– Я заплачу за маму, – сдавленным голосом сказал Иван.
– Суперски, когда сын хороший, – обрадовалась кассирша. – А я очень беспокоюсь, че у меня родится, когда я замуж выйду. Может, злобина получится.
– Погодите! Танечка! – закричал сзади знакомый голос.
Я обернулась и увидела Галину.
– В детском отделе больше интерактивных собачек нет, – грустно сообщила она, – вы последних, похоже, забрали.
– Че, еще игрушки у вас? – спросила кассирша.
– Да, у них два песика, – ответила за нас новая знакомая, – собачки радиоуправляемые. Не подскажете, сколько они стоят?
– Ща, – пообещала кассирша и вынула рацию. – Алле, справка, говорит касса намбер один, Евгения.
– Женька, хорош выжучиваться! – заорали из динамика. – Чего хочешь?
– У нас, ваще, есть собаки на пульте?
– А я откуда знаю?
– Ты ж справка.
– Только по товарам. Откуда мне знать, какие собаки на пульте в охране?
Иван опять начал кашлять.
– Игрушки, – догадалась уточнить кассирша, – радиоуправляемые.
– Нет. Только машинки, две модели, цена семь тысяч двести и пять девятьсот. Была лиса с барабаном на батарейках за четыре триста, но закончилась.
– Сколько стоила игрушка? – изумилась я. – Ну и цены!
– А все равно покупают детям, – протянула кассирша. – Все лучшее – им. Ну, ложьте собак на ленту…
Я поняла, что мы попали в безвыходное положение. Рядом стоит Галя, которая уверена, что веселая парочка, не способная запомнить имена собственных детей, собралась купить чадам подарки. Если мы скажем, что передумали и оставили товар в отделе, Галина тут же сообщит, что его там нет, она смотрела.
Кассирша, милая и слегка глуповатая девушка, была приветлива с Ириной Леонидовной, которая «забыла» отдать деньги за печенье. Но к нам она может вызвать охрану. Секьюрити не имеют права обшаривать сумки и уж тем более обыскивать покупателей, но если сработает бипер, парень в форме должен вежливо попросить: «Покажите, пожалуйста, что у вас при себе».
При отказе нарушителя отведут в подсобное помещение и вызовут полицию. Мы ничего не воровали, бояться нам нечего, но Мози или Роки могут высунуться из-под куртки Вани, и тогда нам придется платить штраф за двух щенков… Что же делать?
Иван сделал шаг вперед.
– У-у-у, – взвыла сигнализация.
– Электроника ваще такая чуткая! – объяснила кассирша. – Может, у вас чего в кармане лежит?
Иван Никифорович открыл рот, и тут Мози высунул наружу переднюю лапу.
– Собака активировалась! – захлопала в ладоши Галя. – Ой, как здорово! Таня и ее супруг настоящие приколисты. Вы специально механизм включили, чтобы нас повеселить?
– Именно так, – согласился мой муж, вытаскивая из-за пазухи песика.
– Ложьте его на транспортер, – попросила Евгения. – Вау! Какой миленький! Ваще как настоящий! Можно потрогать?
– Нет, – вмешалась я. – Это подарок для маленького ребенка, а вы с деньгами работаете, на них много микробов.
– Ладно, не буду. Вы правильно думаете, – согласилась кассирша. – Я тоже, когда у меня детки появятся, их от бацилл защитю.
Красный луч сканера побежал по Мози. Я приуныла. Ясное дело, бульдожки в базе нет. И как поступить? О! Скажу, что купили его в другом магазине, в этом-то такой товар отсутствует.
– Две тысячи сто, – вдруг объявила Евгения.
Я подпрыгнула.
– Вы определили стоимость?
– Ага, – сказала девушка, – все очень просто. Вам только из-за возраста понять трудно, как это делается.
– Верно, верно, – подала голос Рина, – ведь Танюша родилась при Иване Грозном. В те времена игрушки меняли на еду. Например, на помидоры.
– Томат появился на Руси в восемнадцатом веке, – пробормотал Иван, – а Грозный правил в шестнадцатом.
– Странно, что есть цена, – никак не могла успокоиться я. – Откуда она у вас?
– Тетенька, не парьтесь, – посоветовала Евгения, – у нас все без обману. Читаю. «Конфеты шоколадные, производство Швейцария. Сто граммов с игрушкой».
– Две с лишним тысячи за пару шоколадок? – возмутилась Рина. – Не надо нам такого.
Иван усмехнулся.
– Берем.
Я схватила Мози.
– Муж заплатит.
– Правильно, – одобрила кассирша. – На фига еще мужик в доме нужен? Он кошелек.
– У них еще одна собачка имеется, – наябедничала Галина. – А может, Таня, уступите ее мне?
– Никогда! – отрезала я, усаживая Роки на ленту.
– Эта собачка еще лучше, – умилилась кассирша, – ми-ми-ми просто.
Мози гавкнул.
– Ну прямо как живой! – пришла в восторг Евгения. – И он дороже – три тысячи. По двум позициям сразу идет – набор пряников в шоколаде с подарком внутри и глазированный сырок. Я вам общую сумму назвала. Хотите по отдельности?
– Не надо, – прошипела я, хватая бульдожку.
Иван вынул портмоне. Посадив Роки на колени к Рине, где уже восседал Мози, я покатила коляску на улицу.
– Парочка безобразников обошлась нам не так уж и дорого, – рассмеялся муж, когда мы покинули супермаркет, – всего пять тысяч с небольшим за обоих.
