— Чтобы не оставлять Сета одного, пока я купаюсь, я стала брать его с собой ванну, и теперь мы купаемся вместе, — продолжала она. — Если Марк приходит домой и застает нас за купанием, он не может устоять перед соблазном запрыгнуть к нам в ванну. И спать рядом с Сетом ему нравится не меньше, чем мне.
Я с подругой занимаюсь печатным бизнесом, и, к счастью, мне даже не пришлось уходить с работы. Я работаю стоя и привыкла, что ребенок висит на перевязи у меня на спине или на бедре. Если он хочет есть, то я вешаю его спереди. Ему не приходится плакать, чтобы позвать меня; он просто громко сопит и тянется к груди. То же самое и ночью: лишь только Сет начинает ворочаться, мне понятно, что он проголодался. Я даю ему грудь и продолжаю спать дальше.
Я приноровилась делать практически всю работу по дому и в саду, не разлучаясь с Сетом. Я кладу его лишь когда стелю постель, перекатывая его туда-сюда среди простыней и одеял, но ему это только нравится. Мы расстаемся с Сетом, когда я катаюсь на лошади; тогда его держит моя подруга. Но после катания я всегда с удовольствием беру сына обратно. По моим ощущениям, держать ребенка постоянно при себе совершенно естественно и правильно.
Все время, пока мы общались, Сет был спокоен и тих и, как и дети екуана, о которых я рассказала в этой книге, не причинял маме никакого беспокойства.
В Европе или Америке присутствие детей в офисах, магазинах, ателье или даже на званых обедах не приветствуется по вполне понятным причинам. Обычно они орут и бьют ногами, напрягаются и машут руками, поэтому, чтобы их утихомирить, нужно немало сил и терпения. Они просто переполнены энергией, которая не может расходоваться из-за редкого контакта с энергетическим полем взрослого, которое разряжается естественным образом. Когда разбушевавшегося ребенка берут на руки, его тело все еще напряжено. Пытаясь избавиться от этого неприятного напряжения, он размахивает руками и ногами, давая понять держащему его взрослому, что его надо покачать на колене или подбросить в воздух. Милисент удивлялась разнице между тонусом тела Сета и других детей. Ее сын был «мягок» и расслаблен, другие же дети были тверды и несгибаемы, словно палки.
Нам необходимо осознать, что, если мы будем обращаться с детьми так, как это делали наши предки сотни и тысячи лет, наши малыши обязательно будут спокойными, мягкими и нетребовательными. Только тогда работающие матери, не желающие скучать в постоянной изоляции от других взрослых, смогут не разрываться на части. Детей можно брать с собой на работу, туда, где они и должны быть, — со своими матерями. А матери, не привязанные к постоянному уходу за ребенком, могут заниматься своей работой в компании взрослых и делать то, что достойно зрелых разумных существ. Между тем работодатели вряд ли будут рады присутствию малышей на работе до тех пор, пока представление о детях не улучшится.
Журнал «Мс» долго и упорно боролся с компаниями за то, чтобы женщинам разрешили приносить маленьких детей с собой в офис. Но работодатели не станут так сопротивляться, если малыши будут вести себя лучше, а для этого достаточно, чтобы во время рабочего дня дети оставались в физическом контакте со взрослым, а не лежали в заточении колясок или корзин на соседних офисных столах.
Не все родители смогли применить принцип непрерывности так же легко и своевременно, как Милисент и Марк, которые вырастили уже несколько детей так же, как и Сета. По словам одной мамы, Антеи, после прочтения книги она сразу поняла, что ей нужно было прислушиваться к своим собственным инстинктам, а не к советам «экспертов» в области ухода за ребенком. Теперь ее сыну Тревору, с которым она обращалась «совсем неправильно», было уже четыре года. Она ждала второго и с самого рождения собиралась вырастить этого ребенка в соответствии с принципом непрерывности, но что ей было делать с Тревором?
Носить четырехлетнего ребенка на руках, с тем чтобы восполнить недополученный им опыт «ручного периода», довольно тяжело. Кроме того, ему обязательно надо играть, исследовать мир и учиться, как то подобает детям его возраста. Поэтому я посоветовала Антее и ее мужу Брайану брать Тревора на ночь к себе в кровать, а днем оставить все примерно так, как есть, но при этом поощрять ребенка сидеть у них на коленях, а также по возможности наладить с ним физический контакт. Я попросила их записывать все, что происходило за день. Это было вскоре после выхода книги в свет, и мне казалось, что их опыт может быть полезен и другим читателям.
