Слухи ползли о Татьяне Носковой. Большесельские старухи, доброжеќлательницы и жалельщицы, приходя проведать Анну Савельевну, непремеќнно почитали долгом пове-дать и о том намеками. А она высказала им с упреком: "За что Митю-то с Татьяной огова-ривать. Разве дело?.." И Прасковью Кирилловну просила укротить разговоры старух о Мите: "Коќли крест на гавитане носят, то хулу-то чего бы нести в мир…"
Дмитрий Данилович, прослышал о высказе Анны старухам, сгорал со стыда. Избегал даже уличной встречи с Татьяной. И это Анне было поќведано, но уже с оп-равданием Дмитрия Даниловича: "Чего не наплетут зазря-то", — оправдывались доброжелательницы.
Под исповедью Анны Савельевны Светлана задумалась: "Какой должна быть вы-сокая любовь, чтобы победить в себе всесильный эгоизм — ревќность, и одарить другого чувством глубокого самоуважения".
Можно было принять все за жертвенность больной. Но жертвенности не было. Бы-ли врожденная вера в добро и высокий дух человека, взраќщенного праведным трудом, желание другому радости, как и себе счаќстья. И никакой страдальческой обреченности. Святая свобода души христианской. И это свойство не литературного героя, а неприметной доярки-колхозницы. Как мы наивны, грубы и не чутки к человеку, котоќрого привыкли считать "простым", "маленьким". Будто есть на свете каќкие-то еще "непростые" и "немаленькие", а сляпанные из особого тесќта и по-особому обжаренные. Честный и нечестный, праведќный и неправедный — вот единственная грань, отделяющая одного челоќвека от другого. Все остальное от Бога. Чем же тут кичиться "непросќтому" перед "простым"?..
Анна Савельевна рассуждала по-житейски мудро о своей жизни: "Не претерпи мы с дедушкой Данилом и Митей всего, так и деткам нашим теќрпеть за нас бы осталось. А так претерпением своим мы что-то и изќменим, образумится люд и увидеть неладность свою. Себя не понять, как измениться. По-иному в жизни нашей добру не прибавиться, только коли через себя самому. Вот бы и дали нам каждому в согласии с миќром по себе жить. От чьего-то хорошего житья и другому бы польза…" Светлана изумилась: "Да может ли так судить о себе, о своей жизни, "простой" человек?.. Свои лишения за благо принимать, чтобы деткам легче жилось?.. В Анне Савельевне крепилась вера в неизбежность таќкого своего переживания-претерпения, чтобы этим изжить вековое раб-ство, навалившееся на Русь по чьей-то злой воле. Беды находят на нас и уживаются словно бесы в грешниках. Изгнать их и можно только молитвой праведников… Как вот и кто позволил оневолить души человеческие борьбой за надуманное какое-то светлое будущее, приподнесенное тебе черной рукой демона?.. И люд вынужден не сотворять сам лад своей жизни, а изо дня в день бороться с напавшим сатанизмом своим претерпением, чтобы так самим же и образумиться.
Светлану потаенно мучило, даже не без боязни признаться себе; что кто-то вот прямо виновен в тяжкой доле и Анны Савельевны, и страдаќниях дедушки, надругательст-вах над всем деревенским людом, как вот, тоже кто-то прямо виновен в начале воин, в смерти люда в этих войќнах. Осознание этого и есть наша Правда. Она вот и должна осознаться через праведников, примером их жизни. Может дому Кориных это вот предречено.
И тут же другое, противоположное: "А что если беды наши оттого, что мы такие терпеливые и покорные, не свои в себе?.. Не осознающие себя личностями, единицами неделимого целого в этом мире греховном?"
Лавина мыслей обрушивалась. А душа-то и самой Светланы к слепой вере приру-чена. Вот и робеет прямого ответа и ищет верного слова.
Анну Савельевну она больше слушала, понимая, что ей и нужно только то, чтобы высказать свою боль, не унести ее в немоте с собой. Немота оставляет твои страдания другим. Слушая, Светлана и вела осоќбый разговор с покорным человеком с непокорной душой, жизнь котороќго обрывается раньше своего времени. Кто знает, может тоже во ис-куќпление грехов других.
3
Рожь сжали. И Дмитрий Данилович с Лестеньковым снова корпели во дворе мас-терских над новым комбайном. Готовились к уборке яровых. Поспевал ячмень, подгоняла и пшеница. В эту осень решили бескомбайќновым способом убрать часть полей своего звена. Новизны в этом ниќкакой — древность. И верно говорится, что новое — это увиденное стаќрое. В крестьянстве ныне такое сплошь и радом. Дмитрий Данилович был уверен, что будущее у них за исконно крестьянским способом убоќрки хлебов. Он предполагает простую надежную технику, исключающую потери. Сохранить урожая — это вторая главная половина дела.
