— Да ну, отец… Это рассказы для детей, — сказала мать. Она протяжно зевнула. — Спать хочется… Я сегодня устала…
— Ничего ты не понимаешь. Он, когда прятал это богатство в стену, думал — революция на время. Он поэтому и за границу не уехал. А потом боялся этот клад достать, все ждал подходящего времени… Там золото, драгоценности… Эх, заживем, заживем, заживем! — пропел дед. — Отдыхать будем, пить, есть, по курортам разъезжать. На людей будем смотреть с прищуром: хочу — вижу, а хочу — не вижу. Тебя оденем как куколку. Ты заявишься на работу во всем новом, а они там рты откроют… Эх, заживем, заживем, заживем!
— Я куплю себе кожаную коралловую курточку, — сказала мама, — и такие же коралловые туфли на страшенном, высоченном гвоздике и маленькую шапочку из соболя… Темно-шоколадного цвета.
— Работу бросишь, — снова пропел дед.
— Я люблю свою работу, — сказала мать. — Я печатаю и каждый день узнаю что-нибудь новое.
— Ерунда все это, ерундистика, — сказал дед. — Узнаёшь! А сколько можно узнавать новое? Десять, пятнадцать лет или тридцать? Пока станешь старухой.
— Юрке купим самый дорогой велосипед, — сказала мать. — И магнитофон, как у Ивана Кулакова. — Она тихо и счастливо засмеялась.
В соседней комнате погас свет, и откуда-то из темноты раздался голос отца:
«Значит, все предают тебя и меня, а ты их прощаешь?»
— Я никого не прощаю, — ответил Сократик.
«А Рябова, а Геннадия Павловича?…»
16
Утром, как только я вскочил с постели, сразу вспомнил про разговор деда и матери о кладе.
На кухне дед торопливо доедал свой завтрак. Он подозрительно быстро куда-то собрался.
— Далеко ли ты собрался? — спросил я между прочим.
— Приятеля надо проведать, — ответил дед. — В больнице. — Дед хлопнул меня по затылку. Он так всегда делал, когда у него было хорошее настроение.
— А что это за друг у тебя появился? — спросил я.
— Назаров… Когда-то вместе жили, — ответил дед. — Одинокий. Надо уважить.
— Назаров? — переспросил я.
Но дед ничего мне не ответил и вышел. Видно, он был занят собственными мыслями.
Ясно, какие были у него мысли.
— Мама, а ты этого Назарова тоже знаешь?
— Знаю. Он когда-то жил в нашем старом доме… А ты почему вчера был такой мрачный? Что у тебя случилось?
Как она ловко переменила тему разговора. Нет, здесь надо действовать с величайшей осторожностью, а то еще дед на самом деле из-за своей жадности понаделает дел.
— Иван мне рассказывал, что его отец уже пять раз разбивался, а ни за что не бросает своих самолетов. Говорит, ему без самолетов не жить.
— Просто он счастливый человек, — ответила она. — Ему больше всего нужны в жизни самолеты, и они у него есть.
— А тебе что больше всего нужно в жизни? — спросил я.
— Мне? — Мама нажала пальцем на кончик носа, и он стал у нее гармошкой. Она всегда так делает, когда думает. Ногти у нее на пальцах коротко острижены: с длинными, модными ногтями не попечатаешь на машинке. — Не знаю. — Она сказала «не знаю» так, что я почувствовал, что она вот-вот разревется. — Я мечтаю, — она попыталась улыбнуться, — купить тебе велосипед.
— И магнитофон как у Ивана Кулакова? — почти шепотом спросил я.
Она удивленно посмотрела на меня, точно я произнес что-то сверхъестественное, и ничего не ответила.
Я стал собираться в школу, в эту проклятую школу, где меня поджидали одни неприятности.
— Юра, — окликнула она меня.
Я остановился.
— Нет, ничего…
Она хотела сказать мне что-то важное и не решилась. Конечно, она хотела рассказать о затее деда. Я стоял и ждал.
— Понимаешь… — Она помялась и спросила совсем другое, о чем, может быть, и не думала: — Тебе что, не нравится Геннадий Павлович?
— А что в нем хорошего? — сказал я.
— Как ты жестоко судишь о нем, — сказала она. — Хотя совсем не знаешь его.
Это было что-то новое, раньше она его так решительно не защищала.
Я повернулся и молча вышел.
Когда я проходил мимо гастронома, то увидел деда. Он нес в руках мамину хозяйственную сумку. Из сумки торчала бутылка вина. Я остановился, и дед почти налетел на меня.
— Это все Назарову? — Я выразительно посмотрел на сумку, в которой, при ближайшем рассмотрении, увидел пачку печенья и коробку сливочной помадки.
