Здесь надо сделать оговорку – «общностям, которые не имеет смысла эксплуатировать», позволяют жить их натуральным хозяйством только в том случае, если их земля не содержит ценных минеральных ресурсов. Если же, на их беду, на их землях расположены богатые месторождения нефти или газа, то такую территорию очищают от ненужных аборигенов и завозят туда ту рабочую силу, «которую имеет смысл эксплуатировать».
Россия в ее нынешнем виде (150 млн. человек) явно попадает в список общностей, которые невыгодно эксплуатировать. Сейчас она хоть и сократила в три раза количество нефти для внутреннего потребления, все же это слишком накладно для метрополии. А прибавочного продукта, то есть прибыли, с нас много не возьмешь.
В XIX веке крестьянское хозяйство у нас вообще было нерентабельным (средний доход с десятины составлял 163 коп., а только платежи и налоги крестьян с этой десятины – 164,1 коп.). Однако это хозяйство позволяло жить 90 % населения России. Почему же позволяли русским жить цивилизованные нации? Только потому, что защищал Россию царь с солдатушками-ребятушками. А когда царь выдохся, эту роль выполняли Советы с Красной армией, КГБ и ракетами «Сатана». А теперь вот пришли интеллигенты, приверженные либеральным ценностям – армию разогнали, ракеты порезали. Под наши вялые аплодисменты.
Сегодня в странах с теплым климатом есть избыток рабочей силы. Она имеет перед русскими большие преимущества. В России на отопление одной квартиры уходит такое количество топлива, которое, будь у нас действительно свободный рынок, стоило бы порядка 2 тыс. долларов. Эти расходы прямо или косвенно входят в стоимость рабочей силы. На Филиппинах этих расходов нет, и разумный капиталист не станет эксплуатировать русского работника, пока на рынке труда есть филиппинец. Почему же при переходе России на «магистральный путь» русские не окажутся «общностью, которую нет смысла эксплуатировать»?
Нет, граждане, не надо критиковать реформаторов за то, что они, мол, «обещали привести нас в Швецию, а ведут в Бангладеш». Из чего видно, что нас «ведут в Бангладеш»? Разве там вымирает население? Разве там замерзает отопление? Не надо грезить наяву. На том «пути в цивилизацию», по которому нас поманили виртуальным пряником, нас уже через полвека сократят до 40 миллионов – обслуживать скважины и Трубу. Да к тому времени мы уже и забудем, кто мы такие.
Если не вернемся к реалистическому сознанию.
Господство аутистического мышления при глубоком расщеплении логики («шизофренизация сознания») породило небывалый в истории проект разрушения народного хозяйства своей собственной страны под условным названием реформа. Этот проект был бы невозможен, если бы его не поддержал с энтузиазмом чуть не весь культурный слой, на время увлекший за собой большинство городских жителей.
Перестройка средствами идеологического воздействия внушила массам идею ликвидировать советский тип хозяйства и пообещала взамен обеспечить народу благоденствие. Интеллигенция приложила огромные усилия, чтобы эта идея «овладела массами», и она добилась своего. И при этом сразу же проявилась родовая болезнь русской интеллигенции – в своих философско-экономических воззрениях она придает гипертрофированное значение распределению в ущерб производству.
Это и есть крайний аутизм в хозяйственной сфере: распределять (а тем более прихватывая себе побольше) легко и приятно, производить – трудно и хлопотно. И стали фантазировать о распределении, подавляя всякое производство. Можно даже сказать, что здесь речь идет уже даже не о мышлении, а целом аутистическом мироощущении.
Вспомним: первый тяжелейший удар по хозяйству реформа нанесла в 1991–1994 гг., когда промышленное производство рухнуло, сократившись в 2,5 раза, а превышение смертности над рождаемостью достигло максимального за все годы реформ значения. Около 12 миллионов человек были тогда выброшены с производства в торговлю – пошли в «челноки», расползлись по ларькам, рынкам, торговали носками около метро. В этот момент соратник Гайдара, член Президентского Совета, руководитель Аналитического центра Администрации Президента РФ по социально-экономической политике П.С.Филиппов дает большое интервью.
