В связи с процессом Зиновьева, Каменева и др. прошла волна арестов военных, подозреваемых в связях с оппозицией. 7 июля в Киеве был арестован бывший троцкист комдив Д. Шмидт, командир 8-й мото-мехбригады. 14 августа 1936 г. был арестован бывший троцкист, а ныне заместитель командующего войсками ленинградского военного округа В. Примаков, а 20 августа — другой бывший троцкист, военный атташе в Великобритании В. Путна.
До мая 1937 г. Примаков ничего не признавал, несмотря на то, что ему подолгу не давали спать и иногда били. Под давлением свидетелей Примаков признал факт своих бесед с кругом бывших троцкистов: «Я не до конца порвал личные связи с троцкистами — бывшими моими товарищами по Гражданской войне и при встречах с ними (с Кузьмичевым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 года враждебно высказывался о тт. Буденном и Ворошилове»[367]. Нехорошо, конечно, но не криминал. В крайнем случае из армии уволят.
Говорил ли Примаков правду хотя бы на этом этапе следствия? «Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде… — вспоминала Л. Брик. — И в это время я, чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна. Может быть, они действительно собирались свалить тирана»[368]. Здесь необходимо напомнить, что закрытые встречи партийцев во внеслужебной обстановке строжайше не рекомендовались и воспринимались как фракционность. И тем не менее военные шли на риск. Причем не до 1932 г., а вплоть до ареста.
Почему Примакову важно, что встречи продолжались до 1932 г.? Не потому ли, что позднее изменился характер бесед. Не только о Ворошилове и Буденном «враждебно высказывались»?
При реабилитации военных в 50-е гг. их сенсационные признания объяснялись «зверскими избиениями»[369]. Избиения и пытки со второй половины 1937 г. стали обычным делом в НКВД. Но конкретные обстоятельства признаний не дают оснований для однозначного вывода о всемогуществе избиений. Следователь Авсеевич, допрашивавший Примакова, признает: «Я стал добиваться от него показаний о заговоре. Он не давал. Тогда его лично допросил Ежов, и Примаков дал развернутые показания о себе и о других организаторах заговора»[370]. Очевидно, что признание Примакова объясняется не «физическими методами воздействия», — избиения Ежов поручал своим пособникам. Мы увидим, что дело не в Ежове, — Авсеевич льстил начальнику. Решающее воздействие на Примакова оказал лично Сталин.
* * *
Когда Сталин решил разгромить верхи собственной армии?
22 апреля 1937 г. под благовидным предлогом подготовки на него теракта в Англии первому заместителю Наркома обороны Тухачевскому не дали съездить в Лондон. Этот эпизод иногда называют «провокацией» против Тухачевского, тем более, что при реабилитации маршала в 50-е гг. материалов о подготовке покушения в КГБ не обнаружилось. Но отмена зарубежного визита еще не свидетельствует о близости расправы. Во всяком случае Тухачевский должен был вернуться гораздо раньше того срока, когда он в действительности был арестован. Скорее, отмена визита говорит о том, что в это время уже шла какая-то проверка. Тухачевский не должен стать невозвращенцем, если что. Эта история может быть просто недоразумением, а может свидетельствовать о первых, слабых пока, подозрениях.
Германский чиновник П. Шмидт (псевдоним П. Карелл) высказал версию о том, что визит в Лондон и отмена его под благовидным предлогом должны были успокоить Тухачевского. В результате он отложил переворот, первоначально намеченный на 1 мая (эта дата названа, так как легко перебросить войска на первомайский парад)[371]. Эта версия тоже не выдерживает критики — если переворот готовился, то не из-за угрозы ареста, а из-за несогласия с политикой. Поэтому, «успокоив» Тухачевского, Сталин лишь обеспечил бы ему возможность спокойно готовить переворот. Если бы датой переворота планировалось 1 мая, Тухачевский не собирался бы накануне за рубеж. Если бы переворот планировался на 1 мая, Сталин был бы свергнут. Характерно, что сам Сталин называл Димитрову другую дату готовившегося выступления оппозиции — июль[372].
В апреле имя Тухачевского замелькало в показаниях руководителей НКВД из команды Ягоды, арестованных во время ежовской чистки «органов». Один из них, М. Гай (не путать с товарищем Тухачевского Г. Гаем), после того как Ежов обещал сохранить ему жизнь, сообщил о заговорщической работе Тухачевского. Но этого, разумеется, было недостаточно, чтобы арестовать маршала. Уничтожавшиеся чекисты могли и клеветать на полководца, которого сам Сталин выдвинул на второе место в армии.
