— Такъ точно-съ.
— А родился ты въ какой губерніи?
— Въ Тамбовской.
— Такъ, дабы тебя не опознали, ты въ Ранценѣ будешь называться Григоріемъ Тамбовскимъ.
— Но мнѣ, ваше сіятельство, придется еще выправить новый видъ на жительство…
— Въ моей вотчинѣ отъ тебя никакого вида не потребуютъ, — вмѣшался тутъ молодой графъ. — Я дамъ тебѣ записку къ моему управляющему; для него это будетъ вѣрнѣе всякаго документа. А платье для тебя найдется въ моемъ гардеробъ.
Такъ Самсоновъ-Тамбовскій на слѣдующее же утро безпрепятственно и безслѣдно исчезъ изъ Петербурга.
IX. "Казненъ невинно"
Полицейскіе чины, допустившіе побѣгъ одного изъ арестованныхъ въ домъ Волынскаго, благоразумно умолчали передъ своимъ грознымъ начальствомъ про свою оплошность. Бѣглецъ для всѣхъ, кромѣ Миниховъ отца и сына, какъ въ воду канулъ. Не подозрѣвала ничего, конечно, и Лилли Врангель, не видавшая своего "молочнаго брата" со дня «ледяной» свадьбы.
"Какой вѣдь послушный! — не безъ самодовольства думала она. — Вотъ уже третій мѣсяцъ глазъ не кажетъ. Посмотримъ, выдержитъ ли онъ искусъ до конца?"
Тутъ и до нея дошелъ слухъ объ арестѣ перваго кабинетъ-министра со всѣми его домочадцами, и ожидающая Самсонова участь не на шутку стала ее безпокоить. При случайной встрѣчѣ съ младшимъ Шуваловымъ она рѣшилась спросить его, не слышалъ ли онъ чего про своего бывшаго камердинера.
— Весь домъ Волынскаго оцѣпленъ, — отвѣчалъ Шуваловъ: — ни одна мышь не проскользнетъ ни туда, ни оттуда. Но въ государственномъ преступленіи Волынскаго Самсоновъ врядъ ли замѣшанъ.
— Я сама такъ думаю; но y него, можетъ быть, станутъ выпытывать какія-нибудь важныя признанія… взведутъ на него небывалый провинности…
— М-да, за противное ручаться трудно. У генерала Ушакова на этотъ счетъ своя опредѣленная система. Что можно узнать — я узнаю. Главное — не тужите.
И она не тужила. Но прошло болѣе недѣли, а вѣтреный камеръ-юнкеръ цесаревны не показывался, точно забылъ уже данное обѣщаніе.
"28-го числа — день коронованія государыни; въ церкви будетъ молебствіе: тутъ Шуваловъ вѣрно, подойдетъ опять къ намъ и y меня уже не отвертится!" — рѣшила Лилли.
Дѣйствительно, когда 28-го апрѣля весь Дворъ съѣхался въ Зимній дворецъ, и въ 11 часовъ въ придворной церкви началась литургія, Шуваловъ сталъ подбираться къ стоявшей позади принцессы Анны Леопольдовны баронессѣ Юліанѣ. Но та, строго соблюдая, въ присутствіи остальныхъ придворныхъ, установленный этикетъ, не повела и бровью, съ смиренно-набожной миной слѣдя за торжественной службой. Петру Ивановичу ничего не оставалось, какъ обратиться вспять. Когда онъ тутъ проходилъ мимо Лилли, глаза ихъ встрѣтились; но на ея вопросительный взглядъ онъ пожалъ только съ сожалѣніемъ плечами.
"Значитъ, никакихъ вѣстей!"
