Когда католические священники увидели, что их церкви пустеют, они обратились за помощью к светским властям, всеми усилиями пытаясь возвратить «потерянных овец». Но народ нашел в новом учении то, что питало душу, и отворачивался от тех, кто так долго кормил их не насыщающей шелухой суеверных обрядов и человеческих традиций.
Когда начались яростные преследования учителей истины, они вспомнили слова Христа: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» (Мф. 10: 23). Свет истины проникал повсюду. Преследуемые изгнанники, найдя где-нибудь гостеприимный кров, проповедовали там о Христе, иногда это удавалось делать в церкви, а когда не было такой возможности, они проповедовали в частных домах, в поле или в лесу. Святым храмом становилось любое место, где был хотя бы один слушатель. И истина, возвещаемая с такой энергией и настойчивостью, не знала преград.
Напрасны были все попытки духовной и светской власти уничтожить ересь. Напрасно они прибегали к помощи тюрем, пыток, костров и мечей. Тысячи верных детей Божьих отдавали свою жизнь, свидетельствуя об истине, которая неуклонно распространялась. Гонения только способствовали этому, и попытки дьявола соединить истину с фанатизмом привели к тому, что разница между работой сатаны и работой Божьей стала еще отчетливее.
Глава 11
Протест князей
Одним из самых выдающихся свидетельств в защиту Реформации стал протест князей Германии на государственном сейме в Шпейере в 1529 году. Мужество, вера и решительность этих мужей Божьих отвоевали свободу мысли и совести для грядущих веков. Благодаря этому протесту, церковь Реформации стала называться протестантской, его принципы составляют «самую суть протестантизма».
Для Реформации наступили мрачные и грозные дни. Вопреки Вормсскому эдикту, объявившему Лютера вне закона и запрещавшему его учение, все же в стране преобладала религиозная терпимость. Божественное провидение сдерживало силы, борющиеся с истиной. Карл V не раз собирался нанести сокрушительный удар Реформации, но вынужден был отступать. Часто неминуемая гибель грозила всем, кто осмеливался сопротивляться Риму, но в самый критический момент появлялась на восточной границе турецкая армия или французский король, а то и сам папа, с завистью смотревший на возрастающее могущество императора,— начиналась война, и, таким образом, среди распрей и волнений Реформация продолжала усиливаться и расширяться.
Наконец папские вельможи преодолели свою вражду и объединились, чтобы совместно бороться против реформаторов. Государственный сейм, который собрался в 1526 году в Шпейере, предоставил каждой из немецких земель свободу в вопросах религии до созыва вселенского собора, но едва миновала опасность, вынудившая пойти на эту уступку, как уже в 1529 году император созвал второй сейм для подавления ереси. Было решено, что князья попробуют мирным путем противодействовать Реформации, но в случае неудачи Карл был готов обратиться за помощью к мечу.
Приверженцы папы ликовали. Во множестве собравшиеся в Шпейере, они и не пытались скрыть своего враждебного отношения к реформаторам и их покровителям. Меланхтон писал: «Мы стали проклятием и отбросами мира, но Христос смилосердствуется над Своим бедным народом и спасет его». Князьям-протестантам, приехавшим на сейм, было запрещено даже проповедовать Евангелие в домах, где они остановились. Но жители Шпейера жаждали услышать Слово Божье, и, невзирая на запрещение, тысячи людей стекались на богослужения, происходящие в часовне курфюрста Саксонского.
Это ускорило кризис. Император обратился к сейму, требуя отменить постановление о свободе вероисповедания, утверждая, что оно послужило поводом к многочисленным беспорядкам. Этот произвол вызвал возмущение и тревогу среди христиан-протестантов. Один из них заметил: «Христос снова оказался в руках Каиафы и Пилата». Римское духовенство становилось все более агрессивным. Один папист-фанатик сказал: «Турки лучше лютеран, потому что они соблюдают посты, а лютеране этого не делают. Если мы должны выбирать между Словом Божьим и старыми заблуждениями церкви, тогда следует отвергнуть первое». Меланхтон писал о Фабере: «Каждый день он швыряет новыми камнями в нас, вестников Евангелия».
