— Да, получилось не так уж плохо. По крайней мере у них достаточно здравого смысла, чтобы не быть вовлеченными в любую из этих глупостей, связанных с наркотиками. Брайан — вот проблема. Ты никогда не знаешь, где он, или куда он уходит. Во всяком случае он теперь работает, просто временная работа в парке, типа, но это хоть что-то. Имей в виду, я не думаю, что он четко понимает то, что хочет сделать со своей жизнью. Именно так. Иногда я думаю, что он живет на другой планете, далеко от всех нас остальных. Ждешь новостей, пока весь не изнервничаешься: не вижу его или слышу от него целые недели. А тут он возвращается с этой девушкой. Ведет ее вверх по лестнице. А потом внизу с ней готовит большой ужин. Я отвожу его в сторону и говорю: «Послушай-ка, сын, опомнись, это же не публичный дом, ты же понимаешь». Он дает мне какие-то деньги на еду. Я говорю: «Не в этом дело, Брайан. Ты мог бы выказывать этому месту хоть немного уважения». А ведь у него теперь разбитое сердце, потому что эта его подружка уехала в Лондон учиться в каком-то колледже. Ну, он довольно странным образом показывает это. Слишком умный, чтобы заботиться о собственном благе, вот как. Теперь Дерек, он совсем другая история...
Дело выглядело так, будто я действую своему старику на нервы. А правда в том, что ты никогда не слышишь о себе ничего хорошего, если подслушиваешь подобным образом разговор, но иногда все же лучше знать, откуда дует ветер.
Я сидел в своей комнате и смотрел телевизор; ну, телевизор Дерека на самом деле, если мы будем педантичны в этом отношении, а именно педантичным этот маленький козел всегда и был. Я услышал, как мой отец кричит мне и идет вверх по лестнице.
— Мы, ну, просто пойдем наверх к Норме. Надо разобраться с некоторым вещами для этой комиссии, — сказал он, весь из себя хитрый и одновременно смущенный.
Хорошее шоу. Я зажег свечку. Затем я собрал мою технику и начал готовить немного геры. Это ширево выглядело нормально, теперь я уже пожирал его глазами. Да хранит Господь Рэйми Эйрли! Да хранит Господь Джонни Свана! Я не героинщик, нет на самом-то деле, но пир обычно предшествует голоду. Лучше воспользоваться предоставившимся шансом.
Я поискал глазами ремень, но смог только найти бесполезный, эластичный ремешок Дерека. Я отбросил его и использовал гибкий шнур от лампы у его кровати. Я обмотал его вокруг бицепса, и сжимал кулак, пока не выступила большая черная вена. Затем я вставил иглу, сделал контроль, выпустив немного крови, и втер по вене. Клево.
Черт.
Я не могу вздохнуть, черт возьми.
Вашу мать, как хуево-то все оказалось. Я поднялся и сделал движение к туалету, но не смог до него добраться. Мне удалось извергнуть блевотину на старый NME. Я облокотился об стену, постоял так немного, отдышался, затем открыл окно и вышвырнул газету с блевотиной на задний двор.
Я лег на кровать. Так лучше. По телевизору шла мыльная опера, в которой играла миловидная женщина. Неожиданно я увидел ее как иссохшую старую колдунью, но уже больше не по телевизору — она стояла в комнате.
Затем ситуация изменилась и я оказался с парнем по имени Стюарт Мелдрам, который, когда мы были детьми, подскользнулся и упал с крыши одного завода в Лейфе. Это случилось до того, как мы переехали сюда. Крыша была из рифленого железа, и под крутым наклоном. Стю потерял равновесие, свалился и покатился с нее. А дело было в том, что там торчал ряд двойных штырей и они, типа, разорвали его на части.
Теперь я снова с ним и его лицо распорото, и целые куски мяса свисают с окровавленного тела. У него под мышкой был мяч, желтый мяч.
— Ну что, постучим, Брай? — спросил он.
Предложение показалось мне нормальным. Просто постучать. Против заводской стены. Он приблизился практически вплотную и сильно ударил в нее мячом. Желтый мяч отскочил под прямым углом и покатился прочь. Я побежал за ним, но он, казалось, набирал скорость. Я пытался нагнать его, но не смог сделать никакого ускорения. Все, что я видел, так этот мяч, скачущий вниз по дороге, словно подгоняемый ветром, почти как воздушный шар, и в тот момент все остальное вокруг замерло в тишине и спокойствии. Передо мной стояла моя мама в цветастом платье, держа мяч. Она выглядела молодой и прекрасной, прямо как тогда, когда я видел ее в последний раз... Я еще ходил в то время в начальную школу. Я был с ней одного роста, такого же, как я сейчас. Она взяла меня за руку и повела по этой холмистой улице, полной шикарных пригородных домов. Я спросил ее:
— Почему ты бросила нас?
