И тем более что был мальчик. Я потом уже в истории прочитала: триста пятьдесят грамм, шестнадцать сантиметров. То есть для такого срока достаточно крупный ребенок был. Мне даже иногда кажется, что он еще в животе. Я боюсь на живот лечь, потом вспоминаю: ведь уже можно… То есть, видимо, у меня еще шок…
И еще — мутно помню — когда медсестры меня в реанимацию привезли, я пела песню как будто. Не песню, а вот колыбельню. Вот как обычно, когда я ребенка, девочку свою, укладываю: «А-а, а-а», — не то что песню, а именно вот такую пою колыбельню… И медсестра говорит мне: «Ну пой, пой…»
34. Запах
Вдруг Федор увидел, что Леля как-то странно отвернулась к спинке кресла и — ему показалось — нюхает спинку кресла, сильно втягивая в себя воздух.
«Аллергическая реакция?! — грянула почему-то первая мысль. — Приступ?! Не может вдохнуть!..»
Одним прыжком Федя вскочил с кресла, бросился к Леле: шея, щека покраснели, щека блестела — и только тут Федя сообразил, что Леля просто плачет.
Бормоча какие-то слова вроде «не надо», «не надо», «что ты» и т. п., Федя дотронулся до ее плеча — плечо Лелино под бесформенным балахоном оказалось совсем-совсем тонким.
Он был изумлен тем, что Леля, до сих пор казавшаяся ему совершенно непробиваемой, плакала. От нежности он был почти готов и сам вместе с нею заплакать — и в то же время почувствовал себя сильным, хотелось ее защитить…
— Немв… — невнятно пробормотала Леля, — поедев…
— Что? — не понял Федя, — не можешь?.. что?
— Поедем взорвем всё… Не могу… больше слышать…
— Да-да… всё-всё-всё…
Он попытался мягко ее отклонить от спинки кресла, в которую она утыкалась, привлечь к себе, под защиту — но, почувствовав неподатливость, не решился настаивать, а обнял ее вместе с креслом, вдыхая запах, которым пахли ее волосы, — очень свежий, похожий на запах снега или, может быть, запах талой снежной воды.
— Ну как же помочь…
— Да, всё, всё… Завтра: я обещаю, что все истории… хеппи-энд! Только хеппи-энд, да?.. ты согласна?..
— Я знала, что плохо все… — всхлипнула Леля. — Но что настолько…
Полный смешанного горячего чувства, в котором была и нежность, и гордость, и радость, и изумление, Федор осторожно обнимал кресло и тонкое плечо, вдыхал запах горячей кожи, слез и снежной воды.
— Завтра — только хорошее… — повторял он. — Завтра весь день — хеппи-энд!.. Целый день будет все только хорошее… хеппи-энд…
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ
35. Рай, рай
Весь день над озером висело сонное золотистое марево.
Солнце просвечивало сквозь весеннюю дымку — совершенно весеннюю, несмотря на январь. Блестели извивы дороги на том берегу, пересверкивала озерная рябь…
— Может быть, мы — в раю?.. — фантазировал Федор, глядя на светлые облака. — Мы в раю, мы сидим на красивой горе — а перед нами проходят разные души, рассказывают свою жизнь… мы внимаем… Пытаемся их познать… как Адам!
Известно тебе, что делал Адам в раю? Он возделывал сад, ел и спал — но самое непостижимое: он давал имена.
Бог приводил к Адаму животных… нет, написано так: «…приводил всякую душу живую» — и каждую эту душу живую — Адам называл. Все живое, что Бог сотворил, — то Адам называл.
Здесь, очевидно, был некий таинственный и волшебный процесс. Представь: Бог приводит к Адаму нечто маленькое и серенькое — и нечто огро-омное серое. Адам только смотрит на маленькое — и говорит: «Ты, маленькая серенькая, называешься… мышка!» Оп-ля! — и на веки вечные она мышка. И цвет у нее мышиный, мышастый, и шкурка у нее мышья, и шуршит она мышкой, и юркает мышкой, и зубками грызет как мышка… «А ты, огромный и серый… ну-ка, поворотись…»
Леля засмеялась.
— «…Ты же типичный слон! Так, записываем: „Сло-о-он…“ Все, свободен…»
И видишь, он не называет слона — «мышка», и мышку не называет — «слон»: здесь выбор не акцидентальный…
— Какой?
— Не… случайный выбор, не произвольный: он каждому существу, каждой «живой душе» выбирает единственно точное имя…
А что такое вообще — «назвать»? «назвать имя»? Я думаю, это значит: почувствовать в называемом какую-то главную суть… И не только почувствовать, но и найти ей обозначение, выражение, символ… все сразу!
