отворачиваясь от Нико, чтобы взять себя в руки. Его член наконец-то снова в штанах, и он встаёт, застёгивая их, и пятится назад, чтобы дать нам немного пространства.
— Прости, не расслышал? — Спрашивает папа, всё его лицо приобрело багровый оттенок.
— Мне восемнадцать. Я взрослая женщина. Ты не можешь указывать мне что делать.
Нико пятится, стараясь отойти подальше от моего отца. Но папа замечает его манёвр, и они начинают кружить вокруг стола, как маленькие дети.
— Я убью тебя! — Кричит он, раскачиваясь взад и вперёд напротив Нико.
— Вы планируете остановить этот цирк? — Я спрашиваю Попса и Апу, но они оба пожимают плечами. Они в замешательстве, словно ещё не определились стоит им злиться или смеяться в данной ситуации.
Я стону и расталкиваю их, одновременно зовя маму. Но она уже бежит по лестнице, вероятно, задаваясь вопросом, какого чёрта здесь происходит. И, к сожалению, близнецы преследуют её по пятам, а за ними следуют ещё две мои младшие сестры.
— О, нет, нет, — говорю я своим братьям и сёстрам, когда они пытаются проскользнуть за мамой в дверь. — Взрослые дела. Уходите отсюда.
Я закрываю дверь перед их лицами и возвращаюсь в комнату.
— Что, чёрт возьми, здесь происходит? — Кричит мама, привлекая внимание отца.
— Я только что застал, как нашу дочь трахает глава, блядь, службы безопасности! — Рычит он.
Я не могу сдержать вырывающийся из меня смех. Потому что присвоение Нико звания главы чёртовой службы безопасности — это слишком серьёзно для той ситуации, в которой мы оказались. И когда я встречаюсь взглядом со своим нынешним главой службы безопасности, он тоже сдерживает смех.
Приятно знать, что он относится с юмором к этой дерьмовой ситуации.
— Нико? — Спрашивает мама, сдвинув брови.
Он кривится и поворачивается к ней лицом. Я не позволю во всём обвинить Нико, ведь технически именно я заварила эту кашу. И это я настояла на перепихоне в кабинете.
— Это моя вина. — Говорю я ей.
— Молчи. — Папа поворачивается ко мне и сердито тычет пальцем в мою сторону.
— Себастьян! — Упрекает его мама. — Не разговаривай так с нашей дочерью. Иди остынь.
Его глаз дёргается, но он слушается. Он всегда слушается маму. Как только он выходит из комнаты, мама обращается к двум другим:
— Вы собираетесь вести себя как цивилизованные люди, или вам тоже надо выйти охладиться?
— Не могу сказать, что меня сильно обрадовало увиденное, — говорит Попс. — Но я вполне могу держать себя в руках. — Он усмехается и садится за стол. В самом конце стола, очень далеко от того места, где он только что застал нас с Нико.
Апа просто пожимает плечами и делает то же самое.
— Всегда многословен, Эллиот. — Она усмехается ему, а он просто подмигивает ей.
— Можем ли мы договориться, что никто больше не будет гонятся за Нико? — Спрашиваю я. — Может быть, мы все сможем сесть и поговорить по-нормальному?
Мама соглашается и садится рядом с Апой, а я целенаправленно сажусь рядом с Нико, хватая его руку под столом и успокаивающе пожимая её.
— Не хочу тебя обидеть, Нико, — начинает мама, — Но у вас очень большая разница в возрасте.
— Да, мэм, — соглашается он. Ей не очень нравится когда её называют мэм.
Она никогда не была поклонницей формальностей.
— Поверьте, он пытался от меня отбиться. — Я смеюсь, когда он закатывает глаза.
— Изабела, — упрекает Попс. — В обычной рабочей обстановке ты понимаешь, что это будет считаться сексуальным домогательством?
Я закатываю глаза.
— Это не обычная рабочая обстановка. И я не домогалась его. Я просто… — Я делаю паузу и смотрю на него. — Я просто хотела, чтобы он лучше узнал меня.
Дверь открывается, и мы все поворачиваемся, чтобы увидеть папу, который стоит, пыхтя, но очень похожий на отруганного щенка.
— Остыл? — Спрашивает мама.
— В стене дыра, — ворчит он. — И мне всё равно хотелось бы содрать с него шкуру живьём. Наверное, я буду мечтать об этом всю оставшуюся жизнь.
Попс смеётся, и Нико осмеливается взглянуть на папу.
— Приятель, в мои планы не входило сообщать об этом таким образом. Я клянусь.
— Я хотела рассказать вам, — говорю я, глядя в глаза каждому из родителей. — Но сделать это правильно. Собраться всем за ужином и поговорить как взрослые люди. Но я не хотела давить на Нико и вынуждать его, пока он сам не будет готов. И у нас действительно ещё не было времени это обсудить.
— Какие у тебя к ней намерения? — Спрашивает Апа. Он говорит расслабленно, и, честно говоря, меня это немного шокирует. После папы он, как правило, самый вспыльчивый. Попс обычно самый спокойный из всех. Но я благодарна ему за это.
Этот вопрос кажется немного личным. Мы с Нико об этом никогда не говорили. Мы были слишком заняты, избегая темы о нас. Это всё ещё очень ново, и я не жду, что он сделает здесь какое-либо заявление. И я не хочу, чтобы он это делал. Я не хочу, чтобы он лгал им о своих чувствах ко мне, просто чтобы избавиться от них.
Я хочу, чтобы это было реальностью, когда он примет это решение.
— Намерения, — говорю я, кряхтя. — Сейчас не пятидесятые, Апа. Ещё рано об этом говорить, — говорю я, встревая прежде, чем он успевает что-нибудь сказать. — Не задавай ему эти вопросы.
— Возможно, ещё рано об этом говорить, — говорит Нико, прерываясь, чтобы посмотреть на меня. Я ободряюще улыбаюсь ему, хотя мой живот сводит от нервов. — Но это не значит, что я несерьёзно отношусь к ней.
Я наблюдаю, как его взгляд переходит от одного родителя к другому. Моё маленькое сердце колотится с частотой миллион ударов в минуту при его признании. Я очень, очень надеюсь, что он говорит правду, а не ради собственной выгоды.
— Это правда, мне потребовалось некоторое время, чтобы согласится на всё это. — Он смеётся, подносит мою руку к губам и целует мои костяшки. — Она была настойчива.
Папа ворчит, и я закатываю глаза.
— Хотя я рад, что она была такой. Потому что, если бы она не подтолкнула меня, я бы не увидел в ней всех удивительных вещей. Она сильная, решительная и причиняет боль всему моему существу. Но она также умна, забавна и чертовски ненормальна, когда это необходимо. Вы бы видели её в Ирландии. Это было то ещё зрелище.
Пока я свечусь от всех комплиментов, он смотрит на папу.
— Она определённо твоя дочь, — добавляет Нико.
От комплимента папина грудь немного выпячивается.
— Как насчёт соглашения, что Нико нельзя убивать, если он не разобьёт сердце нашей