— Ему, — как-то виновато ответил дед, полез в карман, покопался там и протянул мне монету: — На вот тебе, на мороженое, — повернулся и ушел.
Я чуть не упал от неожиданности, чуть не расплакался от восторга: мир не видел подобной доброты! Мой дед жадюга из жадюг, и вдруг так, между прочим отваливает мне полтинник. Дело принимало крутой оборот. Видно, вот-вот этот злополучный клад попадет к нему в руки. И тут у меня настроение резко улучшилось. Не было счастья, так несчастье помогло. Мне стало весело, и я побежал в школу.
Я вбежал в класс и нахально крикнул:
— Приветик!
Я так громко крикнул, что все посмотрели на меня: что это, мол, с ним случилось? При этом я скосил глаза на парту Кулаковых. Иван даже не посмотрел на меня. Ничего, Ванечка, когда ты узнаешь мою тайну, ты на меня посмотришь. Тошка презрительно оглядела меня с ног до головы. И ты, Тошечка, попляшешь вокруг меня.
Я вам всем покажу, и вы все-все узнаете, что я не такой уж пропащий человек.
Я трахнул портфелем по парте так, что Рябов подскочил от неожиданности.
— Ты что, ошалел? — крикнул он мне.
Но ему я ничего не ответил, с ним я просто не разговаривал.
Я тут же решил подойти к Ивану на виду у всех и нашептать ему на ухо про клад. Вот у них у всех вытянутся лица! Но потом передумал, решил до поры подождать, чтобы действовать наверняка. Я уже шел к нему, когда передумал, и поэтому для отвода глаз остановился около Ленки и спросил:
— Ну, как романтика?
Она сделала страшные-страшные глаза и отвернулась от меня. Не желала разговаривать, никто не желал со мной разговаривать из этого знаменитого пятого звена. Они все были очень гордые и принципиальные. Ничего, я завоюю свое место среди них.
Вот так я и досидел до конца уроков и, между прочим, схватил пятерку по истории.
17
После уроков Сократик, торопливо оглянувшись, свернул в переулок рядом со школой, ибо именно в этом переулке находился бывший дом таинственного Назарова, и этот дом для него был как мина с включенным взрывателем, и если эта мина сработает, может быть, многое изменится в жизни Сократика.
И вот он вошел в этот двор…
Двор был как гигантский колодец или как подземный тоннель: с трех сторон три огромных новых дома крупнопанельной кладки. В глубине двора стоял четвертый, замыкающий дом: осколок старого мира.
Сократик долго и внимательно осматривал этот таинственный дом, щурил глаза, надеясь таким нехитрым образом проникнуть через его стены. Потом, поняв тщетность своей затеи, решил подойти к дому поближе. Он только на минуту задержался, чтобы посмотреть на маленькую девочку, которая выгуливала во дворе крохотную собачку в большом наморднике. Чтобы намордник не спадал, девочка привязала его веревочкой к ошейнику.
— Кусается? — спросил Сократик.
Девочка помолчала, потом ответила:
— Нет, не кусается. Он еще щенок.
— А зачем же ты ему надела намордник? — спросил Сократик.
— Есть важная причина, — сказала девочка.
Она склонилась к собачке и сняла намордник. Собачка завизжала и несколько раз отрывисто, звонко тявкнула.
Сократик подумал, что даже у собаки в этом мире есть неприятности. Потом он подумал: хорошо бы еще о чем-нибудь поговорить с этой парочкой; и тут его осенило, тут на него снизошло вдохновение поиска, и он небрежно, между прочим спросил:
— Ты не знаешь, Назаровы в этом доме не живут? — Все у него внутри напряглось и задрожало, и он даже покраснел, дожидаясь ответа.
— Назаровы? — переспросила девочка. — Там на втором этаже живет Петька, он еще в детсад ходит, с папой и мамой. А внизу музыкант один. Все остальные уехали. Этот дом сносят. Может, и ваши Назаровы уехали?
— Пойду узнаю, — сказал Сократик. Теперь он знал, что левая сторона дома пустует. — Привет.
— До свидания, — ответила девочка.
Он вошел в подъезд, старый, пахнущий сыростью, с обвалившейся штукатуркой, и посмотрел на дверь с номером два. В этой квартире, по его агентурным данным, проживал музыкант. Потом развернулся и постучал, ради предосторожности, в квартиру, которая должна была пустовать. Никто ему не ответил. Тогда он храбро дернул дверь изо всех сил на себя, и она открылась, а Сократик от усердия чуть не разбил себе нос.
В прихожей на полу валялась сломанная мебель. Сократик осторожно, стараясь передвигаться неслышно, стреляя глазами по сторонам, чтобы не пропустить какой-нибудь важной мелочи для дальнейшего розыска, принюхиваясь носом как хорошо тренированная ищейка, подошел к двери в комнату и приоткрыл ее.
