Это новость. С каких, интересно, пор поселилась в Шонне мысль делить «свои» и «наши» деньги? Я ей что — жалел когда-нибудь на что-нибудь? Не припомню такого ни единого раза. Попрекал, укорял? Никогда. Она меня то и дело удерживает он «неразумных трат», вот как сейчас, а чтобы я ее — да ни за что! Странно, хотя и забавно: видимо, ей очень понравилась мысль о том, что она самостоятельно зарабатывает. По-моему, двуединое человечество обезумело в попытках заменить равновесие равноправием. Ну-ну…
Кроме Шонны, я еще знаю одного человека, которому шибко понравилось деньги зарабатывать: мой отец! Как подменили человека на старости лет! И впрямь подменили: даже вставные зубы у него другие, вполне приличного вида, хотя он уверяет меня, что они — те же, впервые вставленные. И глаза, я уж не говорю об одежде. Глаза у отца чуть ли ни цвет и форму поменяли: белки чистые, зрачки и радуга не дрожат, не виляют, взор прямой и холодный. Осанка, осанка у него — как бы расправилась из полусогнутого состояния! Чему бы я никогда не поверил, если бы сам не видел, как оно было до и после! Он даже голову поворачивает иначе: осматривается, не озирается.
Я теперь чаще отца вижу, чем когда-то, когда он по улицам слонялся, алкашествовал: в две недели раз встречаемся — это уж точно, а бывает и чаще. Кроме того, у нас с ним появились взаимные интересы! И вот как это произошло.
Звонит мне отец на работу, потому что номер трубки я ему все не удосужусь дать, и предлагает встретиться обсудить одно дельце. Ёк! — мое сердечко: «куда-то влип папахен». Это была самая первая, когда-то ставшая привычною, мысль. Но — нет, голос бодрый, без тревоги. А!.. забыл сказать: голос у отца, голос почти не изменился, — тот же хрипловатый тенор, окончания слов временами звучат нечетко, расплываются. Гласные-то расплываются, а пожара и наводнения в его тоне и голосе нет, спокоен отец, мне уже легче. Значит, денег попросит, — это вторая мысль. Но он ни разу у меня сам не просил, если я ему и давал, то насильно впихивать приходилось, и очень давно подобное было в последний раз. Тогда что же ему от меня надо? Еду, такой, по летнему городу, давлю тополиный пух новыми шинами, гадаю. Действительность обманула и превзошла все мои (нехитрые, надо признаться) ожидания: папаша вдруг менеджерит в какой-то шарашкиной фирмошке по сбору утиль-сырья и хочет встать на юридическое обслуживание, бо его всякая канцелярская сволота-мошкара донимает и обирает.
— А ты уверен, — говорю, — папа, что вашей, гм, корпорации по карману будет обслуживание в рамках нашей «Совы»?
— Я уверен, — отвечает. — Я ваши рекламные проспекты и ценники внимательнейшим образом изучил, прежде чем взялся тебе звонить. И сравнивал с другими конкурентными «прайсами».
Надо же! Крут папаша мой: сравнивает чего-то себе, выясняет! Это приятно.
— А ты кто там, в вашей фирме?
— Директор.
— Ого! И как, — спрашиваю, — в нашу пользу сравнение?
— Нет. Такая же дребедень, что и всюду. В вашем бизнесе, я погляжу, главная задача маркетологов — нарисовать как можно более грозный лэйбл, чтобы видно было: это не простые, а королевские тигры, от одного вида которых обсираются чохом все: и клиенты, и их обидчики.
Я рассмеялся. Пожалуй. Но не соглашаться же вслух с собственным отцом…
— Ну да! У нас никакие не тигры, а просто сова.
— У вашей совы когти как у медведя. И вцепились эти когти не в томик гражданского права, а в рукоятку сабли.
— Двуручного меча.
— Тем более. А ценники всюду примерно одинаковы и наверняка лживы. Стоит только пальцем указать и переспросить, как наверняка выяснятся дополнительные обстоятельства и условия, по дополнительным, разумеется, расценкам. Я выбрал ваш прайс, потому что рассчитываю на тебя, надеюсь, что ты, на правах сына, поспособствуешь умеренному грабежу, в сравнении с другими юридическими образованиями. Лживы же?
— Слушай, пап. Неприлично взрослому сыну соглашаться с родителями, но — да, как ты догадался? Ты бы не мог не курить в салоне? Подожди, плиз, пока доедем?
— Сам такой, потому что. Я же тоже ценники создаю на свои услуги, понимаю правила игры. Ты куда меня везешь?
— В кафешку. «Ветка оливы». Там неплохо, даже поесть можно за умеренные деньги. Ты против?
— Нет. То есть, да, против. Поехали, лучше, ко мне домой, а то я у тебя был, а ты у меня — нет. Чай, кофе, вода, сахар найдутся, вроде бы и колбаса с сыром еще остались. Ты голоден?