Антея добросовестно вела дневник. Первые несколько ночей никто толком не мог заснуть. Тревор хныкал и ворочался, при этом попадая родителям пяткой по носу или локтем в глаз. Он будил родителей среди ночи и требовал стакан воды. А однажды лег поперек кровати, и родителям пришлось ютиться на самом краю. По утрам Брайан уходил на работу невыспавшимся и раздраженным. Но они не отступали, в отличие от родителей, которые после первых трех-четырех ночей махнули на все рукой и жаловались мне, что ничего не получилось.
Через три месяца проблемы отпали сами собой: все трое крепко спали ночь напролет. У них значительно улучшились отношения не только с сыном, но и друг с другом. А дневник заканчивался словами: «Тревор перестал драться в детском саду!»
Еще через несколько месяцев Тревор по собственному желанию перебрался в отдельную кровать. Он наконец-то получил свой младенческий опыт. Его малышка-сестренка тоже спала в родительской постели, и даже когда Тревор перешел спать в свою кровать, он знал, что при желании его с радостью примут назад в любой момент.
Почему не стоит винить себя в том, что вы, как и все представители европейской цивилизации, неправильно обращались со своим ребенком?
Рэчел, мать двух подростков, написала вот что: «Мне кажется, ваша книга — самая жестокая из всех, которые я когда-нибудь читала. Я не говорю, что вам не следовало ее писать, и не жалею, что прочитала ее. Книга задела за живое и произвела на меня неизгладимое впечатление. Мне не хочется признаваться себе в том, что вы, похоже, правы, и я изо всех сил пытаюсь об этом не думать... (Никогда не смогу простить вам описание того, через что проходят дети. Да простит вас Господь!) ...На самом деле мне даже удивительно, что никто из читателей не вымазал вас дегтем и не обвалял в перьях... Любая мать, что прочла вашу книгу, уже никогда не сможет жить в ладах со своей совестью. Знаете, раньше я жила более-менее спокойно, думая, что все беды, через которые проходим мы и наши дети, — это нормальные, неизбежные и «естественные», как сказали бы в утешение другие матери, детские психологи и книги. Но теперь вы говорите, что, оказывается, все могло бы быть совсем не так. Если честно, после того как я прочла книгу, я была так подавлена, что готова была застрелиться».
К счастью, она не пустила себе пулю в лоб, и с тех пор мы подружились. Она стала рьяным сторонником и агитатором за принцип непрерывности, и я имела возможность восхититься ее честностью и красноречием. Но испытанные ею чувства — подавленность, вина, сожаление —- очень часто возникали у читателей, имеющих детей.
Конечно, даже страшно подумать, что мы сделали из лучших побуждений с самыми дорогими нам людьми. Но ведь наши любящие родители столь же невежественно и невинно сделали это с нами, а их родители — с ними. Большинство родителей из цивилизованных стран мира калечат психику доверчивых младенцев. Это уже стало обычаем (я не стану здесь распространяться о том, почему так произошло). Поэтому можем ли мы брать на себя вину или думать, что нас ужасно обманули, когда все окружающие поступали и поступают именно так? Но, с другой стороны, если из страха чувства вины мы отказываемся признавать жестокость обращения с детьми и друг с другом, то как же мы можем стать лучше?
Возьмем, к примеру, Нэнси, красивую седоволосую женщину, прослушавшую одну из лекций, которые я читала в Лондоне. Она сказала, что с тех пор как она и ее дочь тридцати пяти лет прочитали книгу, новое понимание отношений между ними сблизило их, как никогда. Другая мать, Розалинда, рассказала мне, как на несколько дней после прочтения книги она впала в депрессию и плакала не переставая. Муж отнесся к ней с пониманием и терпеливо взял на себя заботу о двух маленьких дочерях, пока Розалинда страдала, пытаясь адаптироваться к новому взгляду на мир. «В определенный момент, — сказала она мне, — я поняла, что единственный выход для меня — снова прочесть книгу, на этот раз для того, чтобы собраться с силами».
О нашем странном неумении видеть
Один знакомый позвонил мне однажды в очень возбужденном состоянии и рассказал о том, что увидел в автобусе. Он сидел за женщиной-индианкой с маленьким ребенком. Они общались друг с другом просто и уважительно, что так редко для Великобритании. «Это было так красиво, — сказал он. — Я только что закончил читать твою книгу и вот встретил живой пример. Мне и раньше приходилось общаться со многими похожими людьми, но почему-то я не видел таких очевидных вещей. Мы могли бы многому у них научиться, если бы поняли, как им удается быть такими... и почему это не получается у нас».
