Кхай и оставшийся Воин ничем не могли помочь Черному, их накрыла волна мелких летающих тварей, издающих мерзкий высокий писк. На мгновение показалось, что все, конец и оставшимся двум, но нет, луч закатного солнца отразился от белого золота доспехов и от хищно оскаленной морды муйан’кашат. Мастер дуалов был погребен под толщей изуродованных тел, а Кхай стоял, стоял уже один. Шатаясь словно одинокое дерево на ветру он медленно повернулся лицом к нашей ложе, и магия Арены разнесла его шепот по амфитеатру щекоча и мне ухо:
— Тсани, я вновь победил и вновь ради тебя, на этот раз ты примешь мою победу?
Путь к полю Арены был так долог, несколько бесконечных минут всеобщего внимания, до которого, мне, впрочем, не было никакого дела. Все мысли занимала одинокая фигура, закованная в доспех, по неведомой причине, все такой же чистый и сверкающий. Наконец мои босые ноги ступили на окровавленный песок, но не это меня волновало, а то, что Кхай продолжал шататься, словно под порывами незримого ветра. И только когда был сорван шлем, и серебристая коса заструилась, просясь в мои руки, только тогда я заметила рану на его боку и сочащуюся тонкой струйкой кровь. Но нельзя прерывать ритуал, нельзя дать победе ускользнуть сквозь пальцы, особенно когда она оплачена такой ценой. И сдерживая шаг я подошла к нему и положила руку чуть ниже оскаленной морды:
— Этот бой достоин любой баллады, а ты, мой чемпион, навеки будешь в моих мыслях.
Мне хотелось кинуться ему на шею, развязать косу, укрыться в черном водопаде, в крепком объятье, жарком поцелуе, но что-то удерживало меня, меня, но не правду моего взгляда и Кхай все прочитал, все понял и от того изумрудная бездна потеплела, стала будто ближе и меня почти затянуло в опасный омут, когда над Ареной раздался бас Ирэ:
— Дзайн’Кхай вновь доказал, что он истинный сын Дома Воинов, сегодняшняя победа зазвучит грозным гимном мощи Дзайн, предостережением всем тем, кто захочет посягнуть на честь и свободу, на мирное сосуществование Великих Домов. Пока есть в наших рядах такие воины как Кхай, вы все можете спать спокойно, не опасаясь никаких бурь и перемен. Тот, кто победил тварей Сумеречного Болота, сладит с любой опасностью. Все чествуем абсолютного чемпиона Арены Дзайн’Кхая!
В стремительно темнеющем небе раздался пронзительный крик, серебристые крылья заслонили закатное солнце — хаснеет’таро прилетела почтить славную победу. Секундная тишина взорвалась бурными овациями и целой волной эмоций, накрывшей нас с Кхаем. Весь тот страх, что испытали зрители, перевоплотился в восторг и счастье, будто не Кхай, а они, каждый из них, сегодня сражался на Арене и победил. Все вместе они пели гимн безумной отваге и запредельному мастерству.
И преданности. Кхая мне.
Если бы это только было правдой…
А Кхай между тем упал на колени, со стороны могло показаться, что тоже часть ритуала, но я знала и чувствовала, что все совсем иначе. Яд моорнов пробрался в его кровь и сейчас опутывал своими дурманящими сетями. Черные пряди поникли, не развивались и не стремились обвинить мои запястья, и это испугало меня больше всего.
Песок скрипнул, зашуршал, когда я рухнула рядом с ним.
Его кожа такая холодная, а ведь должна быть горячее солнца. Его глаза открыты, но он не видит меня — изумрудное безумие заволокло белесой дымкой. Скулы обозначены острее, а вокруг глаз почернели круги. Яд моорнов высасывает из него силу! Бездна, как это остановить?!
Почему только в миг потери понимаешь истинную ценность даров Хаоса? Почему эта вечная драма несвоевременности?!
— НЕТ!
Крик оглушил даже меня, а после него тишина на поле Арены стала еще гуще.
— Не смей!
— Был бы рад выполнить твой приказ, моя тсани, вот только… — кровавые хрипы не дают ему закончить предложение, он заваливается набок, а я…
Я все отчетливее понимаю, что не могу допустить его смерти. Даже на время, даже если и так есть шанс, что он возродится. Хаос любит парадоксы, так что никогда нельзя быть уверенным в законах Первозданного. Только в одном. Только в себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Рожденный Мейн’Кхай, признаешь ли ты меня своей Тана’ле[1]?
