— Мой господин мудр и наблюдателен, — опустив голову, повинилась эльфийка, — меня возмутило как они насмехались над вами, повелитель. И не скрою, вашей верной слуге было бы приятно видеть как господин мой смеется последним!
О, вот и дипломатия. Я подошел к телу Ивана. "Дядька" был знатно расплющен. Кости треснули по всему телу, открытые переломы рук, ног, вмятая в тело кольчуга, самое неприглядное — раздробленная как орех голова, мозг из которой казался вытекшим лужицей. Такое не восстановить. Или?
Семь раз я опустошал себя до донышка, и семь раз восполнял ману. Это дало ответы на часть вопросов. Во-первых, Ивана удалось восстановить. Не видел бы сам — не поверил бы. Не знаю почему, но от действия восстанавливающих заклинаний, у меня начинает щемить сердце. От разрушающих — ничуть. Ну да, ломать не строить. Когда на место встал выбитый глаз, я даже поежился. На шестой порции Иван пришел в сознание. Невероятно. После седьмой — сел на арене, дико озираясь.
— Нашел время спать, — я был смущен и потому грубоват к "своему", а что Иван свой — я так решил и более не сомневался. — Встань и иди.
— Куда идти? — дядька все сидел, пытаясь сообращить. — Я что, жив? Мы что, победили?!
— Наш господин невероятно добр и дважды слелал невозможное, Ванюша, сперва..
— Да никуда не надо идти, — прервал я эльфийку, — просто фраза такая. Запомнилась. Сиди, если хочешь.
Во-вторых, подтвердилась версия, что посох "наматывал" ману от ближайших источников, от магов. К концу Иванова исцеления они тоже сидели, не в силах не то что магичить, но и стоять на ногах. Интересное кино. Все-таки стоит попытаться выйти выйти против нового наставника не только для получения магических затрещин. Но как возможно такое, ведь способный отнимать ману врага непобедим? Что-то неладное с этим боем, очень неладное. Понять бы еще, что именно.
— Я прошу вас о милости, мой благороднейший и добрейший господин и повелитель.
— Какой же, моя верная коварная слуга?
— Позвольте мне прикончить жти бесполезные бурдюки с костями, чтобы мой господин не марал рук. — Сафра указала на полуживую семерку магов.
Мне стало интересно. Я кивнул. Эльфийка улубнулась благодарным оскалом во все свои тридцать два, или сколько там у них, зуба. Начав напевать что-то, она плавно подошла к остаткам разбитой армии, выхватив кинжал. Поставив первую жертву на колени, быстрым движением перерезала горло совсем молодому парню. Хлынула кровь, Сафра поддерживала его за шею, и кровь залила ей левую руку по локоть. Затем, она повторила действие еще шесть раз. Я наблюдал казнь не вмешиваясь. Люди вели себя по-разному, как и всегда. Один сам стал на колени, даже что-то промычал, другой пытался убежать, но был убит с особым видимым удовольствием для эльфийки. Она лизнула его кровь со своей руки. Третий пытался драться кулаками, четвертый помнил, что он маг, и делал тщетные попытки кастовать.
Когда все было завершено, эльфийка выглядела слегка возбужденной в сексуальном смысле. Глаза помутнели, у нее это был верный признак, грудь вздымалась. Ей очень нравилось содеяное. Кто я такой, чтобы быть против? У эльфов свои причуды, у магов — свои. Потому я только и сказал, любуясь красавицей:
— Кстати, Сафра, давно хотел у тебя спросить. Что означает твое имя?
— Сафра значит Звезда, мой благороднейший и щедрейший повелитель.
— Звезда? Это хорошо. Это очень хорошо, милая Сафра, это лучше, чем я мог ожидать.
Ее я ударил прямым пламенем, без прерываний, изо всей силы, в очередной раз опустошая себя до донышка, и усилив действие посохом. Выложил все что мог.
Сафра вспыхнула как спичка, успев окинуть меня неверящим взглядом. Я держал поток гудящего магического пламени так долго, что почувствовал неприятное покалывание в районе ядра, лишь после этого оборвав действие. Эльфийка, вернее то, что от нее осталось, а именно закопченый скелет, все прочее сгорела напрочь, по-прежнему "стояла", если можно так выразиться.