— Потому что я сделала ошибку, сын. Ты был ошибкой. Этого никогда не должно было произойти. Ты, твой отец, эти квартиры, где мы жили. Я люблю тебя и Дерека, но мне нужна моя собственная жизнь, сын. Ты никогда не должен был появиться на свете. Я никогда не хотела дать жизнь какому-то Умнику.
Я видел Алека Бойла и Акулу, одетых в белые костюмы. Они проницательно кивали. Затем я вдруг осознал, что пялюсь на экран и все вернулось на круги своя — я смотрел по ящику мыльную оперу, а не галлюцинировал.
Через некоторые время у меня начались действительно скверные спазмы, так что я забрался под пуховое одеяло и попытался заснуть. Когда вошел мой отец, я сказал ему, что, по-моему, заболел гриппом, и оставшиеся до возвращения в парк три дня провел в постели.
3
АССОЦИАЦИИ ПОД ОПИАТАМИ
Я никогда снова не коснусь геры. Это игра неудачников. Каждый встреченный мной чувак, говоривший, что может это контролировать, либо мертв, либо умирает или ведет жизнь, не стоящую жизни. Каким же безумцем я был! Я все еще дергаюсь здесь в дежурке. Потеря уикэнда. Нет, вот спид — это мой наркотик, спид и экстази. На хуй героин.
Похоже, что вторая смена будет скучной. Книжка про Сатклиффа оказалась вполне удобоваримой. Хорошее чтиво. Правда всегда выглядит страннее, чем вымысел. Сатклифф был настоящим возмутителем спокойствия. Сатклифф был просто говнюком! Как же обдолбан был этот чувак! Некоторые вещи ты никогда не сможешь понять, они не поддаются объяснению, рациональному анализу и толкованию. Я взялся за биографию Матери Терезы, но не смог в нее врубиться. Я действительно ей не уделил слишком много времени. Мать Тереза казалась мне немного помешанной. Она заявляла, что Бог говорил ей делать то, что она делает; от нее же самой ни хуя никакого толка. Точно такой же довод использует Сатклифф. Это все просто натуральное дерьмо; люди должны брать на себя побольше личной ответственности.
Этот парк абсолютно депрессивный. Он похож на тюрьму. Впрочем, нет. Отсюда ты можешь уйти и отправиться в теплый, дружелюбный паб, но это означает увольнение, если тебя застукают проверяющие. Парки платят деньги за присутствие; тебе платят, чтобы ты здесь находился. Не делал что-либо, а просто был здесь. Я сижу в дежурке. Следовательно, я завис.
Раздался стук в дверь. На проверяющего непохоже — они никогда не стучат. Я открыл дверь и на пороге стоял Рэйми Эйрли. Он глядел на меня с мрачной улыбкой, исказившей его лицо.
— Предатели роботы теперь давным-давно мертвы, металлические заржавели, человеческие истекают кровью.
Полностью мои сантименты. Рэйми либо полоумный, либо гений, и меня вообще никогда не интересовало даже попытаться разобраться, кто он именно.
— Все в порядке, Рэйми? Заходи.
Он ввалилися в дежурку. Затем Рэйми исследовал раздевалки и душевые с тщательностью, сделавшей бы честь самому бдительному Парковому Проверяющему. Он вернулся в дежурку, взял книгу о Матери Терезе, удивленно вскинул брови, повертел ее в руках и швырнул обратно на стол.
— Техника есть? — спросил он.
— Да... то есть я имею в виду, нет. Не при мне, типа.
— Хочешь вмазаться?
— Ну, нет на самом деле, я имею в виду, я, как бы работаю, ну... да, но просто чуть-чуть, типа...
Он приготовил немного геры и я втерся, используя его технику. Я начал много думать о плавании, и о рыбе. О пределах свободы, которой они располагают — две трети поверхности земли и все такое.
Следующее, что я осознал: передо мной стоял Акула. Рэйми исчез.
— Ключи, — рявкнул он.
Я поглядел на него затуманенными глазами. Я чувствовал, как будто мое тело было коридором, а Акула был дверью в его противоположный конец. Какого черта он имел в виду? Ключи?
Ключи.
Ключи.
Мать Тереза и дети Калькутты. Накормить весь мир.
Ключи.
Ключи открывают двери. Ключи запирают двери.
Ключи.
Звучало клево.
— Ключи.
— У тебя они вообще есть? Ключи? — спросил он. — Давай, сынок, время закругляться. У тебя, что, нет дома, куда можно пойти?
Я начал вынимать ключи из моего кармана, не мою связку, которую я сделал, а их связку. Неужели у меня нет дома, куда пойти?
Мама, где ты?
— Это мой дом, — заявил я ему.
— Ты не в себе, приятель. Ты выпил? — он придвинулся ближе посмотреть, сможет ли он учуять что-нибудь в моем дыхании. Он выглядел озадаченным, но вглядывался глубже в мои глаза. — Тебя несет, как чертова бумажного змея, сынок. На чем ты? Ты на этой травке? На чем ты?
