хоть какое-то у него теперь будет напоминание об Эмилии. Хоть ненадолго.
Девчонка поймала его тяжелый испытывающий взгляд; она не отвела глаз и послала ему в ответ испепеляющий взгляд. Далмата это повеселило! Даже если она с ним не заговорит, с ней можно хотя бы переглядываться, уже хоть какое-то общение, даже минимальное.
— Что он там? — спросил надзиратель.
— Ничего, — ответила девчонка. — В гляделки играем.
— Кто побеждает?
Она не ответила. В конце-концов она отвела взгляд и ушла из поля видимости Далмата; судя по звуку села за стол.
— Только коза может переглядеть ведьму, — услышал он. Эмилия говорила ему то же самое, когда они были моложе; его губ коснулась улыбка.
Далмат прикрыл глаза, и на его щеку выпала одинокая слеза. Последние семнадцать лет он провел в тюрьме, и единственным его утешением за все время были воспоминания об Эмилии. Иногда ему казалось, что — возможно — он чересчур сильно к ней привязан, но… во-первых, ничего изменить уже было нельзя, а во-вторых, это было в каком-то смысле даже приятно.
Ему не хватало банальных объятий и легких, едва заметных поцелуев на щеке, какие могла ему дать только Эмилия, зато у него было другое — воспоминания об этом, такие яркие, будто он просыпался в ее объятиях только вчера. Он все еще помнил, какая бархатистая на ощупь ее кожа; он все еще помнил, как от нее пахло — цветами и цитрусом.
И ему все еще было горько, что тогда она выбрала Маркэля, черт бы его побрал, Кортеза, а не тихоню-старосту, который превращался в дракона. Но в итоге она оказалась права: очень скоро он оказался в тюрьме. Не сказать, что случайно, он ведь и правда убил всех тех людей. Но если бы не это, его бы нашли, за что посадить — королю очень нужна была его сила. Это Эмилия предсказала с точностью, которой Далмат завидовал уже семнадцать лет. Кто знает, может, все могло быть по-другому.
***
Прошло два дня, а девчонка Арте все еще была здесь. Далмат часто сидел на полу и наблюдал, чем она занята. Работы у его надзирателей было немного, и в целом им разрешалось заниматься чем угодно, кроме сна. Девчонка Арте читала книги; Далмат не мог разглядеть обложки. Наверное, что-то по учебе. В лето всегда на работу приходили студенты — это было понятно и по их внешнему виду, и по разговорам с надзирателями.
Она сидела одна. Надзиратель куда-то ушел, и впервые за несколько дней. Они нечасто оставляли помощников одних и, вообще-то, это возбранялось. Далмат подполз к решетке вплотную и шикнул ей. Девчонка Арте отвлеклась от книги и подняла глаза. Блестящие, янтарные глаза. Прямо как у Эмилии.
— Как твое имя? — спросил Далмат охрипшим голосом и прокашлялся. Обычно его били даже когда он говорил сам с собой. Хорошо еще, что он помнил, как говорить.
Девчонка Арте снова опустила глаза в книгу, но Далмат не отвел от нее взгляда. Она чувствовала, как он на нее смотрит. Она зыркнула на него и снова притворилась, что читает.
— Меня учили не разговаривать с незнакомыми дядями, — по-детски запищала она, и Далмат улыбнулся; Эмилия делала так же, когда ей нужно было получить то, что она хочет. Удивительная схожесть. — Особенно с теми, кто сидит в тюрьме.
— Я знаком с твоей мамой, — Далмат решил зайти с козырей. Наверняка ее подкупит это. И он не прогадал. Девчонка отложила книгу и наклонилась вперед, с интересом вглядываясь в него.
— Откуда, интересно? — спросила она, всматриваясь в его лицо.
— Мы учились вместе, — сказал он, и даже не соврал. Девчонка перетащила стул к его камере и села на расстоянии двух вытянутых рук, чтобы даже если попытается, он не смог ее достать. Хитро.
— И какой была моя мама?
Далмата это испугало; как легко она согласилась говорить о своей маме, и с какого неожиданного и странного вопроса она начала. Какой была ее мама. Далмат хмыкнул. Что это могло значить?
— Сначала твое имя, — сказал он. Не то, чтобы это было сильно важно. Просто хотелось знать имя девочки, которая вполне могла быть его дочерью. Но с каждой секундой сомнения становились все больше и больше.
— Мирэн, — просто ответила она. Мирэн, повторил про себя Далмат. Интересное имя, почему именно оно?
— Приятно познакомиться, — он приопустил голову, вроде как, кивнул; он не сводил с нее глаз. — Меня зовут Далмат.
— Да, я прочитала выдержки из личного дела, — она усмехнулась. — Странно думать, что я не знаю, кого охраняю.
Он тоже усмехнулся. Смышленая, как и ее мама. Эмилия, наверное, гордится, имя такую дочь.
— Ну так, — снова сказала Мирэн, — какой была моя мама?
Этот вопрос уже второй раз ставил Далмата в тупик. Он не мог сказать ничего об Эмилии, что не выдало бы его особенного отношения. Он попытался припомнить, что говорил о ней джау Астасагар, старый сводник, наверное, уже отправился на покой. Но он как будто тоже говорил о ней только чрезвычайно хорошие вещи.
— Жестокая, — вспомнил Далмат. Как она крутила им и Кортезом; наверное, она была жестокой. Но как она не мог любить никто. Далмата до сих пор кололи воспоминания о ней, хоть он и погружался в них каждый день. — Справедливая, — теперь он вспомнил, как она злилась на Фанобаррена, что он повесил на нее доклады за несколько недель, хотя жаловаться на него ходила даже не она, а Гойен. — И немного безумная, — добавил он, вспомнив, с каким безумием она колотила его после того раза. Будь он просто человеком, ожоги от молний не сходили бы еще месяц. Зато потом с таким же безумием она отдавалась ему снова и снова.
Далмат прикрыл глаза, снова погружаясь в воспоминания о том, как Эмилия лежала в его руках; тяжесть ее тела приятно грела душу, и Далмат был бы рад, если бы она его раздавила. Но она не могла. У нее были мягкие сочные бедра и округлая упругая грудь, которой она всегда прижималась к его груди, когда целовала его. Он бы все отдал, чтобы испытать это еще хотя бы раз.
— Вы были влюблены в нее? — спросила Мирэн, и он вздрогнул. Никто не обращался к нему на “вы” в этом месте, а еще она оказалась слишком проницательной.
Далмат сделал невозмутимое лицо и как мог строго спросил:
— Почему ты так подумала?
— У вас на лице написано “я был влюблен в Эмилию Арте”.
Язва. Такая же язва, как ее мама. Наверняка, эта мысль тоже отразилась на его
