— Вводная такая, товарищ капитан. Вот с этого места ближе к стыку с соседями на левом фланге вас атакуют немцы. Пять танков, из которых два Т-IV, и батальон пехоты…
Рубеж, с которого начинается атака, выбрал в полутора километрах от расположения роты. От соседей их прикрывает рощица. Направление атаки не точно в центр обороны, есть смещение на левый фланг.
— Ваши действия, товарищ капитан, — требовательно смотрю на ротного. Его генералы вокруг напрягаются. Наверняка думают: только попробуй, облажайся!
— Доложу комполка о начале немецкой атаки и силах, с которыми они её проводят…
— Правильно, — одобряю кивком и лёгкой усмешкой. Капитан обнаруживает знания, которые должны быть у каждого сержанта и даже рядового. Немедленно доложить по команде наверх.
— Вы получили донесение об атаке, ваши действия? — обращаюсь к комдиву-167 (генерал-майор Раковский Василий Степанович). Тот встрепенулся с каким-то недоумением. Он что, думал, что маршал будет одного мелкого капитанишку трясти?
— К-х-м, — кхмыкая, генерал как бы ищет основание для паузы. В конце концов, находится.
— У меня здесь гаубичная батарея стоит, — водит пальцем и останавливает в нужной точке на карте. На моё поощряющее «Так» продолжает:
— Дам команду на артиллерийский удар по атакующим.
— Давайте, — демонстративно смотрю на часы. — Время пошло.
Недопустимо долго, на мой взыскательный взгляд, не менее минуты, комдив затратил на высматривание координат. Надо отдать должное связистам, когда генерал был готов, лейтенант-связист протянул ему трубку. Ну, хоть со связью у них всё в порядке.
— Изготовиться к стрельбе по координатам… по готовности доложить, — отдаёт команду генерал.
— А трубку зачем положили? — ласково интересуюсь я. — Думаете, они полчаса будут пушки нацеливать?
Раковский багровеет, тянет руку, но я останавливаю.
— Теперь не надо их дёргать. Будем ждать, — опять смотрю на часы.
Командно-штабные игры замечательны тем, что другие линии развития боя можем «поставить на паузу», что, разумеется, в реальности невозможно.
— Не плохо, — комментирую результат, когда артиллерийский комбат докладывает о готовности. — Всего две минуты затратил. Проверим. Обращаюсь к полковнику, начальнику артиллерии:
— Посмотрите, товарищ полковник, попадут ли снаряды в указанную точку? Не забудьте учесть силу и направление ветра, — разницу по высоте можно не учитывать, вижу по карте, что она порядка нескольких метров.
Почему-то при упоминании ветра полковник слегка спадает с лица. Зря. Жаль моего Яшки нет со мной, но за физиономиями присутствующих смотрю внимательно. Оцениваю расстояние от предполагаемой точки поражения до позиций роты.
— Предупредите роту о пристрелочной стрельбе. Ротному наблюдать. Батарея пусть сделает один выстрел, ротному доложить о результатах.
На всё про всё уходит двенадцать минут. Неплохо вообще-то. Линии управления работают, уже хорошо. А вот выстрел не очень. Не зря полковник сбледнул.
— Где-то метров на четыреста в сторону вы промахнулись, товарищ полковник, — благожелательно и ласково смотрю на не знающего куда спрятать глаза артначальника.
— Итак, товарищ капитан, мы выяснили, что ждать артподдержку бесполезно. Смотрите, — обращаюсь к карте, — артиллерийский удар нанесён по этой точке. Причём с опозданием в три минуты. За минуту танк и пехота преодолеют не меньше трёхсот метров…
Здесь мой Кирилл Арсеньевич хмыкает и даёт картинку. В школьном детстве спортом мой подселенец-пенсионер занимался. Картинка элементарная, физкультурник скептически оглашает результаты. Пятьдесят, пятьдесят пять секунд — результат забега на триста метров. Не взрослые, конечно, семиклассники, но ведь без амуниции и оружия, и не в сапогах, а в кедах.
«Когда сзади тебя рвутся снаряды и мины, все рекорды побьёшь», — хмыкаю в ответ. К тому же танков это не касается, а пехота уж как-нибудь их догонит.
— За три минуты дистанция с изначальных полутора километров сократится до полукилометра. Ваши действия? Откроете огонь или подпустите поближе.
