— Я не человек, — глухо возмутился Енох и пошел белыми бликами, словно индикатор на зарядном от Айкоса.
— Не начинай играть смыслами, — жестко сказал я, — всё-то ты понял.
— Не понял…
— А давай-ка я прикопаю деревяшку где-нибудь, тебе будет удобно кружить. Могу в центре деревни даже. Хочешь, возле колодца или в клубе?
— Не хочу, — надулся Енох, — ты обещал меня с собой взять. Мы даже договор как бы заключили. А теперь ты от своих слов отказываешься.
— Договор подразумевает двухстороннее сотрудничество, — мрачно заметил я, — а у нас получается, что я из тебя буквально вытаскиваю все.
— Но я же тебе помогаю! — возмутился Енох, — вчера вон с Барсиком.
— За Барсика, конечно, огромное спасибо, — улыбнулся я, вспомнив вчерашнее и лицо Зубатова. — Но в остальном ты помогаешь, только если сам захочешь. Меня так не устраивает.
В ответ Енох мигнул и исчез, оставив последнее слово за собой.
Вот гад!
Соседка Василия — та старушка, которой я таскал воду, говорила, что он одновременно гулял с несколькими девушками: Клавкой, Улькой, Маруськой и рыжей Танькой с хутора. Танька отпадает сразу, так как хутор далеко, вряд ли она часто в Вербовку ходила, скорее он к ней наведывался. Остаются три девушки. Клавка Анфиску «за волосья оттаскала», Улька с ней поругалась и только Маруська ограничилась угрозами. То есть именно у неё гештальт не закрыт. А то, что у этой девушки полыхает и сильно — об этом свидетельствует характер угроз, раз она обещала изувечить Анфису.
Выяснив, где живет упомянутая бабулькой Маруська я отправился к ней. Надо поговорить и всё-таки разобраться, кто именно точил зуб на Анфиску и Василия, и был заинтересован в их смерти.
С Маруськой я пересекся у колодца. Это оказалась невзрачная на лицо русоволосая девушка, но со столь внушительной грудью, что я на несколько мгновений аж выпал из реальности. Стоял и пялился, как дурак.
Маруська, видимо зная такую бурную реакцию парней на её габариты, гордо выпятила грудь ещё больше и, не удержавшись, хихикнула:
— Нравлюсь? — выдохнула она глубоким голосом с небольшой хрипотцой.
У меня аж мурашки по коже пошли.
— Не знаю ещё, не пробовал, — решил я нагло ломать шаблоны и не дать ей перехватить инициативу. — Поговорить нам надо, Мария.
— О чём нам с тобой говорить? — удивилась она, но кокетливо развернулась таким ракурсом, что шикарный бюст колыхнулся, вызвав у меня мощный прилив желания.
— Я из агитбригады, — сглотнув, представил я впопыхах склеенную гипотезу моего такого интереса, — меня Гудков прислал тебя спросить.
— Ага. Ясно, — сразу стала серьёзной она, — а что спросить?
— Ты с Василием встречалась, это правда?
— Не твоё дело! — зло вспыхнула Маруська.
— Ну, как знаешь, — демонстративно равнодушно пожал плечами я, — но только все слышали, как ты угрожала Анфисе ноги переломать из-за Василия, а потом сперва её убили. А потом и его.
— Да это же я так! — перепугалась Маруська, — да ты что! Я же просто! Рассердилась, вот и сказала. Ничего такого я бы не сделала! Ты что!
— Ну вот Гудков тоже так считает, — кивнул я, — поэтому прислал меня спросить некоторые детали. Для рапорта. В город пишет. Но раз ты не хочешь говорить, то я пойду…
— Постой! Почему это я не хочу говорить! Я очень даже хочу говорить! Ты, главное, спрашивай! Я всё расскажу! Всё-всё! И про Ульку тоже расскажу! Ты спрашивай!
— Ну ладно, — со вздохом позволил уговорить себя я. — Только ради тебя. Расскажи всё.
— Прям всё? — покраснела Маруська.
— Всё! — потребовал я.
— Ну… Васька ходил ко мне, а потом эта коза Анфиска влезла, — нахмурилась она. — И он стал к ней ходить.
— И что дальше?
— А дальше всё, — печально развела руками Маруська.
— То есть он тебя бросил и стал гулять с Анфисой, да?
Маруська со вздохом кивнула.
— А ты не пыталась его вернуть?