Можно отчасти сравнить с тем моментом, когда родители называют ребенка. Бывают традиционные семьи, когда называют еще до рождения — в честь дедушки или бабушки… Но в современных семьях бывает: ребенок родился — и остается какое-то время без имени. Пока был в утробе, планировали, предположим, «Виталик» — но вот выскочил на поверхность, родители смотрят: ан нет, не похож на Виталика, не Виталик…
— Не личит.
— Что?
— У меня там одна говорит: «Тебе худи[9] не личат»…
— Да-да: не к лицу, не подходит… Конечно.
А дальше родители смотрят: да ведь ты не Виталик, какой ты Виталик? Ты истинный Петр!
Понимаешь, какой здесь момент? Требуется, чтобы родители были свободны от всяких взаимных обид, от амбиций, — мало ли, мама хочет назвать в честь кого-нибудь из своих предков; отец, наоборот, как в его роду принято, и принимаются перетягивать этот канат…
Нет, родители должны чистым сердцем услышать своего ребенка… Но это сложно! Для современного человека особенно сложно: вокруг нескончаемый шум… Можно представить, как внутреннее существо новорожденного ребенка — что-то самое главное и уникальное в его личности, самая сокровенная его сущность им посылает свой позывной — но негромко, как будто издалека: «Петр, я Петр, Петр, как слышите меня, прием?.. Петр, меня зовут Петр, как слышите меня, прием?..» — а телевизор орет, пиво какое-нибудь в голове шумит — водка, семейная гордость стучит в сердце, как пепел Клааса, деньги шуршат, громко-громко, гремят — никто не слышит.
Даже родители родные — не слышат! Хотя казалось бы: кого уже и услышать-то, если не собственного ребенка, свое плоть от плоти? Родители своего ребенка носили, вынашивали, рожали… — Федору показалось, что Леля слегка потемнела лицом, но он не понял причину, — рожали — должны быть настроены на его частоту: но не слышат, никак!
А Адам слона встретил впервые — и слышит!..
Кроме того, — летел Федя, — родители имеют время. Они могут выбирать и неделю, и две, и месяц…
— Я знаю одних: полгода дочка лежала без имени. Звали «малюск»…
— Вот-вот-вот! Точная ситуация.
А первому человеку имя являлось — мгновенно! Я не могу здесь представить творческих мук: Адам ходит по раю, взвешивает варианты… Нет, здесь было прозрение, моментальное попадание, как в дзен-буддизме, не целясь…
И в-третьих, родители выбирают из ограниченного набора имен. Максимум максиморум, из ста. А обычно — если учитывать определенную страту, обычаи — тридцать-сорок имен, не больше.
И все эти имена готовы на выбор — их звуковой рисунок известен, и зрительное написание всем известно: родители не рискуют, не открывают новое имя, не сотворяют новое имя, а лишь выбирают из очень узкого, ограниченного ассортимента… — и все равно, как видим, такая большая проблема!
— Может, поэтому и проблема?
— Да, но Адам-то творил каждое имя с нуля! Не было у него ящиков с картотекой: «хоботные»… Elephant, elephantus vulgaris…
— Элефан… — повторила Леля, и Федор ею невольно залюбовался.
Сегодня она иначе себя вела и даже выглядела иначе — как будто вдруг стала младше на несколько лет.
Раньше Федор почти никогда не встречался с Лелей глазами: разговаривая, он чаще смотрел на нее, а она куда-нибудь в сторону, — а сегодня он то и дело ловил на себе веселый и в то же время требовательный взгляд. Даже глаза у нее — казалось Федору — стали круглее. Куда-то девалась обычная кривая усмешка.
Федя чувствовал что-то вроде давления; чувствовал на себе давление ожидания. Но поскольку ему прямо не говорили, чего именно ждут, — он и не торопился вдумываться, а просто купался в этом интересе к себе… И требовательности тоже радовался — после стольких лет, когда никто ничего от него не требовал и не ждал.
— Элефан — по-французски?
— Да, да… По-латыни, вообще-то. Да, элефан, элефант… Величественно…
— По-французски всегда в конце ударение?
— Разумеется! Ты была бы «Лёля», или лучше «Ляля» — французы повторяют слог: Mimi, Tata, Lala…
— По-моему, из нас двоих «Ляля» — это ты, — Леля чуть-чуть усмехнулась на прежний манер, но не обидно. — А «мышь» по-французски?..
— Souris.
— Сури?
— Да. Какие-то в этом слове есть зубки, остренькие, грызут что-то в укромненьком месте… И в то же время улыбка: sourire, un sourire по-французски «улыбка»! Чуть-чуть оскаленная улыбочка, зубки — но все же улыбка.
