— Когда ты с ней поговоришь?
— Скоро.
— Перед поединком?
— Нет. Не волнуйся. — Ник покачал головой. — Я думаю, что после.
— Это хорошо. Ты не должен упускать цель из виду. Не должен расслабляться.
— Да, ты прав. Но после боя внимательно следи за мной. Я собираюсь последовать совету матери и сбить ее с ног.
Флеш угрюмо махнул рукой на большой конверт из манильской бумаги.
— Это пришло для тебя.
Ник опустился в свое крутящееся кресло и открыл конверт. Это был старый выпуск «Файтерз оун», журнала по боевым искусствам. Ник заказал его, потому что в нем публиковалась подробная статья о Бене Доббе, одном из тех бойцов, которые умерли так же загадочно, как и Валентайн.
Несмотря на все возрастающее разочарование, Ник все-таки не бросал свое расследование смерти этих спортсменов. Мысленно он даже называл их теперь «мои бойцы» — настолько плотно они вошли в его жизнь. Даже если он занимался чем-то другим, они незримо присутствовали в его подсознании, он постоянно держал в голове мысль о них. Несколько мужчин с натренированными телами и горящим взглядом — полным язвительного недовольства и презрения — постоянно преследовали его, они притягивали к себе его внимание, словно добивались, чтобы он узнал, что же все-таки случилось с ними.
Пару раз Ник даже подумывал о том, чтобы рассказать о своих поисках Миа и Эшу, но все-таки сдерживал себя. Особенно ему не хотелось расстраивать Миа — лучше все-таки подождать, пока что-то на самом деле не прояснится. Пока не появятся реальные доказательства. А вот их, эти доказательства, найти, как оказалось, было очень непросто. Он разговаривал с множеством различных людей: тренерами, подружками, женами, друзьями, даже менеджерами и владельцами клубов. И почти все они говорили одно и то же: у этих бойцов не было врагов, они были здоровы и к моменту кончины достигли пика формы.
— Да он готов был из кожи выпрыгнуть, — сказал о своем подопечном тренер Бена Добба, описывая его физическое состояние перед поединком.
— Да он капли в рот никогда не брал, — уверял тренер Трэвиса Дина, одного из кикбоксеров.
Да, все было так. Но сердца их перестали биться.
Ник также поговорил с терапевтами Дина и Добба. Первый просто послал его, а вот второй оказался более вежливым.
— Во время вскрытия его проверяли по всем статьям, мистер Даффи. Аллергия, яд, наркотики, лекарственные препараты. Была проделана просто адская работа. Это было необходимо, потому что он был застрахован на весьма солидную сумму, и страховая компания требовала детального анализа, ее интересовала каждая мелочь, которая могла иметь значение в этом деле.
Страховка. Возможно, во всем виноват презренный металл, деньги. Ник даже некоторое время всерьез обдумывал версию о том, что жены и подруги всех погибших спортсменов тайком сговорились и вступили в заговор, чтобы сорвать куш. Ерунда, конечно. Больше подходит для сюжета о приключениях Рика Кобры. Оказалось — как ни странно, — что Дин был вообще единственным, кто застраховал свою жизнь.
— Мы всегда думали, что это надо сделать, — сказала ему Лайза Энгель, подруга боксера Стефа Гриндла. — Это было бы особенно важно, если бы Стеф получил травму на ринге, но у нас никогда не хватало денег.
Статья в «Файтерз оун» оказалась поверхностной и не дала никакой новой информации. Расстроенный Ник выбросил журнал в мусорную корзину.
Но должно же что-то быть. Какая-то маленькая пропущенная деталь, которая является ключом ко всему. И если он продолжит поиски, то найдет ее.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Уже много лет прошло с тех пор, как он в последний раз ходил по больничным коридорам в качестве врача. Но все запахи по-прежнему были очень знакомы ему. Так же, как и зеленоватые сумерки в затемненных палатах, где изувеченные люди покоились на высоких металлических кроватях.
Было уже очень поздно. Часы посещений давно закончились, и в длинном пустом коридоре горел тусклый свет. Он воспользовался черной лестницей, чтобы обойти медицинский пост в коридоре, и его пока не заметили. Он прикоснулся к бедру и потрогал повязку под одеждой. Только что закончился очередной сеанс в студии, и кожа все еще оставалась чувствительной после уколов иглами.
Часы, которые они с Миа проводили вдвоем, создавали их особое, личное пространство — весь остальной мир отодвигался на второй план. И это были совершенно особые часы, полные внутренней близости, каких прежде у него не случалось ни с одним человеком. Он даже сознательно возвращался к этим свиданиям в своих снах, в навязчивом стремлении переживать эти мгновения снова и снова. Когда он закрывал глаза, перед ним возникало ее лицо, оно как бы парило, покачиваясь, точно суденышко на волнах. Мягкие очертания рта, слегка приподнятые скулы, кожа, совершенно обесцвеченная — и это просто ужасно — ярким светом лампы за ее плечом. Ее пальцы прикасаются к его телу с таким отточенным мастерством, что напряженные до предела нервы, кажется, искрят, как электрические провода, когда иголки прикасаются к ним. Удовольствие и боль. Она поднимает глаза, обрамленные угольно-черными ресницами. Встречаясь с ней взглядом, он думает о летних ночах, о свете, который заключен в темноте, и о зеркальной глади вод.
Смущение.
Перед ним открывается коридор, линолеум на полу по-больничному чист и блестит. Зачем он, собственно, пришел сюда? Ему даже трудно подобрать слова, чтобы описать причины, которые побудили его к этому позднему, тайному визиту. Все, что он знает наверняка, так это то, что он сбился с пути и ему необходимо напомнить самому себе, куда и зачем он движется. Каково оно, это самое великое желание на свете?
Он останавливается около открытой двери. В палате очень светло, и ему хорошо видно. Пациент внутри — женщина. Кровать приподнята, и она полулежит-полусидит, опираясь на белые подушки. Глаза ее закрыты, тонкие руки вытянуты вдоль тела. Одна нога выглядывает из-под одеяла.
Он заходит в палату и останавливается перед кроватью, пристально вглядываясь в ее лицо. Скорее всего, она была очень привлекательной в молодости, у нее тонкая кость, хрупкое строение. Но подбородок ее обвис. Руки обмякли и покрылись морщинами. Кожа головы приобрела неестественный ярко-розовый цвет. Он посмотрел на ее ногу и заметил, что пальцы ног у нее изящные. Но ногти на них пожелтели и ороговели.
Он ничего не знал об этой женщине, но ему не нужно было заглядывать в историю ее болезни, чтобы понять — она умирает. Он как будто чувствовал, как работает каждый ее орган, видел армию неутомимых бактерий, притаившихся в ожидании. Он даже представлял себе, что видит сквозь кожу, как взбесившиеся от ярости ферменты стучатся в тонкие стенки клеток, готовые разорвать в клочья эту поблескивающую оболочку и, словно наполненный ядом поток, хлынуть внутрь, поедая, превращая в жижу, просто пожирая все тело, пока оно — лишенное света — не разрушится само по себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
