Персиваль нахмурился.
– Да, спрашивал. Не представляю, зачем они ему понадобились. Мне почти нечего было ему рассказать. Мы ведь с тобой тогда были детьми. Помню смутно, что отец туда уезжал, а потом вернулся, потому что вся затея лопнула.
– А что это было – золотые прииски?
– Кажется, так. Но отец, когда вернулся, четко сказал: золота там нет. А он не из тех, кто в таких делах дает промашку.
– Кто втравил его в эту историю? Некий Маккензи, так?
– Да. Этот Маккензи там и умер.
– Маккензи там умер, – задумчиво произнес Ланс. – Была какая-то жуткая сцена. Что-то такое я помню… Миссис Маккензи, да? Она пришла сюда. Честила отца на чем свет стоит. Посылала проклятья на его голову. Если не путаю, она обвиняла отца в том, что он убил ее мужа.
– Ну уж, – сдерживающе произнес Персиваль. – Я что-то таких страстей не припомню.
– А вот я помню, – повторил Ланс. – Понятно, я был совсем ребенком, намного моложе тебя. Но, может, как раз поэтому я все так хорошо запомнил. Эта история ребенку показалась страшной драмой. А где они находились, эти «Дрозды»? В Западной Африке?
– Кажется, да.
– Надо посмотреть, что это за концессия, – сказал Ланс. – Посмотрю, когда буду в конторе.
– Можешь не сомневаться, – заверил его Персиваль, – отец не ошибся. Если он вернулся и сказал, что золота там нет, значит, его там нет.
– Может, ты и прав, – согласился Ланс. – Несчастная миссис Маккензи. Интересно, что сталось с ней и с ее двумя детишками, которых она тогда притащила с собой? Занятно: ведь теперь они, надо полагать, взрослые люди.
Глава 20
В частной лечебнице «Пайнвуд» инспектор Нил, сидя в холле для гостей, беседовал с седовласой пожилой женщиной. Элен Маккензи было шестьдесят три, но выглядела она моложе. Взгляд ее поблекших голубых глаз был каким-то отсутствующим, подбородок никак не был волевым. Вытянутая верхняя губа изредка подергивалась. На коленях миссис Маккензи держала большую книгу и, разговаривая с инспектором Нилом, почти не поднимала от нее глаз. В мозгу инспектора еще звучали слова, сказанные доктором Кросби, главным врачом этого заведения.
– Она здесь, разумеется, по своей воле, – объяснил доктор Кросби. – Невменяемой мы ее не считаем.
– То есть она не опасна?
– О нет. Большую часть времени она мыслит не менее здраво, чем вы или я. Сейчас у нее хорошая полоса, так что говорите с ней, как с совершенно нормальным человеком.
Помня об этом, инспектор Нил запустил первый пробный шар.
– Очень признателен, мадам, что вы согласились со мной встретиться. Меня зовут Нил. Я хотел бы поговорить с вами о некоем мистере Фортескью, он недавно умер. Мистер Фортескью. Надеюсь, это имя вам известно.
Миссис Маккензи сидела, вперившись в книгу. Она сказала:
– Я не знаю, о чем вы говорите.
– Мистер Фортескью, мадам. Мистер Рекс Фортескью.
– Нет, – ответила миссис Маккензи. – Нет. Не знаю такого.
Такое начало слегка обескуражило инспектора Нила. Это доктор Кросби называет совершенно нормальным?
– Я полагаю, миссис Маккензи, что вы знали этого человека много лет тому назад.
– Не совсем, – возразила миссис Маккензи. – Это было вчера.
– Понятно, – сказал инспектор Нил, прибегая к своей испытанной формуле, но на сей раз безо всякой уверенности. – Я знаю, – продолжал он, – что много лет назад вы навестили этого человека в его жилище, его дом называется «Тисовая хижина».
– Не дом, а сплошная показуха, – сказала миссис Маккензи.
– Да, да, можно сказать и так. Этот человек был связан с вашим мужем, насколько мне известно, у них была шахта где-то в Африке. Она называлась «Дрозды».
– Мне нужно почитать книгу, – сказала миссис Маккензи. – Времени не так много, и мне нужно почитать книгу.
– Конечно, мадам. Я вполне вас понимаю. – После паузы инспектор Нил продолжал: – Мистер Маккензи и мистер Фортескью вместе отправились в Африку, чтобы разрабатывать эту шахту.
– Это была шахта моего мужа, – вдруг прорвало миссис Маккензи. – Он ее нашел и застолбил за собой. Ему нужно было вложить в нее деньги. Он пошел к Рексу Фортескью. Будь я умнее да знай больше, ни в жизнь бы ему этого не позволила.
– Конечно, я понимаю. Но в итоге в Африку они поехали вместе, и там ваш муж умер от лихорадки.
– Мне нужно читать книгу, – сказала миссис Маккензи.