Относительно же процесса Волынскаго до нея съ разныхъ сторонъ доходили всевозможные слухи, которые, переходя изъ устъ въ уста, разростались, подобно снѣжному кому, до чудовищныхъ размѣровъ. Такъ, разсказывали, будто бы Волынскій, поднятый на дыбу, подъ кнутомъ сознался, что замыслилъ полный государственный переворотъ: всѣхъ нѣмцевъ, начиная съ Бирона, хотѣлъ будто бы выгнать изъ Россіи; принцессу Анну Леопольдовну, вмѣстѣ съ ея супругомъ, принцемъ Антономъ-Ульрихомъ, посадить на корабль и отправить во-свояси въ Германію; императрицѣ Аннѣ Іоанновнѣ предложить свою руку, послѣ же вѣнца или въ случаѣ ея отказа заточить ее въ монастырь; съ цесаревной Елисаветой Петровной поступить точно такъ же, а самого себя провозгласить императоромъ всероссійскимъ.
У сообщниковъ Волынскаго, какъ гласила та же молва, были равнымъ образомъ вымучены въ застѣнкѣ самыя тяжкія обвиненія какъ противъ нихъ самихъ, такъ и противъ Волынскаго. Самсонова, однако, въ числѣ пытаемыхъ не называли, и это отчасти успокаивало Лилли.
Съ 20-хъ чиселъ мая, когда въ сыскной канцеляріи приступили къ "пристрастному допросу" Волынскаго, въ здоровьи императрицы, давно уже страдавшей подагрой и каменной болѣзнью, обнаружилось замѣтное ухудшеніе. Прописываемыя ей докторами лѣкарства она принимала съ большимъ, отвращеніемъ, а то и вовсе не принимала.
— Ваши лѣкарства мнѣ, все равно, ничѣмъ не помогутъ; главная моя болѣзнь вотъ гдѣ! — говорила она, указывая на сердце, и на глазахъ y нея при этомъ выступали слезы.
Тогда доктора стали настаивать на переѣздѣ ея за городъ — въ Петергофъ. Сначала она и слышать о томъ не хотѣла, такъ какъ не любила Петергофа. Но когда ей доложили, что Волынскаго, по всей вѣроятности, ожидаетъ смертная казнь, съ нею сдѣлался нервный припадокъ съ мучительными болями, и она отдала распоряженіе о немедленномъ отъѣздѣ изъ Петербурга, чтобы не быть тамъ въ день казни. Вмѣстѣ съ государыней переѣхала на лѣто въ большой петергофскій дворецъ и Анна Леопольдовна съ своей свитой. Здѣсь же, въ Петергофѣ, 23-го іюня 1740 г., Анной Іоанновной былъ подписанъ приговоръ, съ нѣкоторымъ, впрочемъ, смягченіемъ сентенціи суда относительно Волынскаго, котораго судьи находили нужнымъ до смертной казни посадить еще живымъ на колъ.
Четыре дня спустя, раннимъ утромъ, въ Петербургѣ на Сытномъ рынкѣ, близъ Петропавловской крѣпости, вокругъ высокаго деревяннаго помоста стеклась огромная толпа народа поглазѣть на казнь "великихъ заговорщиковъ". Осудили ихъ вѣдь на точномъ основаніи законовъ, стало быть, и жалѣть ихъ грѣшно! Тѣмъ не менѣе, y многихъ изъ зрителей, надо думать, дрогнуло сердце, когда y помоста появились искалѣченные уже пыткой осужденные, во главѣ съ бывшимъ первымъ кабинетъ-министромъ Артеміемъ Петровичемъ Волынскимъ, y котораго ротъ былъ повязанъ платкомъ, пропитаннымъ кровью, такъ какъ ему раньше уже вырвали языкъ, и кровь не унималась…
И совершилась публичная казнь: Волынскому была отрублена правая рука, а затѣмъ какъ самъ онъ, такъ и ближайшіе его два друга, Хрущовъ и Еропкинъ, сложили голову подъ топоръ. Соймоновъ и Эйхлеръ были наказаны кнутомъ, де-ла-Суда плетьми, а графу Мусину-Пушкину "урѣзанъ" языкъ, послѣ чего всѣ четверо отправлены въ Сибирь — первые трое на каторгу, а послѣдній въ вѣчную ссылку.