Настроение Сталина определилось как раз к 1 мая. После праздничного парада на Красной площади вожди и часть военачальников собрались на квартире у Ворошилова, и Сталин «сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину»[373]. Благодушное настроение в отношении командного состава на февральско-мартовском пленуме было забыто.
2 мая был арестован командующий Уральским военным округом Б. Горбачев, которому предложили подписать признание о подготовке группой военных переворота, включая захват Кремля[374]. Никакого шпионажа и вредительства. Горбачев подписал эти показания только 31 мая, после показаний других высокопоставленных военных. В финальных показаниях других генералов тема переворота уже сильно разбавлена «вредительством» и «шпионажем».
В самом начале мая Ежов передал своему заместителю Фриновскому задание искать заговор среди высшего командного состава. Самостоятельно решиться на такой «поворот» следствия Ежов не мог. Решение о переориентации следствия с бывших троцкистов на высшее командование мог принять только Сталин. В конце апреля он принял для себя решение, что группа генералов во главе с Тухачевским готовит его свержение.
Это решение Сталин принял достаточно внезапно. Чем оно было вызвано? Вспоминая об отношении сталинцев к военным, Каганович говорил: «Что многие из них носили у себя в портфеле жезл Наполеона — это несомненно. Тухачевский был, по всем данным, бонапартистских настроений. Способный человек. Мог претендовать»[375]. С 1996–1997 гг. в отечественной историографии стал серьезно рассматриваться вопрос о том, были ли эти опасения основаны на реальной угрозе переворота именно в мае — июне 1937 г.[376] Мы еще вернемся к этому вопросу.
А пока Сталин действует так, будто действительно столкнулся с серьезной угрозой переворота. В начале мая единоначалие в армии было ликвидировано, командиры теперь делили власть с членами Военного совета, назначенными партией. Комиссары при командире — верный признак недоверия офицерству. Но провести в жизнь эти меры нельзя было немедленно.
10 мая Политбюро приняло решение, которое должно было смешать планы заговорщиков и дать Сталину выигрыш во времени: Тухачевский был перемещен с поста первого заместителя Наркома на пост командующего Приволжским военным округом. На место Тухачевского перемещался Егоров, на его место начальника штаба — Шапошников, а на его место начальника Ленинградского военного округа — Якир из Киева. Штатное в общем перемещение, где понижался в должности только Тухачевский. Но при этом сразу несколько военачальников отрывались от «насиженных мест», и даже если заговорщические команды были во всех округах, нужно было время, чтобы восстановить связи. Сталин мог быть уверен, что в ближайший месяц переворота не произойдет.
Якира вызвали в Москву уже на 8 мая. Он побеседовал со Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым полчаса и был отпущен, но не надолго. Затем Сталин вызвал Ежова, через десять минут — опять Якира для нового разговора. Вряд ли этот второй разговор (уже сорокаминутный) был приятным. После ухода Якира «узкий круг» Политбюро обсуждал ситуацию почти час[377].
13 мая Тухачевский в присутствии Молотова, Ворошилова и Кагановича встретился со Сталиным. Тот объяснил решение Политбюро. Как рассказал Тухачевский своему старому товарищу, дело в том, что его порученец и знакомая были арестованы как враги народа. Понятное недоверие в обстановке антитеррористическог режима. Но со временем все образуется. Война не за горами.
6 мая был арестован отстраненный от должности еще в 1934 г. по обвинению в злоупотреблениях бывший начальник управления ПВО Московского военного округа Медведев. Этот человек уже был деморализован уголовными обвинениями, его «можно» было бить. В результате побоев Медведев согласился дать показания. Сначала он подтвердил «традиционную» версию о причастности к военной троцкистской группе, главой которой назвал заместителя командующего Московским военным округом Фельдмана. Но через два дня, 10 мая, в соответствии с новой генеральной линией следствия стал рассказывать о заговорщической деятельности высшего командного состава, включая Тухачевского. Но Медведев разочаровал следователей. Сначала на встрече с членами Политбюро, а потом и на суде он отказался от показаний. «Физические методы воздействия» снова показали свою неэффективность.