– Как вы считаете, миссис Маккензи, мистер Фортескью одурачил вашего мужа на этой шахте?
Не поднимая глаз от книги, миссис Маккензи сказала:
– До чего вы глупы, право.
– Да, да, наверное… Но, видите ли, дело это давнее, и трудно расспрашивать об истории, которая давно быльем поросла.
– Кто сказал, что она поросла быльем?
– Понятно. А вы так не считаете?
– «Вопрос считается решенным, лишь если верно он решен». Это Киплинг сказал. Киплинга теперь никто не читает, а это был великий человек.
– Вы считаете, что в ближайшее время этот вопрос будет решен верно?
– Ведь Рекс Фортескью умер, да? Вы сами сказали.
– Его отравили, – уточнил инспектор Нил.
К смущению инспектора, миссис Маккензи засмеялась.
– Какая чушь, – сказала она. – Он умер от лихорадки.
– Я говорю о мистере Рексе Фортескью.
– Я тоже. – Она внезапно вскинула голову, и ее поблекшие голубые глаза впились в его лицо. – Бросьте, – сказала она. – Ведь он умер в своей постели, разве нет? Он умер в своей постели?
– Он умер в больнице Сент-Джудс, – поправил ее инспектор Нил.
– Никто не знает, где умер мой муж, – сказала миссис Маккензи. – Никто не знает, как он умер, где похоронен… Все знают только то, что сказал Рекс Фортескью. А Рекс Фортескью – лжец!
– Вы считаете, он совершил подлость?
– «Подлость, подлость, все кричат: «На помощь!»
– Думаете, в смерти вашего мужа повинен Рекс Фортескью?
– Мне сегодня на завтрак подали яйцо, – сообщила миссис Маккензи. – Вполне свежее. Но неужели все это было тридцать лет назад?
Нил сделал глубокий вдох. Похоже, такими темпами он до финиша не доберется. Но сдаваться он не намерен.
– За месяц или два до смерти Рекса Фортескью кто-то положил ему на стол мертвых дроздов.
– Интересно. Очень даже интересно.
– Как вы думаете, мадам, кто бы это мог быть?
– От дум еще никому легче не становилось. Надо действовать. Я так их и воспитала, чтобы они действовали.
– Вы имеете в виду ваших детей?
Она быстро кивнула.
– Да. Дональд и Руби. Когда они остались без отца, им было семь и девять лет. Я сказала им. Говорила каждый день. Заставляла их давать клятву каждый вечер.
Инспектор Нил подался вперед.
– Давать клятву в чем?
– В том, что они убьют его, ясное дело.
– Понятно.
Инспектор Нил произнес свою реплику так, будто миссис Маккензи сказала сейчас нечто вполне естественное.
– И они это сделали?
– Дональд уехал в Дюнкерк. И не вернулся оттуда. Я получила телеграмму. «С прискорбием сообщаем, погиб в бою». Да только не тот был бой, к которому я его готовила.
– Мне очень жаль, мадам. А ваша дочь?
– Дочери у меня нет, – ответила миссис Маккензи.
– Вы только что о ней говорили, – поправил ее Нил. – Ваша дочь, Руби.
– Руби. Ах да, Руби. – Она склонилась вперед. – Знаете, что я сделала с Руби?
– Нет, мадам. Что же вы с ней сделали?
Она вдруг перешла на шепот:
– Посмотрите сюда, в книгу.
Тут он увидел, что на коленях у нее лежит Библия. Библия была очень старая, и, когда миссис Маккензи ее открыла, инспектор Нил заметил на первой странице какие-то имена. Это, безусловно, была семейная Библия, в которую по старой традиции записывали всех вновь родившихся. Сухой палец миссис Маккензи указал на два последних имени. «Дональд Маккензи» и дата рождения, и «Руби Маккензи», тоже с датой. Но поперек имени Руби Маккензи шла жирная линия.
– Видите? – спросила миссис Маккензи. – Я вычеркнула ее из Библии. Навеки отсекла ее от себя! Ангел, что отмечает добрые дела и грехи, там ее не найдет.
– Вы вычеркнули ее имя из Библии? Но почему, мадам?
Миссис Маккензи посмотрела на него с хитроватым прищуром.
– Сами знаете почему, – сказала она.
– Нет, не знаю. Правда не знаю, мадам.
– Она перестала верить. Вы же знаете, что она перестала верить.
– Где ваша дочь сейчас, мадам?
– Я вам уже сказала. У меня нет дочери. Руби Маккензи больше не существует.
– Вы хотите сказать, что она умерла?
– Умерла? – Женщина внезапно расхохоталась. – Было бы лучше, если бы она умерла. Для нее самой. Намного лучше. – Она вздохнула и беспокойно заерзала в кресле. Потом, вдруг вспомнив о правилах хорошего тона, сказала: – Извините, боюсь, больше не смогу уделить вам времени. Знаете, времени становится все меньше, а мне еще надо дочитать книгу.
