Обратился к собранию:
— Вот, мужики, и ответ. Без ремонтной операции не обойтись.
* * *
Если в Венеции нервничали те, кто благодаря Столбову выпал из седла, то в Москве более-менее открыто встречались те, кто надеялся благодаря Столбову оказаться на коне. Но не оказался.
После смены власти товарищи Григория Луцкого считали себя «национально-ориентированным» бизнесом — это «Мельница» подалась в беглые космополиты. Товарный знак следовало поддерживать, поэтому и встречались они в клубе-ресторане, декорированном под древнерусский терем. Официанты в малиновых кафтанах, расшитых черными орлами, подавали на тяжелых, серебряных подносах лишь те угощения-лакомства, что были присущи русской кухне до Петра I.
Стены и столпы, подпиравшие низкие своды, были расписаны сценами древнерусского княжеского веселья: скоморохи и шуты, забавляющие честной пир. Сегодня эти картинки казались уместны, как никогда. Обсуждалась шутка не то чтобы самая злая из всех возможных, но доброй ее тоже было бы не назвать.
Предложил ее Александр Борисович, тот самый, что недавно принимал Столбова в своей великолепной бане. Кстати, по роду своего бизнеса был он заинтересован, чтобы шутка стала чем-то большим, чем шуткой.
Остальные гости поддерживали на словах: да, пора показать президенту — не один он в доме хозяин. Но побаивались. Как в школе: решили новую училку проучить — контрольную сорвать всем классом. И здорово, и боязно. Тем более, что в новой русской истории олигархи уже так шутили. Один еле успел долететь до Лондона, другой храбро пер на рожон до конца и потом научился под Читой шить рукавицы. Кстати, о нем…
— Может, спросим Михаила Борисовича, как он спрогнозирует реакцию тезки? — предложил кто-то.
— Он же теперь государственный человек. Стукнет сразу.
— Стучать будет вряд ли, но сорвет…
Собрание обратилось к Луцкому. Кто, в конце концов, здесь лучший столбовский друг?
— Советы нам не нужны, — сказал тот. — Кто бы нам чего ни сказал, все равно самим отвечать. Мне в первую очередь.
— Так сделаем, или бздим дальше? — спросил Александр Борисович.
— Делаем, — храбро заметил Луцкий. — Бабло собираем сразу же и налом. Хотя там, в Думе, быдло еще то, но с запросами.
— Все равно расход на копейку, — сказал Александр Борисович…
— Зато будет нам потом отдача, на рубль, — заметил один из участников. Заметил тихо, не хотел заслужить репутацию главного бздуна.
* * *
Президентский фуршет, как нередко бывает с пиршествами такого уровня, завершился быстро. Среди глав государств встречались не дураки выпить и мастера хорошенько принять на грудь, но они предпочитали делать это в менее официальных условиях. Пообщаться со Столбовым удалось и в перерывах.
Российский президент уже хотел раньше времени отбыть в Кремль, как вдруг увидел Ивана Афанасьева, думского представителя. Решил не откладывать неприятное дело. Впрочем, когда решение уже принято, от этого всегда легче.
— Иван Тимофеевич, поговорить надо немножко.
— О взаимоотношениях парламентов республик СНГ?
— Нет. О соблазнах государевой службы.
Реакция Ивана была неожиданной. Ни растерянности, ни страха, ни прочих чувств уличенного мальчишки. Если и сравнивать с мальчишкой, так когда одноклассник предложил отойти от школьного крыльца и выяснить отношения. А тот и сам рад приглашению к драке.
— Хорошо, поговорим, — сказал Иван. — Сам хочу.
Сели за накрытый столик. Обслуга, не спрашивая, удалилась на уважительную дистанцию. Поняла, что чужие уши разговору не нужны.
— Сам хочу, — продолжил Иван, — с вами, Михаил Викторович… С тобой, Миша, водки выпить и душу открыть. Очень много государева времени не займу. Можно?
— Можно, — кивнул Столбов. — Наливай, Вань.
— Я родился в Усинске, — сказал думский полпред. — До Полярного круга доехать — два часа. Поэтому там и реальные белые ночи, и темные дни. Только без Эрмитажа. Две погоды есть: плохая и морозная.
Столбов снова кивнул: видал такие края.
— Пацаном занимался туризмом, потом пригодилось в десанте. Однажды вывезли нас на Черноморское побережье Кавказа. Разрядный поход. И вот помню, однажды вышли мы к обрыву. Высота — почти «тысячник». Травка свежая, цветочки, сосенки… Пахнет — пить не надо, если запах такой. Облачка рядом проходят. А внизу — море. Пляж, прибой. И такая мечта дурацкая появилась: была бы волшебная палочка, взмахнул бы. Раз — и с этого райского лужка перелетел на пляж. Искупнулся, полежал на песочке. И обратно, в горный ветерок. Такая мечта.