— Был неправ, прости меня, пожалуйста. — Сказал я скелету. — Гори, гори, моя звезда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 18
День 121. Город.
Наконец-то я вышел за заветную дверь! Город оказался… Впрочем, обо всем по-порядку. Пользуясь тем, что ко мне вернулось настроение привычной доброжелательности, перенесу на бумагу и краткое описание тех дней, когда я и думать не мог ни о чем, кроме как поскорее бы выйти отсюда. Хоть немного, пусть на день, но выйти. Последнее время это стало навязчивой идеей, мыслью, не желающей отпускать и на полчаса. Неделю, а может и дней десять, все мои мысли вертелись вокруг одного слова — "когда?". Когда я выйду за пределы опостылевшей площадки? Надоевшей камеры, или, вернее, склада, поскольку называть свое помещение комнатой, я, после убийства эльфийской твари, не могу.
Огромный куш, полученный за размазывание по песку магов, выкуп за их головы (небольшой. Договариваться пришли трое девушек, почти девочек, выглядевших столь непрезентабельно, хоть и мило, что я не стал требовать много, поняв, что их непрезентабельность не фикция), серия сравнительно небольших выступлений за Правду купцов, в сумме принесшая все же тысяч тридцать (небольших! Жирею..), все это вернуло мое привычное равнодушие к деньгам.
Мне было душно. Вышвыривать, или сжигать все что могло напомнить о Сафре я не стал. Хотел, но передумал, оставил как напоминание о собственной глупости, и в качестве дани определенному мазохизму. Но это же и не позволяло долго проводить время в комнате, к тому же, без эльфийки, все это совершенно непостижимым образом превратилось разом в гору хлама.
Тренировки стали интереснее дней на пять, и только. Посох прокачивал меня, а я развивал, или раскрывал возможности артефакта. Наставник обрел свою прежнюю неразговорчивость, с тем же равнодушием относясь к новым возможностям ученика. Результаты были невелики, если судить по счету, и мне ни разу не удавалось более-менее прилично задеть учителя, но содержание поменялось. Более не было непробиваемой стены, на которую я мог лишь скулить как собака на бетонный забор, подвластная сила возросла многократно, и "забор" бы не устоял, но вместо него оказалась вязкая, тягучая жидкость, и мне вновь недоставало мастерства.
Кстати, о силе. Она росла, и росла скоро, что было непонятным. Я спрашивал Михаила почему так, тот лишь отрывисто бросал, чтобы я не нес чуши, и не задавал вопросов, на которые могу ответить сам.
Могу? Кажется, что и он сильно переоценивает меня, а казался рациональным прагматиком! Пусть, мне же лучше. Но отчего растет сила? Ведь и без помощи посоха получалось все заметно сильнее, чище, быстрее. А уж с посохом — чувство силы опьяняло до ложного всемогущества, так что я был искренне благодарен учителю за то, что не дает мне зазнаться, не давая мне побеждать себя. Но и и не избивал он меня ни разу! Во время тренировок можно делать что угодно, мана для лечения в таких случаях разрешена до уровня полного восстановления подопытных подопечных, чем Михаил перестал пользоваться сразу с того памятного дня. Ибо незачем стало. Он переигрывал меня, тонкость наставника превосходила его силу, и мне ничего не оставалось, как признать свое магическое невежество. В сравнении. Потом я сообразил, что без побоев переношу свои неудачи тяжелее.
Отношение ко мне, если и изменилось, то ничем не выражалось, и заметить ничего не получалось.
— Что же вы, учитель, — пробовал я поязвить, — стращали, пугали, смерть пророчили, а на деле что вышло? Что и одна "крыса" с посохом раскатала бы всех этих горе-вояк в блин, не испытав особенных проблем?
— А ты разве не понял? — Михаил обозначил удивление на лице так, что стало понятно — он и не удивлен, и ему наплевать. — Ну и дурак.
— Не понял что, наставник? Что вы меня водите за нос? Что вы меня малость недооценивали? Что вы мизантроп?
Насмешливость прошла впустую, Михаил игнорировал любые попытки разговорить его. Пищу для размышлений дал, как ни удивительно, Иван. "Дядька", а ныне мой слуга, то есть вассал принесший клятву, неожиданно вмешался при очередном словесном наскоке на учителя, выкрикнув:
