— Одна только пряжка наборная от твоего пояса осталась, — завыла черная муринка. — Вам и пряжки хватит, сказали, чтобы людишек поганых пугать.
— Кто сказал?
— Те здоровые, задастые, что из магмы нагрянули. Навалились, захомутали, дурному научили — скрадите, мол, пояс у этого взбесившегося Серого волка, пусть, мол, клыками полязгает. И кинули две бумажки зелененькие — это, мол, для старого Петряя, С него, алкоголика, хватит, да и вам перепадет. Ой-ей-ей!.. Мы было в спор, да куда там, ещё и в ухо получили. Мой меньшой братишка до сих пор отлеживается.
— Куда же они подались?
— На заход солнца. На окияне есть остров, там они в землю нырнули.
— Давно это было?
— Да уж с месяц будет. Мы пока пряжку наладили, коня выковали… Они там тоже даром времени не теряли. Слухом повеяло — какого-то огромного, злого, в мир собираются выпустить. И быть ему уицраором в земле американской.
— Как найти их лаз?
— Где кровь земли сквозь трещины изливается, там их пещера. Устьем она на самый окиян выходит. Преогромная…
— Кончай с ней, Капочка. — сказал я.
Это была новость, печальнее которой не бывает. Гневом наполнилось сердце, шерсть на загривке стала дыбом. Не жаль мне было эту тварь. В тот миг я прозрел — чем-то очень походили друг на друга эта муринка и погибший во время лыжной прогулки, напичканный анекдотами паренек. Однако если второй был безобиднейшим искусственным существом, то эта злыдня была насквозь пропитана злобой. Она источала её, как губка — бездушно, обильно, нескончаемо.
— …ты, птица Гагана, сядь у дома, где стоят кади железные, а в кадях лежат черные мурии в шелковых тенетах. Сиди дружно, крепко, никого не подпускай, всех отгоняй, всех кусай. Уяхама широфо!
Доротея вскинула руки, и в следующее мгновение черная муринка растаяла в сумеречной, осенней, пятнистой мгле. Слилась с нею, лишь березка поодаль вздрогнула, затрепетали последние листы и дружно посыпались на землю.
— Что будем делать? — поигрывая исполинским мечом, спросил Георгий.
Я сел на задние лапы, огляделся и едва удержался, чтобы не взвыть. В шкуре опять закопошились блохи. Эти-то кровососы откуда взялись? Получаса я не пробыл в волчьей шкуре, а они тут как тут. Вот напасть!
Ночь была туманна и удивительно светла. Черный лес уже подернулся лохмотьями испарений. И небо было в крупных прорехах, так что на бархатисто-черных лужках там и тут ярковато паслись звезды. Койс притаился в поросшей подсыхающей густой травой продавлине — укрылся так, что не найти, не опознать.
— Будем штурмом брать, — наконец решил я. — Пряжка не пряжка, а ворота на распашку оставлять нельзя. Давай, Жорка, отведи душу. Только чур, коня не трогать. Порубаешь эту сволочь в капусту, хватаешь уздечку — и ходу! Иначе как прежде мы с тобой до утра бегать будем. Помнишь, как с женой опростоволосился? В губы поцеловал, на всю округу шум поднял. Ладно, тогда молодой был, глупый, сейчас Христом-богом молю, не касайся ты этого дьявольского коня!
— Лады, — буркнул Георгий и взгромоздился мне на спину. Скафандр соорудил для него нечто, похожее на седло.
— Подсобишь, царевна? — я глянул на Каллиопу.
Та кивнула.
— Ну, с Богом, — вздохнул я и одним прыжком достиг черного леса.