— Подпущу ближе. Метров на триста-триста пятьдесят, — капитан слегка напрягается от собственной дерзости.
— Да? — сильно я сомневаюсь, что необстрелянный личный состав будет действовать так хладнокровно. — Хорошо. Продолжаю играть за немцев.
Вытаскиваю коробок спичек, ломаю несколько штук. Половинка с головкой изображает Т-IV, без головки — лёгкий танк. «Танки» приближаются к позициям роты.
— Открываю артиллерийский огонь, — открывает рот капитан, когда «танки» сокращают расстояние до трёхсот метров.
— Какой результат ожидаете?
— Вот эти танки подбиты, — капитан указывает на Т-IV.
— Каким образом? — мне действительно интересно. — Только гусеницу сбили или наглухо?
— Полное уничтожение, — с запинкой произносит капитан. Повторять за мной слово «наглухо» не решается. И правильно, будет слишком фамильярно.
— Прошу понять меня правильно, товарищ капитан, — я по-прежнему благожелателен. — Думаю, вы согласитесь, что у меня боевого опыта больше, чем у вас. Не то, чтобы таких чудес совсем не бывает, всё случается. Но давайте не будем уповать на чудеса. Сорокопятка поразить движущийся Т-IV с первого выстрела не сможет…
Его пушечки стоят как раз по флангам, угол стрельбы немного сбоку и это хорошо. Но с другой стороны угол встречи снаряда к броне далек от девяноста градусов. Увеличивается и вероятность рикошета.
— Бронебойных снарядов у вас нет…
— Простите, товарищ маршал, есть, — вмешивается начальник артиллерии.
Это он о чём? А, понял…
— Это вы о тех стальных болванках говорите, что ли? Как бы вам сказать, товарищ полковник… мы их не от хорошей жизни применяем. Мы просто до сих пор настоящие бронебойные снаряды делать не умеем. Вот такая, блядский высер, коллизия…
— Итак, капитан. Самый лучший вариант для вас такой, — реальный и лучший, — первым выстрелом сбиваете гусеницу. Вторым выстрелом окончательно выводите танк из строя. Оба танка, если вы так уверены в мастерстве ваших артиллеристов.
Надламываю обе половинки с головкой, кладу на место.
— Теперь что делают немцы? — сдвигаю оставшиеся «танки», — Двумя выстрелами вы себя обнаружили. Пусть Т-IV не успели ответить, стрелять начнут лёгкие танки. При этом они прикроются своими доблестно павшими бронетанковыми собратьями. Допустим, вы ещё успеете вырвать гусеницу у одного из них перед гибелью обеих пушек. Не зря я вас спрашивал про расстояние, с которого откроете огонь. Немцы с такого расстояния точно не промахнутся. Артрасчёты будут уничтожены с первого выстрела.
— Что получается по итогу? — обвожу глазами местный угрюмо молчащий генералитет. — Два танка без опаски подъезжают к позициям роты и безнаказанно её расстреливают из пушек и пулемётов. Остановятся они на расстоянии метров восемьдесят, чтобы их гранатами не достали. Под прикрытием их огня вражеская пехота подберётся на расстояние броска гранаты. Всё. Рота, считай, уничтожена, нашим бойцам нечего противопоставить немцам. Контратака? Роты против батальона? Под огнём танковых пулемётов?
Молчание генералов, почти генералов и капитана сгущается.
— Что происходит далее? Так как у вас нет второй линии обороны, это состоявшийся прорыв. В него вводят, ну, скажем, ещё десяток танков и полк пехоты. Немцам нет нужды лезть на восток, к вашим танковым дивизиям. Они завернут на север. Сомнут оборону левого фланга, пойдут дальше. Выйдут в тылы 11-ой армии. Анисимов — опытный генерал и наступление немцев купирует, но дел они натворить успеют.
— Иван Саныч, ты в курсе новшеств по поводу организации обороны? — Богданов навостряет уши. — Например, сейчас принято делать так. Наметить первую линию оборону, частично она может быть ложной, можно сделать так: пристреляться по нужной линии, артиллерией и миномётами. Затем по воронкам прорыть окопы и огневые точки.
Богданов начинает улыбаться, просекает идею сходу. А я продолжаю объяснять эту элементарщину для опытных командиров и откровение свыше для местных. Разметка оборонительной линии таким образом означает, что она уже пристреляна. И в случае необходимости артиллеристы просто наводят пушки по уже известным данным.