— Ну, за сбычу, — осторожно сказал Столбов.
Выпили.
— И вот, Миша, — продолжил Иван, — с тех пор со мной это просто как мания. По горам шел с автоматом, мыкался после службы, в больнице лежал — всегда море, горы, домик в горах. И волшебная ниточка между ними. Я из запоя-то, сам знаешь, нелегко выходил.
— Знаю. Поосторожнее с водочкой.
— Потому тогда и вылез: лежал под капельницей и увидел, как море уходит куда-то. Подумалось: пропил мечту. Испугался, вылез. А недавно…
Иван опять налил водку в рюмки, запивку, проткнул вилкой соленый рыжик. Наступил постыдный момент рассказа, и торопиться не хотелось.
— Было заседание комитета по промышленности. Тоже потом фуршет. Я сказал об этой мечте. А дня четыре назад Виктор Крамин, он, хотя и единоросс, но «Веру» тайно спонсировал прошлой осенью. Так вот, этот Крамин говорит: есть дачка под Геленджиком. Она на плато, и индивидуальный канатный спуск к морю. А там — тоже участок. И все это в комплексе. Показал мне видео. Миша, я забыл, как дышать! Вот она, моя мечта!
— Дачка есть, а ты причем? — жестко спросил Столбов.
— Говорит, дачку можно купить, хозяин недвижимость сбрасывает, так что скидка будет в пятьдесят процентов. Назвал сумму. У меня таких денег нет все равно, так он обещал беспроцентный кредит.
— И беспроцентный, и безвозвратный? — предположил Столбов.
— Да, безвозвратный, — не тушуясь, подтвердил Иван. — И надо мне сделать совсем немножко. Сейчас закон о спиртном будет первое чтение проходить. Так вот, появилось маленькое дополнение, совсем мелкое. Если к нему кто привяжется, я должен был поторопить голосование.
Столбов не спрашивал. Просто выжидающе глядел на Ивана.
— Там, где говорится о предельном градусе, будет маленькая оговорочка: «кроме напитков, изготовленных на основе натурального меда и фруктовых соков». Смысл такой: крепкое пиво и все эти дурацкие газированные коктейли заменить натуральными медами, как на Древней Руси. Тогда, кстати, это и детям пить полагалось.
— Не транслируй пропаганду, — резко сказал Столбов. Иван кивнул.
— Ладно с этим медом. Просто это, и правда, мелочь. У Крамина, как я понял, уже линия поставлена, эту медовуху разливать. Пусть этим побалуется годик, потом закон изменим. Зато… Неужели я права не имею? За что же мы столько лет боролись, и в Зимовце, и когда шли власть брать?
Сказал с вызовом, почти подростковым, задиристо взглянул на Столбова. Тот поднял рюмку.
— Вань, давай за честность. Спасибо, что сказал.
Чокнулся, выпил. Закусил маслиной, добавил пару канапе — похоже, за день так и не поел всерьез. И продолжил:
— Насчет медовухи — понятно. Все эти натуральные продукты — как рябчиково-конская колбаса: один рябчик на одну лошадь. Ложка меда на чан, в остальном такая химия, что на Западе ею уже тараканов травить запрещено. Что печень садить подросткам, что почки — невелика разница.
Иван вздохнул, будто собирал в горле аргументы. Но промолчал.
— Теперь насчет мечты. Извини, Ваня, ошибся я. Думская работа не для тебя. Найду другое дело. Хочешь — на тех же югах, в Сочи, в Геленджике. Со всех ног бежать с нынешнего поста не надо, вместе обмозгуем, кого на твое место в Думе поставить. Тогда и уйдешь.
— Я взял кредит, — тихо сказал Иван.
— Вернешь. Будет рыпаться товарищ — сам с ним вежливо поговорю. А мечту будешь строить. Есть у тебя дачка под Зимовцом, можешь мне продать. Я миллионер официальный, у тебя куплю по очень хорошей цене. Возьмешь другой кредит, надолго. Тебе дадут. Еще деньги подтянешь. Такую волшебную дачку вряд ли найдешь сразу, но участок — может быть. И лет за пять, может, семь — построишь.
— А иначе? — голос Ивана опять стал подростково резким.
— Нельзя иначе. Я не для того пошел во власть, чтобы в декабре победить, а в марте у моей команды уже появились бы терема с балконами на море. Будем так себя вести — так нас тряханет, что будешь мечтать об Усинске.
— Не хочу пять лет ждать, — тихо, но с глубинным ожесточением сказал Иван. — Сопьюсь.
— А ты не пей, вот и не сопьешься, — ответил Столбов.
* * *
Спасибо эсенгешным президентам, приехали без жен. Татьяне удалось избежать докучливых церемониалов.