Религиозная веротерпимость была установлена законным путем, и протестантские княжества решили бороться против такого нарушения своих прав. Лютер, согласно Вормсскому эдикту все еще находящийся в государственной опале, не имел права присутствовать в Шпейере, но вместо него поехали его единомышленники и князья, которых Господь вразумил выступить в защиту Своего дела. Благородный Фридрих Саксонский, прежний покровитель Лютера, умер, но вступивший на престол его брат герцог Иоганн приветствовал реформацию и, стремясь к миру, проявил много энергии и бесстрашия во всех делах, касающихся веры.
Священники требовали, чтобы княжества, принявшие Реформацию, безоговорочно подчинились правосудию Рима. Реформаторы же хотели получить провозглашенную ранее свободу. Они не могли согласиться с тем, чтобы государства, принявшие с таким воодушевлением Слово Божье, вновь подпали под власть Рима.
В конце концов было предложено компромиссное решение — там, где Реформация еще не утвердилась, Вормоский эдикт оставался в силе, а «там, где народ не подчинился ему и где приведение его в действие чревато восстанием, не производить никаких реформ, не затрагивать в проповедях спорных вопросов; не препятствовать служению мессы и не разрешать католикам переходить в лютеранство». К великой радости папских священников и прелатов, это предложение было одобрено сеймом.
Если бы это решение проводилось в жизнь, «Реформация не смогла бы распространяться… в новых местах и упрочиваться… там, где она уже существовала». Следовательно, свобода слова была бы запрещена, обращение в истинную веру стало бы невозможным. От приверженцев Реформации требовали немедленно подчиниться этим ограничениям и запретам. Надежда для мира, казалось, была почти потеряна». «Восстановление римской иерархии… неизбежно привело бы к возрождению прежних злоупотреблений», и скоро нашли бы возможность «для полного уничтожения движения, и так расшатанного» фанатизмом и раздорами.
Встретившиеся для совещания представители протестантской партии с полным отчаянием смотрели друг на друга. У всех на устах был один и тот же вопрос: «Что предпринять?» Ответ на этот вопрос имел огромнейшее значение для мира. Согласятся ли руководители Реформации принять новый указ? Как легко в этот поистине решающий час реформаторы могли бы убедить себя в необходимости занять неправильную позицию. Сколько благовидных предлогов и справедливых доводов они могли бы найти для того, чтобы оправдать свое подчинение Риму! Лютеранским князьям была гарантирована свобода вероисповедания. Подобная привилегия распространялась и на тех, кто до выхода этого указа уже был на стороне Реформации. Неужели этого им было мало? Скольких опасностей они могут избежать, если подчинятся новому указу! Какие неизведанные бури и грозы ожидают их в случае неподчинения! Может, когда-то в будущем откроются более благоприятные возможности? Давайте изберем мир; примем масличную ветвь, предлагаемую Римом, и залечим раны Германии. Рассуждая подобным образом, реформаторы могли бы оправдать принятие компромиссного предложения, что в самом скором времени привело бы к краху их движения.
«К счастью, глубокая вера руководила всеми их действиями, и они обратили самое серьезное внимание на принцип, лежавший в основе этого предложения. В чем же он заключался? Это было право Рима принуждать совесть и запрещать свободу мысли. Но разве им лично и их подданным — протестантам не предоставлялась свобода вероисповедания? Да, как милость, специально обусловленная этим предложением, но не как право. Что же касалось всего другого, оставшегося за рамками договора, то там по-прежнему сохранялся культ власти, совесть становилась неуместной, Рим же оставался непогрешимым судьей, которому нужно было подчиняться. Принять предложенный договор значило признать, что свобода вероисповедания допускается только в протестантской Саксонии, а во всем остальном христианском мире свобода мысли и приверженность Реформации являются преступлением и влекут за собой тюрьму и костер. Могли ли они согласиться с тем, что религиозная свобода ограничивается строгими рамками, и тек. самым заявить, что уже все обращены в истинную веру? Могли ли они допустить, чтобы там, куда простиралась власть Рима, его господство было увековечено? Могли ли реформаторы считать себя невиновными в крови сотен и тысяч тех, кто в результате этого компромисса расстанутся с жизнью в папских странах? Это означало бы изменить Евангелию и свободе христианства в самый критический час». Нет, скорее они «пожертвуют всем: своим положением, своим состоянием и своей жизнью».