В обширную яму, откуда волнами изливалось серебристо-стальное сияние и слышались мерные лязгающие звуки, мы свалились, как снег на голову. Работы Георгию здесь почти не было. Пяток облаченных в железные рубашки арапов он срезал одним ударом — плоские их тела так и посыпались осколками на выложенный булыжником пол, на котором поигрывала, мотала головой, разевала пасть прекрасная, с могучим крупом, соловая кобыла. Золотой кол был вбит у края ямы, к нему подвязана наборная, посвечивающая лунным светом уздечка, в которую была вделана моя пряжка. Я сразу узнал ее… Из бокового подземного хода ринулась было орда муринов — Георгий, казалось, только и ждал этого момента. Вскинул меч и принялся крушить направо и налево. Все свершалось в грозном, оцепенелом безмолвии — только свист клинка, легкое уханье, стеклянистый звон осыпающихся на пол обломков. Тут же в сторонке, на поверхности мати земли, кто-то гулко хохотнул. Следом взревел разбуженный Каллиопой ураган. Я крикнул — пора! Георгий сорвал уздечку и вспрыгнул мне на спину. Я одним прыжком одолел отвесный край. Вовремя!.. На том месте заскрипело, затрещало. С корнем вырванные деревья начали ссыпаться в яму, и скоро гора бурелома выросла на том месте, откуда черные мурины проникали в наш мир.
Георгий накинул уздечку мне на шею, и я встал, как вкопанный.
— Ну-ка, слезай, а то скину! — рыкнул я.
Меченосец удивленно вскинул брови, я чуть подтолкнул его, и он поспешно, перекинув ногу, соскользнул со спины.
— Что случилось, Серый?
— Наитие нашло. Знаешь, Жорка-друг, береженого, как говорится, Бог бережет. Дай-ка схороню я эту пряжку подальше. Придет срок, пригодится…
С этими словами я одним прыжком одолел верхушки деревьев и пониже облаков ходячих метнулся в тверские края, за речку Нерль — было там у меня заветное место, в овраге, под камнем-исполином. Вырвал я пряжку из поблекшей уздечки, сунул в подземную нору, привалил богатырский камень, заговоров навесил и также украдкой, прыжками, назад. Там посадил на загривок Георгия и выбежал из леса с накинутой на шею уздечкой.
— Минуты терять — все потерять! — издали крикнул я Каллиопе, уже изготовившейся заклятью, с помощью которого можно было вывернуть шкуру мехом внутрь и, как был волком, так и полез в койс. Пусть этот космический вернослужащий поближе познакомится с таким произведением матушки-природы, как блохи. Хотя, конечно, койс и глазом не моргнет — хладнокровно передавит земных тварей, пытающихся проникнуть в его внутренности. Уже в рубке я нарочито громко, стараясь скрыть досаду от невозможности собственными силами облечь себя в природный — человечий — образ, объявил.
— Труба зовет. Вперед, на Исландию.
— Верное решение, — поддержал меня капитан.
Георгий пожал плечами, Каллиопа промолчала, а ответа Василь Васильевича никто и не ждал.
Расстояние в четыре тысячи километров мы одолели быстро. По наводке черной муринки отыскали в обрывистом, скалистом берегу устье лавовой пещеры. Койс лег на воду, чуть притоп, и посланный на разведку фавн, кряхтя и поскуливая, полез в воду.
Я закрыл глаза, хотелось собраться с мыслями. В этот момент до меня донеслись мелодичные звуки гитары. В руках Георгия неожиданно оказался инструмент — сотворил из воздуха? — следом раздался приятный тенорок.
Давным-давно,Нам все равно.Жил-проживал один сапог кирзовой кожи…
Я глянул на широкий экран, который высветил перед нами койс. Дрожащий от холода, принявший свой древний облик Василь Васильевич с опаской заглядывал в жерло заливаемой водой пещеры. Я последовал за его взором, под соединился к ментальному щупу, брошенному в подземелье сознанием капитана так на пару мы мысленно добрались до обширной полости, выжженной в граните потоками лавы. То, что мы увидали, подтвердило самые худшие опасения. Игвы и раругги — обитатели изнанки мира, жители подземных шрастров и подданные Гагтунгра, копошились возле гигантского сооружения — сложенной из каменных блоков платформы, на которой возвышался арочный проход, напоминающий высокий полуовал, сваренный из металлических полос. Пояса нигде не было видно, и если бы не знакомый мне до боли в сердце ментальный образ, я бы ни за что не догадался, что мучительно растянутый древний талисман был запаян в полость, проходящую в теле металлических опор. До окончания работ было, по-видимому, далеко, однако разбросанные кабели, инструменты, непонятные приборы, расставленные на стеллажах и тележках, огромные индукционные катушки — я на расстоянии ощутил запах смазки — нагнали на меня тоску.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
