class="p1">— Этого быть не может! — удивился Столыпин. — Государь дал мне слово!
— К сожалению, вам больше невозможно говорить с ним на эту тему, — предостерёг полковник, — но эти встречи продолжаются.
— Да, вы правы, — согласился Столыпин. — Ситуация пиковая. Тогда что же мы с вами можем предпринять?
Чувствовалось, что уступать проходимцу Столыпин не намеревался.
Герасимов подсказал:
— Надо выслать Распутина из столицы. В административном порядке, конечно.
— Согласен, Александр Васильевич. Но сделать это надо законным путём, чтобы наше решение не выглядело как самоуправство. А есть ли такой путь?
— Есть, к счастью. По существующему закону как министру внутренних дел вам предоставлено единоличное право бесконтрольной высылки в Сибирь лиц, допустивших безнравственное поведение в обществе. Законом этим давно не пользовались, его позабыли. Между тем он не отменён. Вот вам и возможность.
— Я готов, но вдруг случится огласка? Скажут, что Столыпин намеренно воспользовался своим правом.
— Все узнают, что вы действовали на основании закона. Кстати, вспомнят и сам закон. Конечно, Пётр Аркадьевич, государю это может не понравиться...
После некоторого колебания Столыпин принял решение.
— Хорошо, я согласен объясниться с государем. Подготовьте предложение. Только прошу вас, ни в коем случае не арестовывайте Распутина в Царском Селе, не обостряйте отношения со двором. Государыня решит, что мы поступили так со злобы. Надо, чтобы она так не думала. К тому же скандал свяжут с семьёй государя, а этого быть не должно!
— Вы правы, огласки надо избежать!
Для того, чтобы сохранить тайну, Герасимов прямо в кабинете министра собственноручно написал постановление о высылке Распутина, и Столыпин с удовлетворением на нём расписался.
— Действуйте, — напутствовал он.
Легко было сказать “Действуйте!” и совсем нелегко выполнить такое распоряжение. Задержать Распутина никак не удавалось. Когда история затянулась, Герасимов даже подумал, что кто-то (возможно, из высокопоставленных покровителей проходимца), должно быть, предупредил его. А иной раз казалось, что “старец” нюхом почуял готовившуюся для него западню и стал вести себя осторожно, ночевать у своих высоких покровителей.
Агенты ежедневно “вели” Распутина, телефонируя лично Герасимову, как обстоят дела. Однажды доложили: “Григорий нанёс визит фрейлине Вырубовой”.
— Немедленно арестовать, как только вернётся в Петербург! — был приказ.
Наконец-то “старец” будет задержан и этапирован, подумал Герасимов. Но агенты вернулись ни с чем, доложив, что их подопечный бежал, выскочив на ходу из поезда.
— И вы не могли его догнать? — удивился Герасимов.
— Могли бы, ваше благородие! Но его ожидал автомобиль великого князя Петра Николаевича, мужа великой княгини Милицы Николаевны. Вы же понимаете, что арест наделал бы много шума, а ведь вы приказали остерегаться скандала. Мы проследили — автомобиль въехал в ворота княжеского дома.
А Столыпин всё спрашивал у Герасимова:
— Ну, как там “старец”?
Герасимов, злясь, что не может выполнить поручения своего министра, смущённо отвечал:
— Опять успел скрыться.
— Постарайтесь, Александр Васильевич, решить вопрос, прошу вас! — говорил Пётр Аркадьевич.
Теперь уже Герасимов требовал от своих агентов арестовать Распутина даже в том случае, если и случится скандал. Но Григорий скрывался в знатном доме, носа своего оттуда не высовывал. Круглые сутки стерегли его агенты, взяв под наблюдение все выходы, но Распутин на улице не появлялся. Войти же в дом родственника человека царя без его личного разрешения было нельзя.
История затягивалась.
И вдруг неожиданно из Сибири пришла телеграмма: Распутин вернулся домой. Столыпина, конечно, заинтересовало, как такое могло произойти, если его усиленно опекали агенты полиции?
Герасимов объяснил:
— Агентов винить нельзя. Они откровенно говорили мне, что из княжеского дома выезжали и автомобили, и закрытые экипажи. Иногда сквозь окна они видели, что там едет князь или княгиня. Но кто бы мог поручиться, не находится ли там Распутин? Разве могли наши люди останавливать и проверять экипажи? Случись такая история, вы бы меня не поблагодарили за службу...
Столыпин с ним согласился.
Сведения из Сибири их обрадовали: вопрос решился сам собой, без лишнего шума. Столыпин не скрывал своего удовлетворения:
— Теперь этот проходимец и носа здесь не покажет.
Но он ошибся. Распутин прожил дома столько, сколько захотел — несколько месяцев. Потом ему стало скучно: ведь такой приятной жизни, как в столице, нигде не было. И его потянуло обратно. Вкусивший сладкого, веселья, власти — никогда их не забудет. Он только ждал, когда всё стихнет и о нём позабудут гнусные полицейские шпики.
В те часы Распутин ещё боялся полицейских, боялся офицеров, генералов и свитских мундиров. Со временем этот страх прошёл. Освоившись в столичном обществе, заимев хорошие знакомства, он стал пренебрегать полицией, и наступил момент, когда он достиг такой власти, что назначал министров и раздавал должности. В коротких неграмотных записочках, доходивших даже до государя, он писал, на какое место можно назначить подателя бумажки.
Верно ли это или приписывали Григорию такие поступки — не знаем. Но то, что Пётр Аркадьевич нажил себе врага серьёзного, было ясно. И тёмные силы, скрытые, невидные при дневном свете, стали с ненавистью травить реформатора, преследовать его. Хотели, чтобы он покинул свой высокий пост и отошёл от власти.
Пришло время, и пал верный друг Петра Аркадьевича, жандарм Герасимов, которому Столыпин намеревался поручить всю полицейскую службу империи, да не вышло. Другие силы привели туда человека, который в глаза льстил Столыпину, а за глаза критиковал. И не только критиковал, но и действовал — втихую, осторожно, как действуют кроты, всегда незаметно и скрытно от людей.
А из-за Столыпина Распутин и Герасимова невзлюбил. Когда узнал через своих людей, что все неприятности выпали ему через полковника, то стал намекать императрице, что этот жандарм один из его преследователей, и если от него нет поддержки, то надо бы от такого избавиться.
Александра Фёдоровна к старцу прислушивалась. Видно, не без её помощи Герасимов пошёл на повышение. Но должности товарища министра внутренних дел, на которую рассчитывал и которую хотел ему предоставить Столыпин, он не получил. Правда, стал генералом, но не розыскной части, а по поручениям, в сущности, разъездным чиновником, потому что серьёзные дела ему не давали, а заниматься розыском не дозволили.
Распутину понравился Курлов, новый шеф жандармов — послушный, исполнительный, хваткий. Он и стал его поддерживать, нашёптывая о нём государыне хвалебные слова.
Дело Азефа
В мае 1908 года намечался приезд в Россию английского короля Эдуарда VII. Монарх мечтал побывать в Петербурге, осмотреть его достопримечательности. Естественно, в русской столице запаниковали: как
