— Помню, девочка из вашего двора. Она писала тебе тогда каждый день, весь госпиталь знал: «Муравьеву опять письмо».
— Валентина. Самый большой друг с самого детства. Я и не знал сначала, какая она, Валентина. Понимаешь, Лиля — одно, а Валентина — другое. Она все понимает — и боль, и память, любой груз с ней легче. А девчонкой была — любила говорить: «Я своим умом живу с шести лет». Самостоятельный человек, Валентина.
Они опять помолчали. Потом Натрускин сказал:
— Помнишь сестру из госпиталя, Зину? Беленькая, кудрявая? Помнишь?
— Как же, помню. Она, по-моему, на тебя все поглядывала.
— Поглядывала. И я на нее загляделся. Так мы с ней и не расставались с самой Германии.
— И сейчас вместе? —спрашивает дед.
— Нет, Юра, не вместе. Умерла Зина два года назад. Детей у нас не было, и живу я один.
— Да, целая жизнь прошла. А зачем ты, Василий, в школу приходил? Меня вызвали внука ругать. А ты зачем пришел?
— Я пришел одну вещь отдать. Теперь уж завтра передам внуку твоему. Завтра воскресенье. Сегодня уже. Смотри, светло совсем.
...Утром, когда Муравьев просыпается, он слышит голоса:
— А помнишь?..
— Помню. А ты помнишь?..
Потом они все вместе завтракают. И тут Натрускин выходит в переднюю, достает из кармана своего кожаного пальто сверток и передает его Муравьеву:
— Возьми. Это я у себя разыскал для школьного музея.
Муравьев разворачивает сверток. Перед ним солдатская пилотка. Выгоревшая пилотка со звездочкой.
— Годится для вашего музея? — спрашивает Натрускин.
— Еще бы!
Муравьев вертит в руках пилотку. С красной звездочки облупилась эмаль. Пилотка пахнет нафталином; Муравьев гладит пилотку ладонями, потом надевает на себя.
— Сын полка, — говорит дед. — Послушай, мой обожаемый внук, откуда Натрускину известно про ваш школьный музей? Чувствую некоторую неувязку.
— Ну, дед, если рассказывать, надо долго рассказывать. А так нечего и рассказывать.
— Ну-ну, — покладисто отзывается дед; Муравьеву кажется, что в глазах у деда мелькает какой-то веселый зайчик. — Василий, нарежем еще колбасы? И чайку погорячее, а?
Они пьют по третьему стакану чая.
В это время раздается звонок в дверь.
— Кто это с утра пораньше?
— Почта, наверное.
Муравьев бежит открывать.
Это не почта. В квартиру входят Катаюмова, за ней Костя, Валерка, Борис с Сильвой на поводке.
Сильва сразу хватает в зубы тапочек и начинает яростно трепать его.
— Бессовестный! — говорит Катаюмова прямо с порога. — Врун нечестный! Мы ищем, мы мучаемся, а он над нами смеется!
— Ты чего, чего? — Муравьев отступает от них. — Когда я вам врал-то?
— Кто письма написал? Думаешь, не знаем? — налетает Катаюмова.
Валерка говорит:
— Собака все понимает. Она записку понюхала и прямо к твоему дому привела. Собаку не обманешь. Признавайся, Муравьев, чего уж. Разыграл нас с этим Г.З.В.
— Мы теперь знаем всё, — говорит Костя. — Пишущая машинка — вон она стоит, на столе.
— Ну и что? — Муравьев совсем растерялся. — Мало ли пишущих машинок стоит на столах? При чем здесь я?
Они стоят в коридоре, только Сильва, учуяв запах колбасы, пошла на кухню. Там смолк разговор, тихо на кухне.
Костя говорит веско:
— Вот как мы тебя нашли. Мастерскую пишущих машинок на проспекте нашли? Там моя мама работает. И она мне сказала: «Ваш Муравьев эти письма печатал. А машинка была недавно в починке. И адрес на квитанции». А ты все отпираешься.
— Бессовестный! — говорит Катаюмова. — Говори сейчас же, что это все ты писал. Еще про планшет наврал...
Борис заступается:
— Фантазия — не вранье. Не знаешь, а говоришь.
Муравьев совсем сбит с толку. И тут в коридор выходит дед.
— Будем знакомы: Муравьев, — говорит дед спокойно и каждому жмет руку. — Вы молодцы. Нашли меня все-таки, а я уж думал, не догадаетесь.
— Вас? — произносит Костя. — Мы вас не искали. Вот Муравьев, мы его нашли.
— Внука? А чего его искать? Он же, насколько я понимаю, и так каждый день с вами.
— А нам сказали в комбинате «Сто услуг», что Муравьев, — бормочет Катаюмова.
— Ну правильно. Я Муравьев, Юрий Александрович Муравьев. И он, мой внук, тоже Юрий Александрович Муравьев. А письма вам написал я. И раз вы меня нашли, планшет ваш.
