И еще ее поздравили Харлан и Джон. В последнее время Джон часто появлялся у них в доме, у него сложились добрые отношения с Банни и Биллом.
В тот вечер они поужинали вместе. Виктория рассказала парням, как отреагировал на ее новость отец, и пожаловалась, что уже устала от его колкостей и подначек.
— Может, тебе обратиться к психотерапевту, поговорить на эту тему, — неуверенно посоветовал Джон. Виктория удивилась — у нее нет никаких проблем с психикой, она не впадает в депрессию, она всегда самостоятельно справляется с трудностями.
— Не думаю, что мне это нужно, — с вызовом ответила она Джону. — У меня все отлично!
— Никто и не сомневается, — легко согласился Джон. — Но такие люди, особенно если это родители, сильно отравляют нам жизнь. Если они тебя все время так третируют, ты просто обязана освободить свое сознание и душу от внушенных тебе стереотипов. Иначе они так и будут мешать тебе двигаться вперед и продолжать тебя травмировать. — Харлан, который знал от нее, в честь кого и почему ее назвали Викторией, был согласен с Джоном. — А психотерапевт как раз может оказаться тебе очень полезен. — И еще оба были убеждены, что ее проблемы с весом — не что иное, как следствие постоянных придирок отца. Им обоим это казалось очевидным. В отличие от них, у которых тоже были проблемы с родителями и родными, Виктория была очень привязана к семье, обожала сестру и не могла решительно отстраниться от своих родных.
— Я подумаю, — не стала спорить Виктория. Сама мысль о посещении психоаналитика повергла ее в уныние. Никто поэтому и не удивился, когда она тут же безотчетно положила себе целую вазочку мороженого, сами молодые люди от десерта благоразумно отказались. Однако они не стали навязывать ей свои советы, и больше эта тема не возникала.
Перед летом Виктория нашла себе работу на июнь и июль, чтобы только не ехать домой. За небольшие деньги она нанялась учителем в приют, где дети, лишенные родителей, жили в ожидании усыновления. Харлан не одобрил ее затею, сама же Виктория испытывала воодушевление. Приступать надо было на следующий день после начала каникул в Мэдисон.
В этом году Грейси тоже решила летом подработать. Ей уже исполнилось шестнадцать, но она еще ни разу не работала в каникулы. Сейчас ей предстояло сидеть за стойкой регистрации в спортивном клубе, который посещала семья. Грейси воодушевленно щебетала о предстоящей работе, мать с отцом тоже были довольны. А вот выбор Виктории их покоробил. Они сочли работу в приюте «неприятной», и мама посоветовала ей почаще мыть руки с мылом, дабы не подхватить какой‑нибудь заразы. Виктория с долей иронии поблагодарила мать за ценный совет и в который раз расстроилась, что родители так относятся ко всему, что она делает. Зато Грейси удостоилась всяческих похвал и поздравлений за свое решение сидеть за стойкой в спортклубе. Виктория не сердилась на сестру, только на родителей.
А перед началом работы Грейси собиралась навестить сестру в Нью‑Йорке.
На этот раз она приехала без родителей, и они провели время еще веселее, чем весной. Днем Грейси ходила в музеи, галереи, прогуливались по магазинам, а по вечерам Виктория водила ее в кино или ресторан. Они даже сумели попасть на бродвейский мюзикл.
А в августе, по обыкновению, Виктория собиралась в Лос‑Анджелес. Теперь у нее только в летние каникулы оставалась возможность побыть дома подольше. Но на сей раз она решила ограничиться двумя неделями, для нее этого будет более чем достаточно. Дома отец, как всегда, заводил с ней разговоры по поводу работы, а мама — о лишних килограммах, которые Виктория снова набрала. Незадолго до поездки Виктория посидела на капустной диете, которая, несмотря на свою простоту, сделала свое дело, и несколько фунтов опять ушли, но так же быстро и вернулись. Это была нескончаемая битва, победить в которой ей никак не удавалось. От этого настроение у нее лишь ухудшалось.
В Нью‑Йорк Виктория вернулась вконец подавленная: сказались родительские нападки, неудовлетворенность собственной фигурой. В голове у нее все чаще возникала мысль о походе к психоаналитику. Как видно, совет Харлана накрепко засел в ее голове. И перед началом учебного года, поддавшись мрачному настроению, она нашла бумажку с телефоном и позвонила. Харлан говорил, что этот психотерапевт — его знакомая и он уже отправлял к ней своего приятеля, который остался очень доволен. Не давая себе времени передумать, Виктория решительно набрала номер и записалась на консультацию на следующей неделе. После чего стала ругать себя последними словами. Что за идиотизм! Надо позвонить и отменить прием! Но у нее не хватило духу. Она сама загнала себя в угол. Накануне визита к психологу она умяла половину чизкейка. Что, если консультант сочтет ее ненормальной? Или выяснится, что родители правы и она неудачница? И только надежда на обратное удержала ее от отмены сеанса.
Весь день Виктория ужасно волновалась, и, когда приехала на консультацию, ее буквально трясло. Она не могла понять, почему все‑таки решила обратиться за помощью, и уже жалела о содеянном. Когда она вошла в кабинет и опустилась в кресло, во рту была такая сухость, что казалось, язык присох к небу.
Доктор Уотсон производила впечатление спокойного и приятного человека. Ей было слегка за сорок, ее темно‑синий костюм был безупречен. С хорошей стрижкой и макияжем, она выглядела намного элегантнее, чем Виктория ожидала, а в глазах было участие. Она задала Виктории вопросы о ее детстве, об учебе в школе и колледже, а также о семье, спросила, живут ли родители вместе или разведены. Отвечать было легко, особенно про сестру. Рассказывая о Грейси, Виктория оживилась, и в ее глазах зажегся огонек. Она с удовольствием говорила о своей красавице‑сестре. Потом она рассказала доктору, что сама совершенно не похожа ни на кого из родни и даже в детстве считала, что ее удочерили, да и сестренка тоже так думала.
— А почему у тебя возникали такие мысли? — как бы между прочим поинтересовалась доктор Уотсон, сидевшая в мягком кресле напротив. В ее кабинете не было традиционной кушетки, только лежала коробка бумажных платков, что произвело на Викторию впечатление: неужели здесь все непременно плачут?
— Я всегда была не такая, как они, — сказала она. — Я ни на кого из своих не похожа. Они все темноволосые, я — блондинка. Форма носа тоже другая, говорят, я похожа на свою прабабушку, но, по‑моему, это отговорка. У родителей и сестры карие глаза, у меня — голубые. Я крупная, они все стройные. Я легко поправляюсь, к тому же я много ем, когда расстроена. У меня всю жизнь были проблемы с весом. — Тут она выпалила нечто такое, чего никак от себя не ожидала: — Всю жизнь я себя чувствовала в семье изгоем. Отец назвал меня в честь королевы Виктории, говорит, я была похожа на нее маленькой, когда родилась. А потом, в шестилетнем возрасте, я увидела ее взрослую фотографию и поняла, что имел в виду папа, — я была такая же толстая и некрасивая, как эта тетка.