— Нет! Я не такая! Да, плакала ночью в подушку! Да, обидно было! Но бегать за ним я не стала! Я не Анфиска. Вот она прямо караулила его, выслеживала. А я — гордая!
— А с Анфисой ты после этого не разговаривала?
— Хотела сперва, это да, — не стала отпираться Маруська, — но ты же видишь, мы живём в разных концах села, поэтому как-то и не встретились. Хотя я думаю, что она знала, как я зла, и сама сторонилась меня.
— А кто, на твой взгляд, мог желать убить Анфису?
Маруся задумалась, стояла с отчуждённым видом, закусив губу. Я не торопил, пусть соберется с мыслями. Поглядывал на её шикарную грудь и глотал слюнки (чёртовы гормоны подростка!).
— Да почитай все девки хотели, — наконец, произнесла она. — Когда эта коза увела моего Василька, она же ходила вся такая гордая по селу, выпендривалась. Чуть ли что замуж она за него пойдёт! А он просто с ней гулял! Сто лет надо она ему такая, коза драная!
— А с тобой разве не гулял? — не удержался, чтобы не поддеть Маруську я.
— Меня он любил! Да! Любил! — вспыхнула Маруська. — Он сам мне говорил! Ажно два раза! А эта коза облезлая…
— Погоди, — пресек фонтан возмущения Маруськи, — давай конкретно. Улька убить её могла?
— Могла! — с готовностью закивала Маруська, — Улька корова такая, что кого хочешь могла!
— А Клавка?
— Ой, эта кобылица тем более могла!
В общем, мы перечисляли всех вербовских девок, и по мнению Маруськи у каждой была возможность и желание убить Анфису.
— Так что, получается любая девушка могла? — не выдержал я, окончательно запутавшись во всех этих Матрёнах, Алёнах и Ксениях.
— Ну нет, наверное, не все, — нахмурилась Маруська.
— А кто не мог бы?
— Лушка не могла. И поповны.
— Ну с поповнами понятно. А кто такая Лушка?
— Так Сомова это дочка, — пожала плечами Маруся, — к которому ты столоваться ходишь.
Вот, блин, деревня, все всё знают!
— Вроде его дочку звать Люба, — неуверенно сказал я.
— Дык это самую мелкую Люба, а среднюю — Лушка, — поправила меня девушка.
— А почему я её у Сомова не видел?
— Ну так я ж говорю, Лушка не могла, она же к Надьке поехала в гости. Она ажно в Малинках живёт.
— А Надька у нас кто? — потёр гудящие виски я.
— Так сеструха её старшая.
— Ясно, — я понял, что с этой стороны мне ловить нечего, но сообразил задать другой вопрос, — а Василия кто, по-твоему убить мог? У кого была причина?
Маруська всхлипнула, затем задумалась и авторитетно выдала:
— Никто не мог! Причин не было!
— Погоди, то есть то, что он бросал девушек — это разве не причина?
— Ну так он же не виноват! — горячо воскликнула Маруська и опять вознамерилась вхлипнуть, — просто девки у нас в Вербовке наглые больно, вот он и мог дрогнуть.
В общем, облом. Так ничего у Маруськи выяснить мне не удалось. Со свиданкой тоже обломилось. Я хоть и бросал пылкие заинтересованные взгляды на её грудь, всё это Маруська проигнорировала. А в конце диалога, при упоминании о Василии, разрыдалась.
Пришлось интервью срочно сворачивать.
Я неспешно шел по дороге, когда меня догнал Лазарь. Был он, против обыкновения, весь встревоженный и уставший. Но сегодня полсела были встревоженными и уставшими.
В последнее время он меня сторонился — видимо, Сомов таки проболтался, что запрет сыпать яд под капусту исходит от меня. Но как бы то ни было, он всегда неизменно вежливо здоровался и быстро уходил прочь. Вот и сейчас, поравнявшись со мной, он поздоровался и сказал:
— Ты к Герасиму Ивановичу? Обедать?
— Ага, — решил не выделываться я, тем более время было уже к обеду.
— Ну пошли, раз так, — глухо сказал он.
— Лазарь, что там говорят? Уже кого-то подозревают? — не удержался от вопроса я.
— Да что вам всем неймётся! — взорвался Лазарь, — Нигде покоя нету! Умер человек — вот и умер! Так нет! Как старые бабы всё сплетни, сплетни! Домыслы! Тебе что, Капустин, заняться нечем?
— Да есть… — аж растерялся от такой вспышки ярости я.