Его спрашивают, какова же причина этого кризиса. Он отвечает: «В нашей экономике узкое место – это торговля: у нас в три раза меньше торговых площадей, чем, например, в Японии. Нам здесь еще работать и работать. Хотите хорошо жить – займитесь торговлей. Это общественно-полезная деятельность. Итак будет до тех пор, пока будет существовать дефицит торговых площадей, а, еще вернее, мы испытываем дефицит коммерсантов»111. Не поверишь, пока своими глазами не прочтешь такое – а ведь образованный человек, инженер-радиотехник.
Парадоксальность аутистического мышления в том, что оно делает возможным веру в противоположные, несовместимые и взаимоисключающие фантазии. Перестройка дала тому чистые, прямо для учебника, примеры. Желание устроить в СССР капитализм удивительным образом совмещалось с мечтой о «лишении привилегий», полной социальной справедливости и даже уравнительстве. Иногда отрицающие друг друга тезисы следовали друг за другом буквально в одном абзаце. Бывало, что в статье на экологические темы автор возмущался тем, что высыхает Аральское море – и одновременно проклинал проект переброски в Среднюю Азию части стока северных рек.
Создатель учения об аутизме Э.Блейлер пишет: «Нас не должно удивлять, что аутизм пользуется первым попавшимся материалом мыслей, даже ошибочным, что он постоянно оперирует с недостаточно продуманными понятиями и ставит на место одного понятия другое, имеющее при объективном рассмотрении лишь второстепенные общие компоненты с первым, так что идеи выражаются в самых рискованных символах».
Взять такие «рискованные символы», как рынок или демократия. У массы людей идеологи создали самые превратные, внутренне противоречивые представления об этих понятиях, совершенно несовместимые ни с реальностью тех обществ, откуда они были взяты, ни с нашей реальностью. Почему же они привились на нашей почве, разрушив всякую связную общественную мысль? Потому, что сначала людей смогли загнать в такой мыслительный коридор, в котором структуры аутистического мышления господствуют над здравым смыслом. И люди строят в своем воображении фантастические образы и рынка, и демократии.
Э.Блейлер продолжает: «Поразительно также, насколько аутизм может игнорировать временные соотношения. Он перемешивает бесцеремонно настоящее, прошедшее и будущее. В нем живут еще стремления, ликвидированные для сознания десятки лет тому назад; воспоминания, которые давно уже стали недоступны реалистическому мышлению, используются им как недавние, может быть, им даже отдается предпочтение, так как они меньше наталкиваются на противоречие с актуальностью… Само собой разумеется, что аутизм, который изображает наши желания осуществленными, должен приводить к конфликтам с окружающей средой».
Одной из самых нелепых фантазий такого рода было бурное и утопическое возрождение сословных притязаний. Прорабы перестройки первым делом старались растравить сословное чувство в самой интеллигенции – «возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке!». Выражением осознанного отделения от «массы» и странного рецидива этого сословного сознания в среде «рабоче-крестьянской интеллигенции» стал поток пошлых похвал в ее адрес, который заполнил страницы и эфир во время перестройки. Академик Д. С. Лихачев, получив титул «совести нации 3-го ранга», льстит интеллектуалам: «Естественно, их роль в обществе можно определить как ведущую. Это соответствует месту интеллигенции, которое она должна по праву занимать. Испокон веков на Руси интеллигенция была эталоном нравственности, духовности, культуры»112.
Что это за чушь? Какие «испокон веков», какая Русь? Интеллигенция как культурный тип появилась в XIX веке, как продукт разложения сословного общества. И никогда она не была «эталоном нравственности», ибо ее главной отличительной чертой была больная совесть и нравственные метания. Разве могут метания и непрерывная «смена вех» быть эталоном? Чему может научиться юноша у Родиона Раскольникова или чеховского Иванова?
Но сословные притязания возродились не только у «аристократии духа», они приобрели и буквальную, комическую и одновременно пошлую форму. Откуда ни возьмись, Москва наполнилась дворянами, а то и потомками графов и князей. Возникли конкурирующие дворянские собрания, поиски родословных, певцы загнусавили о каких-то поручиках Голицыных – все это под флагом демократии (!) и под стенания о том, что большевики поголовно уничтожили дворян, а остатки их («два миллиона!») уехали за границу. И даже как-то стесняешься напомнить этим большим детям, что в начале 1917 г. всех дворян, включая обитателей ночлежек, в России было 1,4 миллиона человек. И что большинство из тех, кто уцелел, – нормальные люди, и им в голову не приходит тащить в наше время эти оставшиеся в прошлом сословные атрибуты113.
