(ККС): «Ну и трепач! Плакали наши буки… Ещё и показать заставил!»)
– Американский историк и писатель Адамс писал, что иметь в жизни одного друга – уже много, двоих – очень много, троих – вряд ли возможно. Могу я возразить Генри Бруксу Адамсу?… (Оживление.) Скажу откровенно без всякого пафоса. Нам, как друзьям, не только не тесно в одной комнате, в которой мы живём, нам и в братской могиле будет не тесно… (Аплодисменты. Смех.) Скажу больше. Мы не одни такие. Как бывший пограничник, я могу заявить: наш курс факультета, конечно, не погранотряд, но здесь много людей, из которых в любой момент можно собрать погранзаставу. (Аплодисменты.)
(ККА): «С заставой ловко вышло. Главное, не врет. Какой красавец. Видела бы его Красава!»)
– Только дружбе принадлежит заслуга формирования личности. Не середнячковой личности бирючка, а нормальной коммуникабельной личности, способной учить детей. Если, конечно, мы будем учить детей. Вуз делает всё, что от него зависит, а государство сводит на нет работу вуза. Только в России на бумаге выше всех стоит учитель, но только в России в раздаточной ведомости ниже всех стоит тот же учитель. Ну, подумайте сами: каждый из нас, четверых, за восемь ночей в охране (месячная норма дежурств) заколачивает более 500 долларов США. А преподавателям задерживают их жалкую ставку в те же 500 единиц, только нашими деревянными рублями. Когда-нибудь у государства прорежется зрение? Прошу прощения, я отвлекся от темы…
Личная дружба не должна забиваться в коллективчики, в кодлу, в бойкот, в оппозицию. Университет не то учреждение, где качают права. Стипендии даёт государство, а не ректор. Ректор даёт общежитие, с него и взятки гладки. В сущности, у нас других проблем нет, кроме учёбы. На этой почве зреет цеховая община студентов, а последняя благоприятствует личной дружбе. Прошу не осудить меня за нескромность и не заподозрить в приятельской конъюнктуре, я хочу выставить напоказ лучшего товарища всех студентов, студенческого вожака – Дубинина Любана. Любан стал вожаком с первого курса. Все лучшие качества студентов сосредоточены в нем. Он наш ровесник, но уже был старшиной роты спецназа и награждён боевым орденом Мужества. На груди у него орден Мужества – честь Родины, а сзади у него спина – щит Родины (аплодисменты). Порой мне кажется, что он не вожак, а вождь… Не тот вождь, который у нас на уме, то есть не вождь народов. А вождь своего рода. У него в роду есть старейшины, и какие старейшины! Но Любан уже готовый вождь рода вместе с его старейшинами. Я понятно сказал? Спасибо. Он будет выступать, и вы убедитесь в правоте моих слов. Я бы хотел, чтобы и в среде молодых студентов сложился вожак или вождь подобного плана и уровня. Даже пусть это будет девушка!..
В заключение я представляю себе некое торжество на пьедестале, где на бронзовой ступени стоит студент-товарищ, на серебряной ступени стоит студент-друг, а на золотой ступени стоят, обнявшись, товарищество и дружба студентов… Великий философ сказал: «Всё течёт, всё изменяется». А я продолжу мысль: «Но неизменными остаются любовь и дружба студентов». О любви нам расскажет друг всех студентов – Любан. Спасибо! (Аплодисменты.)
Миша сел на своё место, остывая от возбуждения. Видимо он выжал из своей темы максимум возможного, ректор и декан, не переставая хлопать в ладошки, улыбались и обменивались своими оценками. Их оценок никто не слышал, кроме косатой девушки, но улыбки начальства – тоже оценки, а их все видели. И тут Дека чуть снова не позабыла, кто декан в этом зале. Зав. кафедрой Кузнецов привёл её в чувство, толкая локотком её пышный бок. Она повернула к нему голову и встретилась с комендантом, та отчаянно мимикировала, напоминая о своей жизни; Дека качнула головой вниз-вверх – это и было разрешением к выступлению очередного оратора. Мария Ивановна вышла на трибуну, и все увидели нарядную кофточку, милое круглое лицо, улыбку доброй молодой женщины и, конечно, то, что было у молодой женщины под нарядной кофточкой. А там было на что посмотреть даже из зала. Что бы и как бы она не сказала, мужчины простили бы ей – за удовольствие лицезрения крутогрудых птиц, спрятанных в тканях. Она последовала возникшему праву самостоятельно представляться обществу. Возникала иллюзия, что любой человек, находящийся в зале, может подняться на трибуну и произнести свою речь. Мы уже знаем, что это не так, но иллюзии помогают нам жить.
Мария Ивановна выступила легко, без принуждения и задушевно.
