Я спросил, кто может напасть на нас – сперва на том языке, каким пользуюсь при письме, а потом на том, на котором говорила женщина. Ни женщина, ни чернокожий первого языка явно не знали, а во второй раз энергично закивали в ответ и стали показывать на дорогу, начинавшуюся от пещеры. Я сказал, что если кто-то попытается войти, я громко закричу и разбужу остальных, и это их вполне удовлетворило.
Я вышел наружу и некоторое время наблюдал за окрестностями оттуда, потому что в самой пещере было куда холоднее, чем снаружи. Видимо, накануне шел дождь, и земля все еще была сырая, а под ногами хлюпала вода.
Когда я уже довольно долго простоял на часах (во всяком случае, мне так показалось), где-то в отдалении завыла собака. Мужчина, да еще вооруженный мечом, не должен бояться собак, но мне почему-то стало страшно; я чувствовал, как нечто ужасное движется ко мне во мраке. Я вернулся в пещеру, потуже завернулся в плащ и больше наружу не выходил. Здесь вой был еле слышен. От костра ко мне доносился запах дыма, но все равно было ужасно холодно, и я стал ходить взад-вперед, чтобы согреться.
И тут я услышал чьи-то шаги – кто-то тяжело ступал, явно обутый в сапоги, постукивая какой-то деревяшкой, из-за чего я решил, что это слепой посохом нащупывает путь. Но человек, приблизившийся к выходу из пещеры, вовсе не был слепым; это был одноногий калека, опиравшийся на костыль. Его зовут Эгесистрат, что значит "предводитель войска", но тогда я этого еще не вспомнил. Эгесистрат приветствовал меня, назвав меня Латро, как и все прочие, и вышел из пещеры. Больше я его не видел.
Некоторое время спустя ночное покрывало стало сползать с небес. Вой прекратился; снова пришла та высокая женщина и с нею та, что спала рядом со мной. Я коснулся своей груди и спросил: "Мое имя Латро?" Обе кивнули и сказали, что их зовут Фаретра и Иппостизия, правда, произнесли они свои имена нечетко, и я не смог сразу записать их правильно. (Теперь я записываю их так, как произносят Эгесистрат и моя девочка, хотя в моем языке не хватает для этого букв.) Высокая женщина повела меня в глубь пещеры, тем временем дети принесли откуда-то воды, а хромой человек стал смешивать ее с вином в кратере.
Чернокожий передал мне чашу – это я помню точно, как и то, что выронил эту чашу, когда Фаретра вдруг вскрикнула. Чаша разбилась о камни, и сапоги мои оказались залиты вином.
Она была уже мертва, когда я подбежал к ней; на нее навалились убитые ею пелтасты. Я упал на колени и вытащил ее из-под груды тел. Из горла Фаретры торчала стрела. Амазонки и чернокожий бросились мимо меня ко входу. Я поднял безжизненное тело и понес в глубь пещеры, хотя там было полно дыма, потому что изображение Матери богов упало в священный очаг, и высохшее от старости, грубо раскрашенное дерево вспыхнуло яростным пламенем. Дыма было столько, что ветерок, тянувший откуда-то из глубины земных недр, не мог с ним справиться. В глубине пещеры кони уже били копытами и тревожно ржали.
Мой меч зовется Фальката; им я разрубил древнее изображение на куски, которые тут же пожрал огонь, взвившись до потолка. Я отбросил в сторону меч и лук Фаретры и возложил ее тело на костер.
* * *
Благородные фракийцы явились просить о перемирии; мы позволили двоим из них войти в пещеру. Эгесистрат говорил с ними от имени нас всех; он заявил, что мы можем их перебить, не вызвав ни малейшего неудовольствия богов, ибо они нарушили перемирие, заключенное вчера. (Когда я закончу описывать события сегодняшнего дня, надо будет перечесть прошлые записи, чтобы вспомнить, как это было.) Фракийцы отвечали, что ничего не нарушали, что мирное соглашение остается в силе, а пелтасты, убившие Фаретру, действовали по собственной воле, просто из ненависти к нам, но никто им такого приказа не давал. Они также заявили, что царь непременно накажет тех из них, кто остался в живых, и что нам уже назначены конники для сопровождения и охраны.
Затем они обвинили нас в том, что мы сожгли священное изображение богини Котис. Эгесистрат отвечал, что оно само свалилось в костер, а у нас вовсе не было желания оскорблять кого-либо из богов, да и дров в пещере было предостаточно. Он предложил заплатить серебром за изготовление новой статуи богини, и они согласились.
Царица амазонок через Эгесистрата передала фракийцам, что священные кони очень испуганы и плохо себя чувствуют в темных стойлах в глубине пещеры, далеко от огня. Двое коней к тому же сорвались с привязи и упали в темноте в расщелину, так что их пришлось прирезать.
Когда фракийцы услыхали об этом, они помрачнели и заявили, что мы нарушили данную им клятву. Иппофода (таково имя этой амазонки) рассердилась и стала что-то выкрикивать им на своем языке. Эгесистрат очень старался договориться мирно, но амазонки схватили фракийцев и приставили им мечи к спинам.
После этого Эгесистрат и Иппофода долго о чем-то спорили, и лишь минуту назад было наконец решено: одному фракийцу мы позволим уйти, а второго оставим в заложниках. Если царь Котис будет соблюдать условия мира, мы вернем ему этого фракийца. А если нет – мы его убьем.
* * *
Пока я перечитывал записи о вчерашнем жертвоприношении и клятве, пришли дети. Они хотели поговорить со мной. Девочку зовут Ио Табайкос, мальчика – Полос. Девочка – моя рабыня. Во всяком случае, так она сама говорит, хотя поцеловала меня в щеку, как дочь, и я посадил ее себе на колени. Она и есть та самая Ио, которая помогала мне вчера поить коней – я только что прочитал об этом в своей книге. Я спросил, не является ли и Полос моим рабом.
Она рассмеялась:
– Нет. Он мой… я учу его говорить.
Мальчик широко улыбнулся.
– Он что, сын одной из этих женщин?
Ио помотала головой.
– У них нет сыновей. Если у них рождается мальчик, его отдают отцу.
Отцы их детей – обычно сыновья Сколота[39]. Ты, наверное, ничего не помнишь про них, хотя несколько сколотов было на корабле Гиперида. У них еще такие длинные бороды, а у одного были очень синие глаза. Они отлично стреляют из лука.
– Мне сейчас не до сыновей Сколота, – отвечал я. – Расскажи мне о Полосе.
– Ну… Он, например, знает о лошадях так много, как никто другой в мире. Если бы это он оставался со священными конями, ни один из них не сорвался бы с привязи и не свалился в расщелину.
Мальчик как будто понял, что она сказала, и важно кивнул.
– Он явно не сын Эгесистрата, даже если та молодая женщина приходится Эгесистрату женой, – сказал я. – Тем более Эгесистрат говорит на том же языке, что и мы. Он чей, этот мальчик? Кому он принадлежит?
– Мне, – отвечала Ио. – Я же тебе говорила, хозяин.
Я погрозил ей пальцем и сделал вид, что сейчас прогоню ее с колен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
