Оружие — вот что отличает нас от шимпанзе и афалин. Человечество совмещает черты обществ и шимпанзе, и дельфинов. Как и первые, мы — ксенофобы. Для всех наших дописьменных и современных обществ характерен некий «враг», концепция «мы и они». Особенно сильно это проявляется там, где человеческие племенные сообщества состоят из родов — связанных родственными узами мужчин, их жен и иждивенцев (обыкновенная форма племенного строя, группа братьев с общими интересами). Другими словами, чем больше мужчин остаются в своих родных общинах, пока женщины мигрируют, тем больший антагонизм существует между группами. Матрилинейные и матрилокальные общества гораздо меньше склонны к вражде и войне. Так, подобные группы бабуинов не выказывают сильной межгрупповой агрессии.
Человеческая привычка делить окружающих на «них» и «нас» настолько распространена и вездесуща.
Там же, где социальную единицу составляет группа находящихся в близком родстве мужчин (как у шимпанзе), вражда и набеги приобретают хронический характер. Индейцам Яномамо (Венесуэла), например, свойственны почти непрекращающиеся вооруженные конфликты между деревнями. Что касается шотландских кланов, то Макдональды ненавидели Кэмпбеллов и наоборот задолго до резни в Гленко. Потомков первых, живущих в предместьях Глазго, до сих пор отличает племенная преданность футбольным клубам «Rangers» и «Celtic». После Второй мировой войны противостояние русских и американцев не являлось логически неизбежным — зато было неизбежно по-человечески. Монтекки и Капулетти, французы и англичане, виги и тори, Airbus и Boeing, Pepsi и Соса, сербы и мусульмане, христиане и сарацины — все мы неисправимо племенные существа. Соседняя или соперничающая группа, как бы мы ее ни определили, автоматически становится врагом. Аргентинцы и чилийцы ненавидят друг друга только потому, что рядом больше никого нет.
В самом деле, человеческая привычка делить окружающих на «них» и «нас» настолько распространена и вездесуща, что мужчины повышают свой статус в сражениях между группами, тогда как самцы шимпанзе — внутри них. Групповой конфликт у обезьян не является войной как таковой: отряды соперничающих особей нападают не друг на друга, а на одиночек. Это набеги, а не битвы. Мужчины же — от Ахилла до Наполеона, — напротив, добивались славы в настоящих сражениях с врагом148.
Сине-зеленая аллергия
Если спортивные фракции, по сути — псведобитвы между соперничающими коалициями самцов в племенном виде человекообразных, то экстаз и мучения современного футбольного болельщика имеют определенный смысл. «Вражеская» команда и ее приверженцы почти так же ужасны и опасны для него, как группа свирепых воинов для представителя яномамо. В древнеримских гонках на колесницах соревнующиеся команды различались цветами одежд возниц. Сначала их было всего два — белый и красный. Позже к ним добавились, а затем и практически вытеснили их зеленый и синий. Хотя изначально цвета помогали различать колесницы, они дали начало фракциям соперничающих болельщиков. После Калигулы даже император частенько поддерживал одну из них.
Обычай скоро распространился до Константинополя, где Ипподром представлял собой огромную арену для гонок на колесницах. И город разделился на две фракции — зеленую и синюю. Противостояние оказалось нешуточным, однако худшее было впереди. В VI веке нашей эры смесь кислоты спортивных фракций и щелочи религии и политики наконец-то взорвалась. Начались кровопролития. Слабый, но расчетливый император
Анастасий примкнул к еретикам и разорвал всяческие отношения с Папой. С тех пор его команда — зеленые — стала ассоциироваться с ересью. На одном религиозном празднестве в конце правления Анастасия зеленые убили 3000 синих, положив начало периоду необычайно жестоких столкновений между двумя фракциями. Когда император умер, трон унаследовал амбициозный солдат Юстин, которого, в свою очередь, сменил его еще более амбициозный племянник Юстиниан. Последний женился на бывшей проститутке по имени Феодора, затмившей своей амбициозностью их обоих и в свое время пострадавшей от рук зеленых. Юстиниан и Феодора восстановили православие, а в спорте благоволили синим. Зеленые же придерживались неортодоксального течения и оказывали всяческое политическое сопротивление новому режиму. Синие, меж тем, терроризировали город, преследуя зеленых и еретиков. В 532 году на Ипподроме вспыхнул мятеж. Юстиниан попытался подавить его, казнив зачинщиков с обеих сторон. Увы, это лишь подлило масла в огонь: обе фракции объединились против него самого, и началось восстание «Ника». В результате, большая часть города, включая собор Святой Софии, сгорела. Собравшаяся на Ипподроме толпа провозгласила императором племянника Анастасия. Пять дней город находился во власти фракций: Юстиниан уже подумывал о побеге из своего охраняемого дворца, но его храбрая жена спасла положение. Она убедила синих покинуть Ипподром, а затем отправила туда войска под командованием двух полководцев. В тот день погибли 30 тысяч зеленых149.
