Наконец Очевидная Добродетель, задыхаясь и истекая потом, оказался перед дверьми с двумя огромными бронзовыми курильницами по бокам. Выстроенное в виде восьмиугольника, величественное здание было частью храма Фенцзян, посвященного отправлению культа предков императорской семьи; расположенное у входа в один из дворов дворцового комплекса, оно получило название «Великие и Почтенные Западные врата». Здесь министра бесцеремонно остановили стражники, помешав ему подняться наверх.
— Префект Ли Жинь-жи приказал: никого не пускать без его личного разрешения! — объявил один из них.
— Но я министр шелка! С каких это пор член правительства нуждается в специальном разрешении, чтобы посетить Главную инспекцию? — возмутился Очевидная Добродетель.
— Я не имею права давать какие-либо разъяснения. Это приказ префекта Ли! — с наглым выражением лица заявил стражник и жестом призвал на помощь своего товарища.
— Что там за перебранка? — раздалось сверху, и на мраморном балконе над входом появился сам главный инспектор Ли, облаченный в черный муаровый шелк. Свесившись через перила, он так взглянул на стражников, что те мгновенно позеленели от страха. Никто не рискнул бы шутить или препираться с префектом Ли. — Очевидная Добродетель! Что ты там делаешь? — зычным голосом окликнул министра начальник управления. — Тебе повезло застать меня на месте. Вообще-то, сегодня я должен был ехать в провинцию! Эй вы, расступитесь и дайте пройти министру шелка!
Всякий раз, входя в кабинет главного инспектора, Очевидная Добродетель испытывал робость. Длинное черное одеяние, застегнутое до самой шеи, которое всегда носил префект Ли, лишь зимой было оторочено соболем; на нем отсутствовали какие-либо знаки отличия — за исключением алой отделки, дозволенной лишь чиновникам самого высшего ранга. К тому же префект Ли никогда не расставался со своей бамбуковой тростью, чья рукоять в форме двойной сферы была выточена из слоновой кости. Этот строгий облик, безусловно, мог многое поведать о характере и репутации сурового и неумолимого префекта.
Он подчинялся непосредственно императору и не признавал другого авторитета, он контролировал проведение в империи Тан экзаменов на звание чиновников всех уровней, он был главой инспекции. Едва ли кто-то мог сравниться с ним в могуществе.
Войдя в кабинет, министр шелка, не тратя времени на положенные по этикету пустые любезности, ровным, бесстрастным голосом кратко доложил об аудиенции у Гао-цзуна, о присутствии на ней императрицы У-хоу и о том, чем все закончилось.
— Просто невероятно! Ты вполне уверен, что император не шутил? Доверить женщине расследование такой важности! Это же ни с чем не сообразно! — задохнулся от возмущения префект Ли.
— Дело обстоит именно так! Я сам потрясен. Его величество ясно приказал, чтобы я лично позаботился о подготовке указа в Высшей императорской канцелярии.
— Но… Это и оскорбительно, и неподобающе! Кроме прочего, императрица не имеет чиновного ранга! Законы не позволяют этой женщине вмешиваться в ход расследования! — рычал главный инспектор, раздраженно хлопая ладонью по рукоятке трости.
— Я полностью разделяю твое негодование, — поспешил согласиться министр шелка, — но что мы можем поделать? Высшая власть в руках императора. Пожалуй, своим распоряжением он унизил меня куда сильнее твоего, — поищи утешение в этом.
Видимо, такой подход в самом деле показался префекту утешительным. Он задумчиво произнес:
— Да… так и есть, ты сам навлек на себя императорский гнев. Не могу сказать, что дело о незаконной выработке шелка явилось для меня полной неожиданностью, но я ведь имею право вести следствие в тайне до выяснения всех обстоятельств. У тебя же нет выбора: ты просто обязан обо всем доложить императору.
— Тебя не удивляет существование подпольного рынка? — опешил Очевидная Добродетель.
