добудиться меня было проблемой. Случалось, что и доставалось волшебного фонтана брызг из лейки – действа стопроцентно верного.
Вчера я так устала за день, что не смогла ответить ни на один из вопросов Таты. А их было множество. Мне нужно было хотя бы несколько часов тишины и одиночества. Поняв, что внятного диалога не получится, Тата коротко сообщила, что мама чувствует себя сносно, Отто сняли с аппарата искусственной вентиляции легких, а у Сани, по его словам, все «норм». После чего она вновь робко попросила не скрывать от нее ничего, даже самого-самого страшного, на что я лишь отрицательно помотала головой. «Завтра, все завтра», – выдавила я, повторив в точности фразу Георга, которую тот произнес в момент нашего расставания часом ранее. Да, четкого обещания объяснить свое вранье в кабинете следователя я не получила. Не было и прощального поцелуя, только брошенный на меня полный страдания взгляд…
Оставив обиженную Тату на кухне, я поспешно скрылась в кабинете. То, что Сотник не выдал мне даже десятой доли информации по делу о конфликте в Жуковке, я понять могла. Но очень хотелось знать – кто же видел Георга в тот день в деревне? Почему его не опросили уже тогда? Наверняка оперативники прошлись по всем домам. Этим наблюдательным «кто» мог быть сам Сотник?
Набирая его номер, я была готова к тому, что майор не ответит, а сошлется на запрет на разглашение оперативной информации…
Однажды на прием ко мне пришел полицейский. Не скрывая, где служит, назвал имя, звание (капитан) и причину посещения. Я немного растерялась, потому что еще отец советовал мне не ввязываться в дела полиции. Но в этом случае дело было личное, касающееся дочери этого полицейского. Домашняя, строго воспитанная четырнадцатилетняя девочка не пришла ночевать. Поиски ничего не дали, а утром ее привез на машине прямо к подъезду взрослый парень. Не скрываясь, довел до дверей и сдал родителям, сказав, что подобрал ее, бредущую, по обочине трассы. Благодарить его отец не стал, сразу заподозрив в обмане. Все попытки разговорить дочь были безуспешны, она молчала. А через несколько дней труп парня был обнаружен под железнодорожным мостом. Единственным подозреваемым был назван он, отец девочки.
Первой моей мыслью была – он не убивал, а пришел, чтобы понять, кто это сделал. Я не успела даже взять его за руку, чтобы разобраться, как он меня остановил. Как оказалось, его волновало одно – изнасиловал ли тот парень девочку? Выяснить это обычным путем он так и не смог – жена и дочь отказались от проведения экспертизы и подачи заявления. Девочка утверждала, что он ей просто помог. Как опытный полицейский он видел, что дочь что-то, но скрывает. Возможно, ее обидел кто-то другой? Но как отец он чувствовал, что этот человек виноват в том, что его жизнерадостный ребенок бродит по дому как тень.
Руку свою он мне так и не дал, но я и без этого увидела картинку – отцовское чувство его не подвело, хотя насилия как такового парень не совершал: девочка отдала ему себя, безумно влюбившись. Капитан понял все по моему взгляду. «Ну, хотя бы отсижу не зря», – сказал он уже в дверях. «Как вы его нашли? Вы же знали, кто его мать. Она вывезла его из города в тот же день, так?» – задала вопрос я. «Зачем вам знать? Это оперативная информация», – невесело усмехнулся он, прощаясь. А передо мной тут же выстроились в ряд «портреты» крепких мужчин в полицейской форме: ему помогал весь его отдел.
Я тогда поняла, почему отец предупреждал о работе с полицией: не зная всей добытой оперативниками информации, которой они, конечно же, не поделятся, можно легко нарушить закон, на эмоциях помогая преступнику, – так в случае с этим полицейским я, не раздумывая ни секунды, приняла его сторону…
Однако Сотник, вопреки моим опасениям, ответил, что Георга в Жуковке тогда видел он. Но на мысль о причастности Фандо к пропаже золота и двойному убийству натолкнула его я. «И это – вполне себе версия, достойная разработки», – добавил майор, как мне показалось, со злорадством.
Вот так я подвела своего будущего мужа. Обругав себя, Сотника, Фандо до кучи, я легла спать. Последней мыслью была – как и обещала, быть с Георгом рядом без оглядки на то, что он на самом деле совершил…
Часы показывали восемь, довольно позднее для меня время подъема, запах кофе манил на кухню, заурчал желудок, напоминая о пропущенном вчера ужине. Но вставать я не торопилась – с какой мыслью вчера заснула, та и вернулась. Вдобавок к ней пришли и сомнения: а так ли уж велика его вина, чтобы мне за него переживать? И чем, кроме просто плеча рядом, я могу ему помочь? Если он Сотнику расскажет правду. А он расскажет? И в чем правда? Я «увидела», что отец передал Георгу какой-то мешок, но какое отношение этот факт имеет к пропавшему золоту? Это могли быть деньги – накопления Юдина. Или вещь, принадлежавшая ему. В том, что он отдал это сыну, что странного? Но в таком случае с чего вдруг такие эмоции в ответ на вопрос Сотника? Испуг, растерянность.
А если Георг на самом деле убийца?
«Или его отец, – вдруг четко прозвучал внутри меня голос папы. – Что делать будешь, доча?»
Отец возникал из небытия нечасто. Снился еще реже. Я даже оглянулась, до того реален был его голос.
– Или Роман Егорович, – повторила я вслух, села в кровати и сунула ноги в тапочки.
– Кофе уже холодный, – донеслось из-за двери. – Можно войти?
– Заходи, встаю уже. Ого! С чего такая щедрость души? – удивилась я, увидев в ее руках поднос – Тата, на моей памяти, принесла мне завтрак в комнату впервые.
– Ладно тебе, Лянка. Я ночь не спала – ты же мне вчера ничегошеньки не рассказала! А сама чуть краше самой смерти вернулась. Где была, кто тебя так… озадачил? Следователь твой, Сотников?
– Сотник, Тата. Михаил Юрьевич Сотник. Я вчера познакомилась со своей родной прабабушкой. Ты знала ее? – Я пристально посмотрела на Тату. Та, как обычно в случаях, когда собиралась соврать, засуетилась.
– Нет, о матери Софьи Марковны я от Веры никогда не слышала, а почему ты сказала, что познакомилась?…
– Дай,