Замолвилъ ли фельдмаршалъ графъ Минихъ съ своей стороны за сиротъ Волынскаго доброе слово, о которомъ просилъ его ихъ отецъ, — сказать мы не умѣемъ. Если же замолвилъ, то безуспѣшно; двухъ маленькихъ дочекъ Артемія Петровича отправили въ отдаленный сибирскій монастырь для постриженія въ свое время въ монахини, а сыночка — въ Камчатку для отдачи его на 16-мъ году жизни навсегда въ гарнизонные солдаты.
Изъ конфискованнаго въ казну имущества осужденныхъ значительная часть была роздана, какъ полагалось, въ награду разнымъ "преданнымъ слугамъ отечества". Считая себя также однимъ изъ таковыхъ слугъ, Василій Кирилловичъ Тредіаковскій не замедлилъ теперь выступить также претендентомъ на частицу наслѣдства Волынскаго. Въ слезномъ всеподданнѣйшемъ прошеніи, по пунктамъ, съ присущимъ ему семинарскимъ краснорѣчіемъ, жалуясь на претерпѣнныя имъ отъ своего "жестокаго мучителя и безсовѣстно-злобнаго обидителя нестерпимое безчестье и безчеловѣчное увѣчье, притомъ въ самомъ ея императорскаго величества аппартаментѣ", піита нашъ просилъ, "дабы повелѣно было изъ оставшихся послѣ Волынскаго пожитковъ учинить ему, просителю, милостивѣйшее наградительное удовольствіе".
Но прощенію этому до времени не было дано ходу, такъ какъ императрицу вообще не желали безпокоить чѣмъ бы то ни было, что было связано съ именемъ Волынскаго. Что сама она не могла еще забыть покойнаго и приняла во вниманіе его указанія на необходимость упорядочить государственный средства, доказывалъ, между прочимъ, сдѣланный сенату въ іюлѣ того же года въ именномъ указѣ Высочайшій выговоръ:
"….Весьма удивительно, что нынѣ въ деньгахъ недостатокъ явился. Всѣ нужнѣйшія государству нашему полезныя дѣла упущены и до того дошли, что о пополненіи государственныхъ доходовъ ни малой надежды нѣтъ, въ сборахъ многіе непорядки явились, и оттого сборы умаляются; доимки въ нѣсколькихъ милліонахъ состоятъ, казенныя деньги частными лицами похищены и другими коварными вымыслами захвачены"…
Всегда богомольная, Анна Іоанновна проводила теперь цѣлые часы въ молитвахъ, какъ бы ища въ духовномъ общеніи съ Богомъ облегченія наболѣвшей душѣ.
Особенно же, какъ передавали шопотомъ, она была потрясена признаніемъ, безотчетно вырвавшимся y одного изъ судей Волынскаго. Въ ихъ числѣ былъ также шуринъ послѣдняго, Александръ Нарышкинъ. Вмѣстѣ съ другими подписавъ приговоръ, Нарышкинъ поѣхалъ домой; но въ экипажѣ онъ впалъ въ обморочное состояніе, а по возвращеніи домой съ нимъ сдѣлалась горячка.
— Я извергъ! — кричалъ онъ въ бреду: — я осудилъ невинныхъ, я послалъ на смерть своего брата!
Считаемъ умѣстнымъ по этому поводу привести здѣсь замѣчательный отзывъ Екатерины Великой, которая, вскорѣ по вступленіи своемъ на престолъ, просмотрѣла все дѣло о Волынскомъ: "Сыну моему и всѣмъ потомкамъ совѣтую и поставляю читать сіе Волынскаго дѣло отъ начала до конца, дабы они видѣли и себя остерегали бы отъ такого беззаконнаго примѣра въ производствѣ дѣлъ. Злодѣи Волынскаго взвели на него измѣнническій умыселъ, будто онъ себѣ присвоить хотѣлъ власть государя, что отнюдь на дѣлѣ не доказано. Волынскій былъ гордъ и дерзостенъ въ своихъ поступкахъ, однако не измѣнникъ, но, напротивъ того, добрый и усердный патріотъ и ревнитель къ полезнымъ поправленіямъ своего отечества"…
