчик презрительно поморщился.
— Не попадут.
— Откуда ты знаешь?
— Я маленький, а поле большое, — сказал он. — Они ведь не по целям бьют, а по площадям…
Он еще подумал и поправился, как бы стараясь утешить Лунина:
— Мы с вами маленькие, а поле большое…
— А ты где живешь? — спросил Лунин.
— В городе.
— А сюда как попал?
— За картошкой.
Он подошел к Лунину и раскрыл свой мешок. Заглянув, Лунин увидел на дне что-то черное, похожее на комья земли.
— Это что?
— Картошка. Здесь было картофельное поле. Ничего не убрали, все так и осталось. Они бьют сюда, переворачивают землю и картошку выбрасывают наверх.
— Так ты оттого сюда ходишь, что здесь стреляют?
— А ее иначе из-под снега не достать. Земля замерзла. Как железная.
Снова провыл снаряд, снова взрыв, но на этот раз Лунин даже не вздрогнул, ни на мгновение не оторвался от мотора, — ведь поле большое, а он маленький…
— Как тебя зовут? — спросил он мальчика.
— Ростислав.
— Ростислав?
— Ростислав Всеволодович Быстров.
— Отец у тебя есть?
— Он на фронте. Только не здесь, далеко.
— А мать?
— А мама не вернулась.
— Не вернулась?
— Поехала укрепления копать и не вернулась.
— С кем же ты живешь?
— С дедушкой.
— Это дед посылает тебя сюда за картошкой?
— Нет. Он не знает, где я достаю.
Лунин выхватил из рук мальчика мешок и влез в кабину. В кабине он достал весь свой «неприкосновенный запас» — шоколад, консервы, галеты — и, не распечатывая, сунул его в мешок. Потом кинул мешок в снег.
Мотор зарокотал. Винт завертелся, взвивая снежную пыль.
— Отойди! — крикнул он мальчику во всю мощь своих легких.
Помчался и взлетел. Обернувшись, он видел, как мальчик с мешком в руке стоял и смотрел ему вслед. Крошечная черная точка на снегу. «Вот после войны возьму такого мальчика и усыновлю, — думал Лунин. — Будем жить вдвоем, и никого больше не надо…»
В воздухе к нему пристроился Серов, и они пошли на аэродром.
3
«Пока я жив, смерти нет. Когда смерть придет, меня не будет. Мы с ней никогда не встретимся».
Так думал Илья Яковлевич о своей смерти и горделиво вздергивал маленькую головку.
Он всегда был горд и самолюбив. В молодости он отличался слабым здоровьем, вид имел тщедушный и болезненный, и это было тяжело для его самолюбия. Вот почему он тогда так упорно стремился в самые трудные экспедиции. Реки русского Севера, реки Сибири, в те давние времена почти не изученные. Он был слабее всех, но не только не отставал ни от кого, а шел впереди сильных. Нет другой страны на свете, в истории которой реки имели бы такое значение, как в истории России. Да, реки честно служили России в прошлом, но в будущем они послужат ей еще лучше, в этом нет у него никакого сомнения… Он благодарен судьбе, что так много странствовал в молодости, что все повидал своими глазами. Он накопил такое множество наблюдений, измерений, записей, цифр, что потом, когда настала пора обобщений, он почувствовал себя совершенно свободно.
Тогда, в те далекие годы, он — по зимам — тоже жил в этом городе, в этом же доме, в этой самой квартире. Жена умерла в первый год той войны, и он остался вдвоем с Катенькой. Катеньке шел тогда четырнадцатый год; она была тоненькая, болезненная, в коричневом гимназическом платьице, в черном переднике. Он тогда не женился, хотя мог бы жениться; не женился из-за Катеньки и ни разу потом не пожалел об этом. Ему никого не нужно было, кроме Катеньки. А чьи