— Н-нет, — говорю я, весьма озадаченный отцовскими словами. А самого вдруг любопытство разобрало — прямо лопнуть готов от любопытства! Ведь он же где-то физически проживает, мой отец? С кем-то, или один, в конкретных стенах, в реальном доме… Не думаю, чтобы там… — Нет, пап, не голоден, хотя могу при случае закинуться бутербродом. Поехали, командуй, кормчий, указывай путь. А… удобно будет?..
— Один живу. Ты это имел в виду? Прямо. До конца прямо… Потом направо, потом покажу…
— Угу.
Приехали мы, как я и предполагал, на самую окраину Бабилона, где за отцовским домом, вдоль улицы Тростниковой, выстроилось еще с пяток таких же многоэтажек, а дальше — лес, как бы подковой с трех сторон. Но в лес, так я понял, простой бабилонец запросто не зайдет, поскольку он, худосочный ельник с осинником, во-первых, весь в мелких болотцах, гибельных для городской обуви, во-вторых — почти со всех сторон окружен речкой, а может и каналом, и, вдобавок, считается пригородным заповедником, где костры разводить нельзя, пилить, колоть, рубить — еще строже нельзя. Почему-то мне кажется, что трудности доступа к лесу менее всего на свете колышут моего отца. Как-то при случае, я спросил его об этом и получил полное подтверждение моим урбанистическим предположениям.
Дом как дом, восемнадцатиэтажный, белый в голубую полосочку, без единого кирпича сваян, с ног до головы крупнопанельный, хотя и не самый примитивный вариант. Стоянка автомобильная есть, но далеко… Ладно, думаю… Моторы возле дома приличные стоят, один даже не хуже моего «Вольво», зайдем мы ненадолго…
— Как тут с моторами? Курочат? — Папахен словно ждал моего вопроса, ни секунды паузы в ответ:
— По ночам случается, днем — ни разу не припомню. Это благополучный микрорайон, «галльский», в основном, европейский. Да мы же ненадолго.
Лифт, на диво, не уделан подростками: самый чахлый минимум матерных надписей, да и те полустерты, вентиляционные решетки жвачкой не залеплены, кнопки этажей без сигаретных ожогов… Что за чудеса…
— Дело не в жителях, следящая камера установлена, вон торчит, под дырку от гвоздя замаскирована!.. И в грузовом лифте камера. Так что хулиганчики стремаются гадить на виду, хотя и это бывает.
Отец прочитал набор моих нехитрых пассажирских мыслей, а я — чистейшей воды ротозей! Я бы и сам мог догадаться… обязан был догадаться о камерах видеонаблюдения, если, конечно, я детектив среди тугодумов, а не тугодум среди детективов! Самое интересное в моей тупости, что видел я нарисованные на полу огромные цифры-единицы перед пассажирским и грузовым лифтами, цифры у самого входа в лифты и расположенные именно для прочтения из кабин, из под кабинного потолка, если точнее. Это же и есть классический признак скрытой камеры, мне бы ему и внять. Лифтовые хулиганы, в подавляющем большинстве, это подростки, живущие в том же доме. Либо сами, либо их друзья, которые, навещая, свинячат, а потом приглашают гостеприимного поросенка к себе и угощают тем же блюдом в своих лифтах. Соответственно, скрытая камера для них — уважительная причина терпеть чистоту и порядок, альтернатива более приемлемая, нежели штрафы и побои. Точно, вот они цифры: один и семь, семнадцать.
— Высоко забрался, смотрю. С водой, с теплом не бывает перебоев?
— Не было пока, а тепло в отоплении сверху идет, не снизу. Я хотел на самый верх, на восемнадцатый, да не случилось подходящих вариантов.
Все-таки странный у меня папаша: обычно люди в возрасте не любят высоких этажей, и тем более под самой крышей. Разве что, снимать такую немного дешевле… В этом, вероятно, и зарыт его интерес к верхотуре. Что ж, это жизнь, все нормально и логично. Парадная закрыта на код. Лестничная площадка закрыта на замок. Интересно, как они с лифтерами и пожарной инспекцией вопросы улаживают? Не они сами, конечно, а их лендлорды.
— Пап, а что пожарная охрана? За замки на лестничных площадках не достает?
— У менеджеров дома, как я понял, с ними письменная договоренность: в пожарном отделении нашего микрорайона имеются все дубликаты ключей от парадных и черных лестниц. Правда, это лишний шанс, что дубликаты с дубликатов попадут не в те руки…
— Не-е, как раз этого ты не бойся, — говорю я отцу с полным знанием дела. — Даже мало-мальски опытному скокарю, не говорю уж о домушниках, ваши замки не препятствие, а случайным бездельникам, маньякам, наркоманам, хулиганам — эти железяки с засовами вполне достаточная преграда. Опыт показывает, что и пожарные иногда раззявы, несмотря на все дубликаты. Впрочем…
