Как она ни напрягалась, ей не удавалось вспомнить ни одного вечера из своего детства, когда отец покачал бы ее на руках, уложил бы в кроватку и нежно поцеловал на ночь. И вообще ее поцеловали только однажды, и то это был не отец, а старый Смит. Она тогда долго не могла заснуть, снова и снова переживая эту волшебную минуту. И потом частенько удивленно поглядывала на всегда сдержанного и молчаливого дворецкого, словно не веря, что он оказался способен на такую нежность…
От тоски у нее больно защемило сердце, и, оставив кружку, Люси повернулась и уткнулась лицом в подушку. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы ее приласкали сильные, нежные руки Мориса, но она никогда не посмела бы признаться в этом.
Одинокая слезинка скользнула по ее щеке, намочив подушку. Не хватало еще впасть в истерику. «Прекрати хныкать, Люсинда, и не смей унижаться, – строго приказала она себе. – Он только делает свою работу, а лично до тебя ему и дела нет!» Люси тихонько отерла щеку и села в постели, спиной прислонившись к изголовью.
– Раньше вы никогда не называли меня по имени, – сказал Морис, как будто только для того, чтобы нарушить молчание. – Я даже не подозревал, что оно вам известно.
Люси вспомнила, как часто она рисовала мужественный профиль Мориса Клермонта и замысловатый вензель из его инициалов на запотевшем окне своей спальни, и, с трудом проглотив комок в горле, тихо проговорила:
– Откровенно говоря, я давно его знала, но… все как-то так… складывалось между нами…
У нее дрогнул голос, когда их взоры встретились. Напряженное выражение его лица невольно смягчилось. Люси хотела вздохнуть, но внезапная судорога стиснула ей горло, и неожиданно для нее самой из груди вырвались горькие рыдания. Захлебываясь от жгучих слез, она закрыла лицо руками.
В следующее мгновение Морис оказался рядом, он сел на край кровати и обнял ее, как маленького ребенка.
– Ну-ну, все уже прошло, Мышка. Больше я никому не дам тебя в обиду.
«Мышка». Никто никогда так ласково не называл Люси. Сердце несчастной девушки так и рвалось навстречу неизведанному теплу. Вдруг ей подумалось, что, возможно, вот так же и ее мать, неизбалованная вниманием вечно занятого государственной службой, сдержанного супруга, могла не устоять перед ласковыми словами какого-нибудь поклонника.
Морис прижал к себе сотрясавшуюся от рыданий девушку и нежно потерся щекой о ее влажные волосы. Он очень хорошо понимал цену ее слезам. Она плакала так, словно хотела излить все слезы, накопившиеся в ее душе с самого детства.
Постепенно рыдания Люси перешли в прерывистые вздохи, и, смущенная, она попыталась высвободиться из его объятий. Но, заметив его ироническую усмешку, сделала вид, что хотела только усесться поудобнее. Морис снял стеснявший его шейный платок и погладил ее по щеке.
– Вы, наверное, думаете, что я глупая плакса, – выдохнула Люси между всхлипываниями. Он молча достал и поднес к ее носу свой носовой платок, и девушка машинально высморкалась в него. – Конечно, такие истерики совершенно непростительны. Ведь эти оборванцы даже не ударили меня, они только очень меня напугали. – Она спрятала лицо в его рубашку. – Но, боюсь, вы меня разгадали. Я самая обыкновенная трусиха!
Словно опровергая это запальчивое утверждение, он ласково провел рукой по ее спине. Глядя куда-то вдаль, Морис тихо возразил:
– О нет, Люсинда Сноу, вы вовсе не трусиха. Вы самая храбрая из всех женщин, которых я встречал в своей жизни. А иначе разве смогли бы вы бросить вызов самому капитану Року?
Морис почувствовал, как она снова задрожала. Он стиснул девушку в своих объятиях, потрясенный пронзившей его сердце болью. В глубине души он надеялся, что девушка уже преодолела свою романтическую влюбленность в пирата, но от одного упоминания его имени она опять предалась отчаянию.
– Не плачьте, Люси, – шепнул Морис ей на ухо, – он не заслуживает ваших слез!
Люси медленно подняла к нему мокрое от слез лицо, и он с изумлением увидел, что она… смеется. Да-да, на этот раз эта непостижимая мисс Сноу смеялась до слез!
– Простите мне мой смех… он, наверное… кажется вам…. совершенно неуместным. – Она с трудом перевела дыхание. – Но, знаете, вы сейчас ужасно напомнили мне Сильвию с ее страстью представлять меня эдакой бесстрашной героиней романов ее любимой миссис Эджворт. Но если говорить серьезно, то я должна признать, что во время нашей встречи с Роком не столько я оказалась храброй, сколько ему просто не повезло.
Вот именно, не повезло. Мориса до самых костей пробрал озноб, когда он подумал, какая страшная участь: в противном случае ожидала бы Люси в руках безжалостного Рока.
Он любовался девушкой, как будто впервые увидел ее. Любовался серебристо-пепельными волосами и огромными серыми глазами, в которых еще сверкали слезы. Его взгляд опустился к ее горлу, где на нежной коже потемнел синяк, и он осторожно коснулся пальцами этого места.
– Проклятый ублюдок! – выдохнул он.
Морис наклонился и нежно прижался губами к этой отметине. Ощутив, как бешено забился под тонкой кожей пульс, Люси беспомощно запрокинула голову, и ее густые шелковистые волосы тяжелым водопадом обрушились на его руки. Он никогда не думал, что запах лимона может быть таким сладостным. В Морисе разгорался жар желания, и он не знал, сумеет ли укротить его.
Нахлынувшая страсть заставила Люси затрепетать. Он восхищался ее стройной шеей, открытой для его поцелуев, ее пылающими щеками, полуоткрывшимися губами. Она сомкнула ресницы, словно отказываясь от реальности происходящего и погружаясь в новую неведомую жизнь с призрачным возлюбленным.
Но вот эти огромные серые глаза раскрылись, подернутые дымкой смущения и растерянности. Ее пальцы легко коснулись висков Мориса, когда она снимала его очки.
– Мистер Клермонт? – прошептала она и затем еще тише, словно во сне: – Морис?
Очки выскользнули из ее пальцев, когда он приблизил к ней лицо. Их губы соприкоснулись, дыхание смешалось, и сердца забились в унисон. Люси невольно задрожала от пугающего сознания их близости. Успокаивая, Морис погладил девушку по волосам и, слегка откинув ее голову назад, с такой проникновенной нежностью завладел ее губами, что казалось только естественным, что они раскрылись, уступая настойчивой просьбе его языка.
Долгий поцелуй Мориса вскружил голову Люси, отгоняя прочь жуткие воспоминания этого вечера. Ее обволокла чувственная слабость, заставляя забыть страх перед неведомыми ощущениями, вызывая только одно страстное желание, чтобы этот невероятный поцелуй длился целую вечность.
Морис упивался нежной сладостью рта Люси, все больше загораясь бешеным желанием. Неужели когда-нибудь она вся вот так же покорно отдастся ему? Одна мысль об этом отозвалась сильной болью в его чреслах. Но он все же решил ограничиться только этим восхитительным поцелуем. Опыт подсказывал ему, что дальнейшая настойчивость лишь вспугнет девушку и заставит ее замкнуться.