И дед выносит из комнаты старый кожаный планшет на тонком ремешке. У планшета прозрачная стенка, там лежит старая военная карта. И на ней красные стрелы — боевые пометки. И они берут планшет осторожно, каждый по очереди. Костя и Валерка, Катаюмова и Борис. А Муравьев говорит:
— Почему же ты мне ни разу его не показывал, дед?
— Так уж получилось. Он был у меня на той квартире. А потом мне хотелось, чтобы мы с вами поиграли в разведку. Просто принести и отдать не так интересно. Группу-то свою вы как назвали?
— «Поиск», — первым отвечает Костя.
— Ну, вот видите. Назвали, — значит, надо соответствовать. Пошли на кухню чай пить. Ставь, Юра, снова чайник. Проходите, проходите. Не стесняйтесь. Это мой друг по военным временам Натрускин, вместе в госпитале лежали.
— Ой! — ахает Катаюмова. — Злой старик!
Муравьев дергает ее за рукав:
— Сама ты злая.
Потом Муравьев показывает им пилотку.
— Теперь у нас в музее появятся новые экспонаты, — говорит Костя.
Потом они сидят за столом, пьют чай с бутербродами. Под ногами уютно улеглась собака.
— Скажите, пожалуйста, Юрий Александрович, — вежливо спрашивает Катаюмова, — а что такое Г.З.В? Вас зовут Юрий Александрович Муравьев, Г.З.В. — ни одна буква не подходит.
— Г.З.В., — повторяет дед. — А вы, значит, не догадались? И ты не знаешь? — Дед повернулся к Косте. — И ты не догадался? — Дед посмотрел на своего внука. — Жаль, для полного выигрыша в нашей игре хорошо бы вам самим додуматься. Ну ладно, придется сказать, Г.З.В. — это...
— Я знаю! — вдруг крикнул Борис, он даже уронил колбасу, и Сильва не прозевала, только благодарно махнула хвостом. — Я только что додумался! Сам! Сказать ? Г.З.В. — это...
— Погоди! — вдруг остановил Бориса дед. — Я предлагаю сделать следующее: вы еще потерпите, а потом мы с вами пойдем к одному человеку и ждать вам совсем недолго. И там, у этого человека, все до конца прояснится. Согласны?
Они согласились, хотя им, конечно, очень хотелось поскорее узнать, что же такое эти тайные буквы — Г.З.В. Предположение о Григории Захаровиче оказалось чепухой. А был дед Муравьева, серьезный ученый, занятой человек, который придумал для них такой удивительный секрет, который они все вместе разгадывали долго, но, наконец, разгадали.
У Муравьева от нетерпения по позвоночнику бегали мурашки. Он несколько раз поглядывал на Бориса, подталкивал его локтем, но Борис плотно сжал губы и молча крутил головой.
— А маленький-то силен, — засмеялся Натрускин. — Молчит крепко.
Борис улыбнулся молча. Жалко, что Анюты нет сейчас здесь. Она поехала сегодня в бассейн, Борис видел, как она запрятала в своем дворе за доски теплую куртку.
— Ну, пошли? — сказал дед.
Они все вместе шли по улице. Натрускин сказал:
— Жалко с вами расставаться, но домой пойду. Устал, ночь бессонная. А годы не те. До свидания. Заходите.
Он пошел, опираясь на толстую трость. Муравьев вдруг подумал: «Добрый какой старик».
Впереди всех, натянув поводок, бежала Сильва. Она хорошо знала, куда им надо.
— Собака есть собака, — бубнил Валерка, — она очень умная, Сильва.
— Сильва-то умная, — пропела Катаюмова, — а ты на собаку надеялся. Разве собака нашла того, кто писал записки?
— Ну, не собака, — согласился Валерка, — а все-таки.
Сильва неслась все быстрее.
* * *
Сильва несется мимо аптеки, мимо молочной, булочной, мимо детского сада, куда еще не так давно ходил Борис. Потом она сворачивает во двор, они еле поспевают за ней. Впереди собака, за ней, крепко держась за поводок, Борис. Потом дед, Костя, Катаюмова, Валерка, Муравьев.
Муравьев запыхался, а дед нисколько.
— Спортом надо заниматься, сколько тебе твержу, — говорит ему дед тихо.
Вся компания останавливается перед знакомой дверью, обитой черной клеенкой. Муравьев вопросительно смотрит на деда.
— Звони, звони, — кивает дед.
Старый учитель почти сразу отпирает дверь. Странно, но он нисколько не удивлен, он смотрит на всех весело, и его круглая блестящая голова тоже выглядит очень весело.
— Прошу, проходите, — говорит он, — я вас ждал.
Они сидят в комнате, а Сильва, конечно, бегает туда-сюда.
— Ну, что скажете? —Учитель обводит их взглядом. — Юра, планшет, я вижу, уже у них.
— У них. Они молодцы, и они его заслужили, — отвечает дед, — оставалась всего одна неразгаданная загадка. И она, кажется, сейчас будет разгадана. — Дед смотрит на Бориса: — Давай, Борис.