— Чего только не бывает на свете… — снисходительно улыбнулся главный инспектор. — Должность позволяет мне щедро платить соглядатаям, и за деньги можно узнать много любопытного.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но как глава своего министерства я делаю все возможное! Все входы и выходы под контролем. Я слежу за ежедневной инспекцией в императорских мастерских… Что еще я мог бы предпринять? — простонал министр.
— Не переживай. В надлежащее время Главная инспекция сама доложила бы о проблеме, не подними ты сейчас тревогу.
— Но эти подозрения бросают тень и на меня самого! Незаконный шелк наводнил столицу, а я и не подозреваю. Что, если бы я молчал и дальше? И почему мне — мне! — ничего не сообщили? Если главный инспектор считает меня недостойным доверия, моей репутации конец!
— Ну, полно… Репутация тех, кто в союзе со мной действует на благо империи, — с нажимом произнес Ли Жинь-жи, — не подлежит сомнению.
— Разве само мое присутствие здесь не достаточно свидетельствует о том, что я во всем полагаюсь на вас? — засуетился Очевидная Добродетель, при всем своем простодушии почуяв намек и подчеркнуто-почтительно переходя с панибратского обращения на форму, принятую по этикету.
— Так-то лучше. Знай, что ты мне нужен. В одиночку мне ни за что не спасти государство от бедствий, в которые ввергает его Гао-цзун под влиянием этой злосчастной У-хоу; нам нужно держаться сообща. Конфуций писал: тот, кто не помнит об отдаленной перспективе, быстро садится на мель. — Префект величественно выпрямился, скрестив руки на груди.
Министр шелка, истинный конфуцианец, исполненный почтения к мудрости Учителя, согласно кивнул и рискнул спросить:
— Не будет ли чрезмерной дерзостью с моей стороны осведомиться, на кого вы рассчитываете в борьбе за благополучие Срединной империи?
— Назовем их… старой гвардией. Вначале нас было совсем немного: прежний первый министр, генерал Чжан и я, обеспокоенные внезапным возвышением этой узурпаторши. Но с каждым днем нас становилось все больше. Люди склонялись к этому один за другим, как ты! Всякому ведь ясно, сколь вредно для государства такое положение дел. Теперь нас много — поэтому мы и сможем добиться многого!
— Вы можете рассчитывать на мое усердие, на мою преданность и, безусловно, на мою скрытность… — прошептал министр шелка.
Он понимал, конечно, что оказался меж двух огней: с одной стороны, ему грозило вступить в прямое противостояние с У-хоу, а с другой — сделать своим недругом могущественного префекта.
Тяжелое квадратное лицо главного инспектора, его густые брови, нависавшие над узкими, как щелки, глазами, крепкая спина, не умевшая гнуться в соответствии с предписаниями этикета, создавали образ существа из металла, а не из плоти. Он не признавал никакого авторитета, кроме Конфуция, презирал буддистов, которых обвинял в стремлении стяжать серебро под предлогом устройства пышных государственных церемоний. Но он никогда не позволял себе открыто осуждать Гао-цзуна, пока тот не объявил об изгнании госпожи Ван и не провозгласил императрицей «эту маленькую пройдоху».
Тогда он не побоялся упрекнуть императора в небрежении государственными интересами и в предвзятости, попытался заставить его взяться за ум. Ничего не вышло, но и сам император не решился выказать гнев: он ценил главного инспектора как одного из столпов власти и лучших знатоков учения Конфуция, пользовавшегося огромным влиянием и ни разу не давшего повод усомниться в своей верности. Император даже постарался задобрить префекта Ли, но лишь вызвал у того раздражение и обострил тлевшее в нем недоверие к супруге Гао-цзуна, которая, ко всему прочему, открыто поддерживала Большую Колесницу.
— Но по велению императора мне придется спешить в канцелярию и позаботиться о составлении указа! И там будет прямо сказано, что следствие по делу о незаконном шелке возглавит У-хоу. Я ведь не могу не подчиниться, — жалобно пробормотал Очевидная Добродетель.
— Ничего, это ненадолго! Наступают великие времена; если промедлить, вся Поднебесная рискует утратить свою душу. Если бы император Тай-цзун Великий только видел… — сквозь зубы процедил главный инспектор.