– Ты забыл двести пятьдесят рублей за какашки, – расхохоталась Рина. – И все же я никак не пойму, откуда взялась цена за Мози и Роки. На пакетике из-под печенья, куда мы положили отходы, штрихкод, естественно, был, сканер его считал. А с кабачками-то что?
– Я поняла, в чем дело, как только кассирша сказала про глазированный сырок, – вздохнула я. – Бульдожки славно перекусили в супермаркете. Мози слопал швейцарский шоколад…
– Губа не дура, – заметила Рина, – сама его очень люблю.
– А Роки откушал пряников и сырок, – договорила я. – Бульдожки торопились и сожрали вместе с ними часть упаковок, а чуткий сканер считал с них штрихкоды.
– Этого не может быть, – остановил меня муж.
Я начала спорить.
– Почему? Сейчас на некоторых пунктах пограничного и таможенного контроля используют очень чувствительные приборы. Офицер подносит к тебе нечто вроде утюга, водит им на расстоянии от тела, и если ты наркокурьер, который слопал упаковки с героином, то раздается сигнал. Димон с Лапулей летали отдыхать в Таиланд, так когда они делали пересадку на рейс до Москвы, одного пассажира из их самолета задержали. На него аппаратура указала.
Иван Никифорович открыл дверь подъезда, обронив:
– Одно теперь известно точно: Роки и Мози в магазин брать нельзя, они там все сожрут.
– Дорогой, ты понял, что мы заплатили за твои какашки? Это же вообще ни в какие ворота не лезет! – Рина погрозила пальцем щенку и въехала в подъезд.
– А нам пора на работу, – вздохнула я, провожая свекровь взглядом, – Ватагин что-то интересное узнал.
Глава 36
– Помните мой рассказ про Лавинию Либер? – спросил Александр Викторович.
– Да, – ответил хор голосов.
– Твое первое дело в США, – дополнила Буль, – ты был на подхвате у профессора Наума Краузе.
– Верно, – согласился Александр Викторович. – Когда я увидел на фото сыпь, которая покрывала верхнюю часть тела Антонины Ткачевой, то сразу вспомнил давнее дело Лавинии Либер и запросил все материалы по нему. У меня в США остались добрые друзья, они помогли, а наличие электронной почты очень упрощает получение сведений. Итак… Вы же помните суть, да? Все подозревали, что Лавинию, выплеснув на нее жидкость с неизвестным ядом, убила Элен, законная жена Джона Иванофф, чьей любовницей являлась Либер. Но потом выяснилось, что незадолго до того, как потерявшая от ревности голову Элен вылила на Лавинию коктейль, официантка якобы случайно уронила на ту же Лавинию стакан с водой.
– А как раз в воде и был яд, – протянула Буль, – она высохла, отрава осталась. Потом брюки девушки намочил еще и вишневый коктейль Элен. Эксперт нашел на ткани некое отравляющее вещество плюс следы коктейля и сделал вывод: Элен – отравительница. Кстати, Александр Викторович показал мне заключение американского коллеги, и я сравнила данные из него с результатами анализа, который сделала, взяв пробы с болеро. Так вот, яд один и тот же, но я, как и американский ученый, понятия не имею, как он называется. Никогда с таким не сталкивалась. Могу лишь предположить, что отрава, проникая сквозь кожу, вызывает через какое-то время обширный инфаркт. Смерть наступает в тот момент, когда самого яда в теле уже нет. То есть он разрушительно действует на сердце, но оно еще продолжает работать, перестанет биться через пару дней, когда отрава уже вышла из организма. Хитрая штука! Думаю, это что-то из времен Средневековья, тогда любили подобные зелья. Единственный минус сего идеального для убийства средства – возникновение весьма необычной реакции в том месте, где кожа соприкоснулась с токсином.
Ватагин побарабанил пальцами по столу.
– А теперь послушайте новость. Оказывается, дело Лавинии имело продолжение, о нем я узнал лишь сейчас. Приятели, которые отправили мне материалы, сообщили, что пару лет назад к ним пришла женщина и раскаялась в преступлении. Ее звали Марион Торн, но в юности она была Марией Смирновой. За три года до убийства Либер Мария – она была балериной – прилетела из Москвы на гастроли в США и сбежала из труппы, осталась в Америке. Карьера за океаном у Смирновой не задалась, танцовщица не выступала на сцене, была вынуждена подрабатывать официанткой в кафе. У Марии появился любимый парень Эдуард Трофимов, тоже из русских эмигрантов. Так вот, этот Эдик однажды попросил сожительницу вылить воду на Лавинию, и она не стала спрашивать, зачем это надо, просто опрокинула на Либер стакан. Маша-то надеялась, что Эдуард на ней женится, но отношения с ним, наоборот, испортились, и пара вскоре разбежалась. Позже Мария зарегистрировала брак с неким Филиппом Торном, сменила имя, стала Марион. Но союз рухнул, просуществовав совсем недолго. Детей у Торн нет, богатства она тоже не заработала, карьеру не сделала – со всех сторон плохо. А теперь еще и серьезно заболела. Священник, которому Торн рассказала свою биографию, строго спросил: «Вы же знали, что фактически отравили Либер?» – «Да, – подтвердила Марион, – о Лавинии газеты писали. Полицейские ко мне пришли, выяснили, что именно я плеснула на девушку воду. Отрицать это было бессмысленно, это видели и посетители, и работники кафе. Меня стали допрашивать, я испугалась и рассказала про Эдуарда, но имени его не назвала». – «Очень плохо, – сказал исповедник, – поэтому в твоей жизни все и пошло наперекосяк. Иди в ФБР и расскажи им всю правду про Трофимова. Тогда болезнь от тебя уйдет». Марион поверила священнослужителю и отправилась каяться.