Стояли наготове переоборудованная валковая жатка, старый комбайн со снятой молотилкой… Изготовлены короба-прицепы для перевозки "хлебной массы". Новое вот словечко — куда от него денешься. Уборку решили начать с ячменя у Барских прудов. Часть сжать прямым комбайнированием, другую половину с обмолотом в нагуменнике. И сравнить.
Своей затеей Дмитрий Данилович заразил и звено Тарапуни. И он возќмечтал о мо-лотильном токе.
В поле, в мастерских за работой Дмитрий Данилович как-то забывалќся. Но каждый раз с тревогой шел домой. Анна не выходила из дому. Его встречала на крыльце Светла-на. По выражению ее лица он и угадыќвал как дома. Притихшими были и дети. Дочери с мужьями уехали, конќчились отпуска. Не переодеваясь, он первым делом заглядывал в комќнату к Анне. Она любила идущий от него запах поля, железа, бензина. Спрашивала, что делал. Заботливо посылала, чтобы умылся, переоделся да и поел.
Дмитрий Данилович не мог заглушить в себе мысли, что Анна умирает. Это ей предрешено судьбой. Если бы не разъяренный бык, так что-то другое подловило бы ее. Непосильная схватка души и сердца подломила и дедушку Данила. Во все времена труд-ных лет тихие совестливые люќди взваливали на свои плечи тяжкий непосильный груз, и несли его как свой крест искупления за грехи остального люда. Совестливые всегда неза-метны. Страдание их в себе, и они больнее других переноќсят общий недуг мирского люда. От окрика и хулы обороняются молчаќнием, привыкая к неволе как к зимнему вою ветра в печной трубе. И только боль сердца от скорбного гласа обиженной земли не унимается в них.
Мысли об Анне, что дни ее сочтены, наводили Дмитрия Даниловича на покаянные размышления. Может, и он чем-то обидел ее, словом, мыслью, взглядом… Дедушка просил Анну простить его. Винился, что вот не уберег. Но как он, председатель колхоза, мог уберечь ее, доярку, от зверя — быка, за которым она ухаживала. Но сама Анна пуще, в страданиях, винилась перед ним, умирающим, за свою порой несдержанность. Легче расставаться с жизнью, когда есть вера в свою праведность. Она, праќвда твоя, за тебя и остается на земле, в твоем доме. У Дмитрия Даниќловича расставание с отцом было по-крестьянски простым. Отец сказал: "Береги, Митя землю, держись ее, а меня прости за все". Дмитрий тоќже просил прощения у отца и заверил его: "От земли своей, от дома, куда мне, батюшка". Друг перед другом у них вины не было. А перед Анной, матерью, вина у каждого. И она вселенская: всех, всего люда, всего мира, перед матерью-родительницей. Так же, как и перед землей кормилицей.
Час прощания подошел неожиданно. Такое — всегда неожиданно.
Он подъехал к дому. Светлана выбежала к калитке, позвала, сказала:
— Все ждет, спрашивает, где Митя… Велела послать за дьяком Акиндием, чтобы особороваться.
Он сел возле ее изголовья. Анна смотрела на него без печали. И он в эту минуту с явью увидел, как возле их подбитого танка умирал от ран паренек пехотинец. "Ты давай вперед, — сказал он Дмитрию Данилоќвичу, — а я уж свое сделал…" И это чувство виноватости перед погиќбающим сотоварищем он вновь испытал. Все сливалось воедино. Никогда не привыкаешь к смерти человека, если она приходит раньше… Дед Галибихин, умирая, прощался с накопившейся годами усталостью. Отхоќдил как бы на отдых. И его мирно провожали в свой путь, где вечный покой.
Анна повела глазами в его сторону. Он взял ее руку и ощутил холод в ней. Не та-кой, когда зябнут руки, а текущий по жилам изнутри.
— Боялась не дождаться… — понял он скорее по губам эти ее слова. Потом голос ее поотвердел. — Митя, меня прости. А на тебя обиды нет никакой…
— И ты прости, — высказал он скорбно, с тоской, будто вина перед Анной была не-прощаемой.
Потом она вроде бы что-то вспоминала. И в ясном сознании высказаќла, как самое важное и необходимое:
— С Татьяной-то дай вам бог счастья… Душа-то моя и будет споќкойна…
Он не стал возражать ей, боясь невольной неправды. Промолчал. Во взоре ее уви-дел покой. Глаза полузакрылись в дреме. Она сделала последнее дело, которое непремен-но надо было сделать. И ушла.
Кажется, дедушка как-то сказал в беседе со стариками: "Если челоќвек осознает свою вину перед кем-то, даже обидчиком своим, это праќведный человек". Он свою Вину перед Анной осознавал, хотя и невольќной она была. Анна тоже винилась перед ним, же-лая, чтобы ему жилось лучше. А кто вот виновник во вселенской вине каждого перед каждым!..
