Сегодня год назад у нас в Екатерининском была елка. Был папа, – его последняя елка! – Алю приносили сверху в розовом атласном конверте (у нас дома говорили – «пакет», и наши куклы были в «пакетах»), – еще моем, дедушкином.
Еще Аля испугалась лестницы.
Сейчас я одна. С<ережа> в Москве.
Аля ходит по комнатам в красном клетчатом платьице, подарке Аси на 5-ое сент<ября>. За последнюю неделю она стала смелее ходить.
Ее новые слова:
аго́ – огонь
то́ – что
тама – там
а́па – лапа
иди – да
не – нет
дядя Атя – Ася
но́ – нос
ухяо – ухо
Как собака лает? – Ау!
Как кошка мяучит? – Мяу.
Слыша собачий лай, сразу говорит: «а́у».
Несколько дней после отъезда Сережи в больницу, я сидела с ней в его комнате, и она все время подходила к его кровати, открывала одеяло, смотрела кругом и повторяла: «Папа! Куда?» Теперь она на вопрос: «где?» вместо прежнего «куда» отвечает «гама».
Сейчас они с Аннеттой пошли к Редлихам – к<отор>ые сейчас в Москве. Там прислуга Соня украшает елку для своего мальчика Вани. – Аля зовет его Вава. – Какая Аля будет через год? Непременно запишу в Сочельник.
Сегодня я кончила стихи «Век юный»…
– Когда промчится этот юный,
Прелестный век…
30-го мы выступаем с Асей на балу в пользу погибающих на водах.
Да! Але это будет интересно.
Когда я на втором нашем выступлении сказала перед стихами Але – «Посвящается моей дочери» – вся зала ахнула, а кто-то восторженно крикнул: «Браво!»
Мне на вид не больше 17-ти лет.
Феодосия, 26-го декабря. 1913 г., четверг.
<1917 год>
«Все о себе, все о любви». Да, о себе, о любви – и еще – изумительно – о серебряном голосе оленя, о неярких просторах Рязанской губернии, о смуглых главах Херсонесского храма, о красном кленовом листе, заложенном на Песни Песней, о воздухе, «подарке Божьем»… и так без конца… И есть у нее одно 8-стишие о юном Пушкине, которое покрывает все изыскания всех его биографов. Ахматова пишет о себе – о вечном. И Ахматова, не написав ни одной отвлеченно-общественной строчки, глубже всего – через описание пера на шляпе – передаст потомкам свой век… О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов И ничего не прибавишь… Какой трудный и соблазнительный подарок поэтов – Анна Ахматова!
<1918 год>
О черни.
Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь.
Солдат? – Нет, сижу и пью с ними чай часами из боязни, что обидятся, если уйду.
Рабочих? – Нет, от «позвольте прикурить» на улице, даже от чистосердечного: «товарищ» – чуть ли не слезы на глазах.
Крестьян? – Готова с каждой бабой уйти в ее деревню – жить: с ней, с ее ребятишками, с ее коровами (лучше без мужа, мужиков боюсь!). главное: слушать, слушать, слушать!
Кухарок и горничных? – Но они, даже ненавидя, так хорошо рассказывают о домах, где жили: как барин газету читал: «Русское слово», как барыня черное платье себе сшила, как барышня замуж не знала за кого идти: один дохтур был, другой военный…
Ненавижу – поняла – вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошелку в ней, шелковую («клеш») юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) – уничтожение всей меня – все человеческое мясо – мещанство!
* * *
Большевики мне дали хороший русский язык (речь, молвь)… Очередь – вот мой Кастальский ток! Мастеровые, бабки, солдаты… Этим же даром большевикам воздам!
1-го июня 1918 г.
Аля:
– Ты сожженная какая-то.
– Я никак не могу придумать для тебя подходящего ласкательного слова. Ты на небе была и в другое тело перешла.
* * *
Солдатики на Казанском вокзале.
* * *
Аля: «У меня тоже есть книга. – Толстого Льва: как лев от любви задохся».
* * *
В деревне я – город, в городе – деревня. (В городе, летом, хожу без шляпы, в деревне – не хожу босиком. Распущенность). Вернее всего – оттуда: с окраин, с застав.
* * *
– Вы любите детей? – Нет. – Могла бы прибавить: «не всех, так же, как людей, таких, которые» и т. д.
Могла бы – думая об 11-летнем мальчике Османе в Гурзуфе, о «Сердце Анни» Бромлей, и о себе в детстве – сказать «да».
Но зная, как другие говорят это «да» – определенно говорю – «нет».
* * *
Не люблю (не моя стихия) детей, пластических искусств, деревенской жизни, семьи.
* * *
Милый друг: Вы говорите – и Вы правы – что и желание смерти – желание страсти.
Я только переставляю.
* * *
Куда пропадает Алина прекрасная душа, когда она бегает по двору с палкой, крича: Ва-ва-ва-ва!
* * *
Почему я люблю веселящихся собак и не люблю (не выношу) веселящихся детей?!
Детское веселье – не звериное. Душа у животного – подарок, от ребенка (человека) я ее требую и, когда не получаю, ненавижу ребенка.
* * *
Люблю (выношу) зверя в ребенке, в прыжках, движениях, криках, но когда этот зверь переходит в область слова (что уже нелепо, ибо зверь бессловесен) – получается глупость, идиотизм, отвращение.
* * *
Зверь тем лучше человека, что никогда не вульгарен.
* * *
Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствую отвращение, чуждость, никак не могу любить.
* * *
Мой сон – 9-го июня 1918 г. 1 ч. дня
Город на горе. Безумный ветер. Вот-вот дом сорвется, как уже сорвалось – сердце. Но знаю во сне, что дом не сорвется, потому что нужно, чтобы сон снился дольше.
– Просыпаюсь
В комнате – очень женственный мальчик лет 17-ти, в военном. Говорит мне «ты», смеется. (Он художник, большевик). «Но я не знаю, кто Вы». – «Неужели не узнаешь? Ну, подумай!» – Я не угадываю. – «Я отец Жана». – «Какого Жана?» – «Такой новый человек. Жан».
– Просыпаюсь –
В темной передней, у телефона. Я ему: «Но ведь телефон не звонит!»
– Просыпаюсь –
Бешеный автомобиль. Я и еще люди. Мчимся. Точное видение: слева – высоких холмов, сплошь покрытых красным осенним листом. Летим на огромное дерево (дуб). Разобьемся. – Мимо. –
На холмах работают рабочие. Впереди – лужайка. Тропинки, отдельные огромные деревья. Я во сне думаю: выдумать я всего этого не могу, д<должно> б<быть> я это где-то, в детстве, видела. Д<олжно> б<ыть> во Фрейбурге (12 л<ет>, сосновый лес).
– Просыпаюсь –
Мчимся. Кто-то догоняет. Не велосипед, не автомобиль. Опережает. Возвращается. Хочу к нему. Хочу сказать шоферу, чтобы остановил автомобиль. Шофера нет. Останавливаю. На дороге – мой прежний мальчик. Вижу, что он стал меньше ростом, подымаю для поцелуя голову выше, чем следует, делаю вид, что тянусь к нему, зная, что от этого он станет выше. И вдруг замечаю на нем женское – белое с цветами – платье. Но все-таки хочу уйти с ним от других.