«Ника» — бабушка всех футбольных бунтов — четко свидетельствует: ксенофобная групповая лояльность у человека так же сильна, как и у шимпанзе. Впрочем, в эту ксенофобию мы приносим и кое-что из общества дельфинов, формируя альянсы второго порядка. В самом деле, отличительная черта многих человеческих обществ, включая западное, в котором существую и я — их «сегментированность». Мы живем маленькими кланами, образующими племена, которые образуют альянсы и так далее. Кланы могут ссориться и сражаться, но внешняя угроза заставляет их сомкнуть ряды. Провести параллели с приматами можно, однако это будут не наши ближайшие родственники, человекообразные. Гамадрилы, например, живут в гаремах: один самец, несколько самок и несколько подрастающих самцов. По ночам гаремы собираются в кланы, каждый из которых состоит из двух или трех находящихся в близком родстве гаремов. Несколько таких кланов составляют стаю, живущую на строго определенной территории. Что, однако, уникально для афалин и людей, так это использование альянсов между группами в сражениях с третьей стороной. Как две коалиции дельфинов могут объединяться, чтобы украсть самку у третьей, так и наша история пестрит стратегическими альянсами между человеческими племенами. Враг моего врага — мой друг.
Индейцы яномамо часто заключают соглашения между деревнями, имеющими общих врагов. Пакт Молотова — Риббентропа, в рамках которого нацистская Германия и сталинская Россия согласились не нападать друг на друга, тем самым подготовив почву для беспрепятственного нападения немцев на Польшу и Францию, формально идентичен договору о ненападении, заключенному Луи и Йеруном против Никки в стае шимпанзе Франса де Ваала, и А и Б против Г в стае дельфинов Коннора. Единственное отличие — у людей подобные пакты заключались между племенами, а не между индивидами или трио. Такие тактики построения коалиций уходят своими корнями в сотрудничество приматов в случае агрессии.
Но внешнюю политику, конечно же, нельзя объяснить инстинктом, верно? В подробностях — нет, нельзя. Все мы надеемся, что дипломаты заключают соглашения, руководствуясь нашими интересами, а не опираясь на генетические воспоминания о вражде между группами человекообразных в саванне. Однако определенные аспекты человеческой природы они принимают как данность, чего делать не следует — в частности, наш трибализм. Моя основная цель — убедить читателя взглянуть на наш вид со всеми его фобиями и недостатками со стороны. Тогда мы увидим, что политика не обязательно должна быть такой, какая она есть сейчас. В трибализме нет никакой необходимости. Если бы мы действительно оказались сродни дельфинам и жили в открытых обществах, то агрессия, насилие, коалиции и политика существовали бы по-прежнему. Но мир скорее был бы похож на рисунок акварелью, нежели на мозаику человеческих популяций. Не было бы ни национализма, ни границ, ни внутренних или внешних групп, ни войн. Все это — следствия нашего племенного мышления, которое само по себе вытекает из эволюционного наследия как коалиционных, стайных человекообразных. Слоны, что любопытно, тоже не живут в закрытых обществах. Самки сбиваются в группы, но те построены отнюдь не на конкуренции. Они не предполагают ни враждебности, ни территориальности, ни фиксированного членства: любая особь вольна переходить из одной в другую по своему усмотрению. Только представьте: если бы мы, люди, вдруг стали такими же. Хотя, откровенно говоря, наши женщины такие и есть.
Глава девятая. Из которой мы узнаем, что общество, оказывается, имеет свою цену: групповые предрассудки
Истоки войны
«Племя, заключающее в себе большое число членов, наделенных высокоразвитыми чувствами патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим — членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, — должно одержать верх над большинством других племен. Это будет естественным отбором».
