— Моя бедная девочка… доченька моя… — пролепетала она растерянно и в панике попятилась к дверям своей лавки.
Через несколько секунд она появилась снова, ведя дочку за руку. Вид у нее был уже совсем другой.
— Ну что, ну что? — повторила Муттер Юдифь на этот раз менее уверенно.
— Ну-ка, скажи, что он тебе сделал!
Толпа сдвинулась еще плотнее. Увидев, что от нее ждут ответа в торжественном молчании, девочка испуганно охнула, потянула носом и замолчала.
— Будешь ты говорить, черт бы тебя подрал, или я из тебя душу выколочу? — нетерпеливо передернула плечами лавочница и занесла руку над щекой ребенка.
— Он… он… он надоедал мне, — виновато опустила голову девочка и подняла скрещенные руки.
— Рассказывай, рассказывай, как было дело!
— Не могу.
— Он приставал к тебе с разными неприличностями, да?
— Да-а-а…
— Быть того не может, он хороший мальчик, — заявила Муттер Юдифь.
Однако в исполненном жалости взгляде, направленном на худенькую, заплаканную жертву, ясно читались ее подлинные мысли. Всю спесь с нее как рукой сняло, и она молча удалилась под враждебный ропот. «Но ведь он обычно не такой плохой…», — печально думала она.
Эрни она застала на кухне в объятиях барышни Блюменталь. Допрос закончился двумя увесистыми оплеухами, в которые она вложила все свое прежнее обожание, смешанное теперь со смутным чувством отвращения к этому существу, в жилах которого текла и ее кровь. Но она себя больше в нем не узнавала. Голова у Эрни слегка покачивалась, он был бледен; глаза его под черными кудрями, падавшими на лоб, были полузакрыты. Он дернул головой, раз вправо, раз влево и медленно вышел из кухни своим парадным шагом.
Когда дверь за ним закрылась, обе женщины прислушались. Они удивились тому, что в гостиной не раздаются его шаги, но тут дверь снова беззвучно открылась, и в проеме показался профиль Эрни. Повернувшись к барышне Блюменталь, он задумчиво вбирал ее образ в глубокие черные озера своих глаз, наполненных дрожащей влагой. Вдруг озера расплылись, и вместо них оказалось просто детское личико, по щекам которого текли слезы.
— Я ухожу навсегда! — заявил он твердо.
— Иди, иди, — презрительно отозвалась, Муттер Юдифь, — только к ужину не опаздывай!
Голова снова скрылась, и дверь на этот раз захлопнулась окончательно.
— У этого ребенка нет сердца! — заявила Муттер Юдифь своей невестке.
— А ведь он такой красивый, — задумчиво отозвалась барышня Блюменталь.
6
Перебежав мост через Шлоссе, Эрни споткнулся о камень и упал навзничь. Не раскрывая глаз, он почувствовал, что лежит в траве у обочины дороги… Ему казалось, что внутри и вокруг него одна и та же тьма. Он перевернулся на живот, широко раскрыл рот и дал волю последним слезам. Последним, потому что вздохнул он тоже в последний раз. Больше он никогда уже не начнет дышать снова — это ему было очевидно. Земля и небо тоже никогда уже не перестанут качаться. Поэтому тщетно его разметанные руки пытаются утихомирить эту качку: видно, он слишком быстро бежал и теперь умирает.
«Ну, как, Эрни? Ты доволен?»
— Ну, Эрни, — сказал он вслух.
Во рту зашелестело что-то влажное, и с губ начали срываться слова. Легкие, круглые и прозрачные, как мыльные пузыри, они уносились к луне, вызывая у Эрни лишь крайнее удивление.
Наконец, сосредоточившись, он осмелился членораздельно произнести: «Эй, Эрни!» — и даже обрадовался тому, что у него получилось.
Личность, к которой были адресованы эти слова, откликнулась незамедлительно и с полной готовностью: «Что угодно?»
Эрни осторожно приподнялся на локтях, потом встал на колени, потом сел и обхватил их руками. А в голове творилось что-то невероятное. Как будто там сидят дна человека и, как кумушки за чаем, болтают между собой. «Эй, Эрни», — снова подумал он, но тут одним прыжком появился третий Эрни, и все смешалось.
Вдали завыл ветер, и верхушки деревьев пошли волнами. По земле закружились опавшие листья. За кустами Шлоссе колотилась о каменный мост.
Ветер стих так же быстро, как и начался, и поля погрузились в тишину. Луна застыла в ожидании. В конце дороги зажглись крохотные огоньки. Они были совсем не страшные. Наоборот, они подмигивали робко, будто свечи, выстроенные на далеком горизонте. «Здесь Штилленштадт», — неслышно шептали они.