Кхай удивленно вскидывает голову, из последних сил пытается приподняться, но лишь заваливается на полусогнутые руки.
— Мейн’Кхай, признаешь ли ты меня своей Тана’ле? — повторно спрашиваю я его.
Но этот несносный упрямец все молчит, не произносит ритуальных слов. Догадался.
— В последний, третий раз спрашиваю я тебя, Мейн’Кхай, признаешь ли ты меня своей Тана’ле?
Перед ним непростой выбор — или признать очевидное, и позволить мне спасти его жизнь, или… Стать моим рабом, так как я все равно спасу его жизнь, даже против воли.
— Признаю, — прохрипел он из-под черной, слипшейся челки.
— Повтори, — потребовала я согласно ритуалу.
— Признаю тебя, — еще один едва слышный шепот.
Но я должна спросить и в третий раз:
— Скажи.
Кхай поднимает голову и наконец произносит полную фразу:
— Мейн, алеас Ки’Хай, а ле, а неш, а неф, а эш, а ки тана-ле Реш, алеас Во’Аэль, а ас тана-саах[2].
— Реш, алеас Во’Аэль, цах аит Мейн, алеас Ки’Хай, а ас тана-ле[3], - провозглашаю я в завершение. — Своим именем, своим правом Тана’ле, запрещаю тебе умирать и забираю себе твою судьбу.
Кладу правую ладонь на его лоб, а левую на грудь, так чтобы сердца бились прямо под ней. Сколько раз мы произносили эти слова? Не помню точно, но, кажется, что это было почти в каждую эпоху, каждые несколько тысяч лет. Умереть за другого не страшно, страшно потом не проснуться.
Отрава моорново проникает под кожу, вливается в мои вены, стремительно несется к сердцам. Мир выцветает, становится черно-белым. Объекты теряют контур, а света все меньше и меньше. Пропадает слух, и я уже не могу разобрать слова примчавшегося Лаита, почти не чувствую прикосновений Кхая, лишь бесконечный холод и вязкий, сладковатый привкус во рту…
Лаит.
…Все было сыграно как по нотам. Порталы открылись, Кхай победил, но все же оказался раненным, при смерти, и все было бы хорошо, сердца радовались двойной победе — тсани Регалии, а мне мертвый враг. Вот только… Вот только Аэль решила иначе. Она забрала себе его смерть, древним, забытым всеми ритуалом, назвав почему-то Мейном. Мейн, он в самом деле Мейн? «Смерть Которой Нет».
Как символично, как дерзко.
И теперь моя тсани тает, исчезает, растворяясь в потоках силы, как и трупы моорнов, что валяются по всей Арене. Моя любовь, моя жизнь уходит за Грань, в область мироздания, куда никому нет прохода.
Никому кроме Мейнов, сильных Проводников.
— Сандалии, надень их на нее!
Оживший, окрепший Кхай дергает, заставляя обратить внимание на зажатые в руках Регалии. Зачем они ей теперь? Словно прочитав мои мысли, мой враг зло шипит:
— Нам не пройти в Мир Моорнов, Путь закрыт для всех хаоситов без исключения!
Да? Чутье Проводника подсказывает, что и на этот раз он говорит правду. Значит все потеряно?
— Сандалии, отрыжка Бездны, надень их! Они приведут ее Домой!
Догадка осеняет меня и прежде, чем Аэль окончательно пропадает из этой реальности, еще две Регалии оказываются на ней.
[1] «Владеющий разумом», устаревшее обращение, принятое к высшему господину. Раньше этим титулом наделяли того, кто дал дар жизни — родителей и тех, кто спас от смерти. Вследствие ухода от традиций строгого подчинения семье, данный титул больше не используется хаоситами (хаоский).
[2] Мейн, осознающий себя как Несуществующий, разумея, стремясь, желая, чувствуя, дарит себя владетелю Реш, осознающею себя Аватарой, становясь рабом владетеля (хаоский).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
[3] Реш, осознающая себя Аватарой, забирает путь (жизнь) Мейна, осознающего себя Несуществующим, становясь владетелем раба (хаоский).
ЧАСТЬ 3. Обратная сторона любви Глава 27 Плен и тлен. Аэль
— Расскажи мне красавица, сколько же ты выпила, чтоб так ужраться, ага? В зюзю, в дым, ага…