– Я никогда не жила в собственном доме, поэтому свои лучшие представления о доме распространяю на ваше общежитие. Я всегда хотела и хочу, чтобы вы не думали о своём общежитии как об общаге, но как о своём временном доме. У нас не хлопают дверями и не оставляют двери открытыми настежь. У нас уют, чистота и порядок. Я слежу за порядком больше как мать, а не как администратор. Поэтому сразу привыкайте к моей строгости. А будет нужда, милости просим, приходите, подходите, говорите – поможем посильно и без промедления. С правилами вы уже познакомились. Узнаете их лучше от товарищей по старшим курсам. А я вам скажу, что неряшливости не люблю, неаккуратность пресекаю. У меня в общежитии в трусах, в мятых халатах, в бигудях ходить не будете. Чистенько, аккуратненько, вежливо, уважительно, весело – как дома. В любое время до сна в комнату, постучавшись, войду и, не дай бог, увижу разбросанную одежду, обувь, книжки! О пьянках и драках у нас речи нет и не будет. Бывают праздники, дни рождения, сессии – я разрешаю отметить пивом, опять-таки не суетливо, по-домашнему. Обращаю ваше внимание на недопустимость выработки хватательных привычек. Что это? Забежит девушка или парень, скажем, на кухню, а там люди, и вот они спиной к ним – хвать одно, хвать другое; рывком включат, рывком выключат, и все спиной, и все спиной к товарищам и подругам. Некультурно. Не торопитесь. И спину мне, чтобы друг другу не показывали. Прежде чем повернуться спиной, зафиксируйте свое доброжелательное лицо. Научитесь. Только лицо. Только добро. Только улыбку…
Все вы воспитывались в семьях. У многих есть деды и бабушки. Вы были у них на глазах и, что не так, вам указывали, вас журили, вас учили, как поступать пристойно и правильно, кому-то, может быть, и ремешком влетало. Этот же порядок сохранен и в нашем заведении. Вы должны помнить, что постоянно находитесь под неусыпным надзором коменданта, то есть моим, нашей АХЧ, нашего декана и нашего ректора. Не дремлет и председатель комиссии по делам общежития, он выступал перед вами, учил вас учиться, это Дмитрий Дмитриевич Козиков. Из нашего опыта нам известно, что пока студента держишь в руках, он человек хороший, радушный, послушный, старательно учится. Как только ослабишь руку, студент начинает беситься, гулять, дебоширить, колоться наркотиками, не учится. Радуйтесь, мои хорошие, мы вас будем держать в крепких руках!.. (Аплодисменты. Смех.) Я к чему? Я к тому, что если вуз постоянно думает о том, чтобы студентам жилось хорошо, то и студенты должны отвечать признанием. Ваши слова благодарности нам не нужны, нам нужно ваше культурное и пристойное поведение. Это, как я понимаю, и есть признание той науки, которую вы сами понесёте к людям. Хоть вы и называете себя историками, мы в вас видим будущих педагогов. Я надеюсь, всё у нас будет по-хорошему… Спасибо за внимание!
Наступила моя очередь. Дека волновалась больше меня. Она не упустила момента, а задолго до окончания речи Марии Ивановны посмотрела на меня и сделала два движения левой ладонью, не отрывая руки от стола – один раз подняла её и положила плашмя, другой раз подняла её ребром и ребром опустила. Видимо, это означало популярный смысл: как сразу, так и сейчас же… Доступ к трибуне мне был открыт. И я вышел. Глянул в зал, который озирал всё время других ораторов, и увидел, как пятикурсники наклонили свои головы к енотам-первокурсникам и что-то шепнули. Если бы я при своём слухе гармониста и не услышал бы слово шёпота, то догадался бы, но я услышал: «Язычник». «Язычник». «Язычник». Таково было слово, сообщённое молодым студентам. Однако я надеялся (не то слово, может быть, ожидал), что студенты ждали выступления того вожака, о котором трепался Миша, и я увидел, что молодые студенты узнали, что речь шла обо мне. Поэтому через секунду-другую, как заступил на кафедру, я представился неформально:
– Ну вот, вождь перед вами… – неизменное «И-га-га» взорвалось, как всегда, громко, неожиданно и неприлично, но, как всегда, оно сдетонировало солидарное ржание зала, и ржание освободило меня от волнения и скованности. Я стоял перед залом с привычным спокойствием, как когда-то стоял перед своей ротой. Поскольку «бумажек» не было и у меня, студенты тоже, отсмеявшись, настроились на спокойствие. Наверное, они ошибались, поскольку спокойствия я им не подготовил.
На минуту углубившись в себя и по привычке обратившись к пращуру-первопредку: «Слава Дубине! Помогай!», – я и начал свою лекцию…