«Испорченный мальчишка»…
Лицо Муттер Юдифи действительно похоже на кошачью морду. Она изогнула пальцы так, словно это когти, и наклонилась вперед, как будто готовилась к прыжку.
Подавив рыдание, Эрни повернулся спиной к городу и медленно пустился в путь. Когда-нибудь, через много лет, он вернется в Штилленштадт. Он узнает много слов, и все будут плакать, слушая Праведника. Муттер Юдифь снова примет его в свое сердце. На столе будет желтая скатерть, а на ней — семисвечник. А потом…
Эрни так долго шел, что, вероятно, был уже совсем близко от большого города. Неспелые колосья, которые он жевал с голоду, еще царапали горло. Больную руку он спрятал за пазуху, его лихорадило, он весь обливался потом. Жажда с каждой минутой становилась все мучительней, но маленький беглец ни за что не хотел идти деревнями: там полно собак, а хуже нет, когда они на тебя ночью лают.
И все-таки жажда доконала его. Он осторожно пробрался во двор какой-то фермы и сразу же увидел поилку для скота. Вода текла из длинной трубки. Эрни наклонился и подставил язык под струю.
— Не так. Погоди, я показу, как надо.
Посреди двора, освещенного луной, стоял мальчишка его лет в тирольских штанах и босиком. Кепка доходила до самых ушей, и огромный козырек закрывал все лицо, но вид был вполне доброжелательный. Мальчишка молча прошел мимо оцепеневшего Эрни, махнул ему рукой — смотри, мол, внимательно — и напился из сложенных ковшиком ладоней. Восхищенный Эрни последовал его примеру.
— Я всегда из стакана пил, — сказал он, утирая губы.
— Еще бы! — важно подтвердил мальчишка, тряхнув кепкой в знак согласия.
Он, казалось, ни капельки не удивился необычайным приключениям беглеца. Сначала разговаривали на равных, но мало-помалу многозначительное молчание под кепкой обеспокоило Эрни, и он неосознанно подчинился превосходству собеседника. Он даже признался, что боится деревенских собак.
— Погоди, — раздался крик из-под кепки, — научу тебя!
Схватив воображаемую палку, мальчишка изобразил сцену, в финале которой он одним ударом перебил передние лапы злой собаке. Затем без всяких объяснений он юркнул в какую-то освещенную постройку и через минуту появился с полными руками: краюха ситного хлеба, морковка и даже ореховая палка. Он постоял немного, потом вынул из кармана перочинный ножик.
— А если волк на тебя нападет…
— То что я должен делать? — улыбнулся Эрни.
— С волком тоцно, как с леопардом.
Обмотав руку курткой, против когтей, как он объяснил, забавный мальчишка снова пустился в воинственный пляс, но на этот раз роль палки играл перочинный ножик.
Волк не очень-то беспокоил Эрни, но он, не отрываясь, следил за тем, как легко скачет деревенский мальчишка босыми ногами но острым краям камней, поблескивавшим в лунном свете.
Мальчишка проводил его до выхода из деревни. У придорожного распятия онз амедлил шаг.
— Теперь мне надо возврасцатся, — смущенно прошепелявил он. — Мои старики… Сам понимаес…
— Ты и так мне сильно помог, — сказал Эрни.
— Я-то не скоро убегу, — вдруг меланхолично заметил парень, и козырек еще больше налез ему на нос.
— Значит, и тебя дома не любят? — воскликнул Эрни, в порыве жалости.
— Ты же их знаес: все на один лад, — ответил тот и мрачно добавил: — Они есцо ницего не знают.
Он грустно помахал на прощанье рукой, а у Эрни руки были заняты съестными припасами, поэтому у него не получилось так торжественно, как ему хотелось бы. Оба одновременно повернули в разные стороны. Эрни прошел быстрым шагом метров сто — парень уже исчез из виду: деревня была скрыта ночной тьмой. Теперь эта деревня больше не казалась безликим скоплением людей. И само место, где она располагалась, загадочным образом растворилось в небе — только деревья плавали в свежем воздухе. Чувствовалось, что до Штилленштадта далеко-далеко. Да что такое в конце концов Штилленштадт? Всего лишь воспоминание. Крохотное, как игольное ушко. Эрни вполне может без него обойтись.
Соседнее поле с люцерной приютило Эрни в его первую бездомную ночь.
Пока он выбирал место для ночлега, у него над ухом кружил комар. Потом комар уселся на ромашку, у самых ног Эрни. Затаив дыхание, Эрни наклонился и увидел, что это не комар, а молоденькая муха, наверно, самочка, судя по тому, какая у нее тоненькая талия, какие легкие крылышки и как изящно трет она одну лапку о другую, словно не двигаясь с места, проделывает грациозное па какого-то танца.
