Легко может быть, что политическая славянская жизнь на севере Европы старее не только Рима, но и всех греческих государств. - Мы уже знаем теперь из Зенд-Авесты (Зендаждь) Зороастра, что Славяне Венедские выселились ещё при жизни его из Бактрии к Балтийскому поморью и основали тут братовщину, в которой, по совету Зороастра, все должны были находиться в равенстве между собой, т.е. составлять демократию [87]. А по исчислению греков Зороастр жил за несколько тысяч лет до Платона, по поверке же этого исчисления Германцами - за 2000 лет до Р. X., следовательно, за 1250 лет до основания Рима и за 500 лет до образования первой греческой общины. И эта Славяно-Венедская братовщина, вступая в поморские пределы, принесла уже с собой грамотность, состоящую в тех самых письменах, которыми написана Зенд-Авеста, остатки которых сохранились у европейских Славян кое-где в рунических славянских надписях. - Представителем же богатства, величия и развития способностей ума Винетян служил знаменитейший их город Винета или Венеда, славнейший в своё время на всем севере, в пристанях которого теснились корабли всех народов, в котором известен даже был и греческий огонь, называвшийся у них «вулкановым горшком», как пишет о том Адам Бременский.
Неужели же братья этих Венедов-Славян, Славяно-Руссы, жившие обок с ними, не могли перенять у них правил гражданской жизни, когда мы видим из летописей, что ещё до Р. X. некоторые Славяне-Венедяне переселились с поморья на Ильмень и Ловать, т.е. в Новогородскую и Псковскую области, где были две подобные венедским братовщины, или вольные общины: Новогородская и Псковская.
Не проследив ещё этнографически и филологически страну Индукуша и сказаний о ней, не разграничив все её рассадники славянского народа, мы не можем ещё сказать утвердительно, но упомянем здесь, что при соображении отношений Индукуша и Бактрии к истории Славян нам сдаётся, что название Венедяне есть частное, а племенное их название есть по-бактрийски Парси, Па-Рси, по-славянски По-Рси, По-Роси, по-русски Рось, Русь.
Теперь считается уже доказанным, что под именем Скифов Греки подразумевали Славянские племена, и в особенности Руссов и Венедов; но Геродот говорит о Скифах как об умнейшем народе, а Афиняне причислили Скифа-Анахарсиса (вероятно, Анахара) к числу семи мудрецов. Спрашиваем: ужели же в числе дикарей, какими скандинавоманы представляют Славян, мог появиться настолько образованный человек, что мудрейшим в то время народом признан за мудрейшего человека? А ведь Скифами называли - снова повторим здесь - Славян Великой России и Славян поморья, коих берега названы у географов скифскими болотами. Следовательно, мудрец Анахарсис был уроженец России или Балтийского поморья.
Всё, приведённое здесь, относится к сказанию летописи нашей в её чистом, неискаженном шлёцерианцами виде. Но рассмотрим теперь сущность дела и во втором отношении. Шлецер хотел уверить нас, что Русский народ сложился в государственное тело только при призвании варягов, а до того времени Славяне были дикари, рабы, невежды, подобные ирокезцам. Не станем здесь выводить уже давно выведенные побудительные причины, заставившие Шлёцера обрабатывать Русскую историю с плеча, топором, вырубая из изящного эскиза славянской жизни какого-то урода, безголового болвана! - но обратимся к логике. Если союз четырёх сильных племен, могших простираться, по вероятию, до 5 000 000 душ, видя беспорядок от демократического управления, добровольно согласился на призвание варягов, то этим свидетельствуется не слабость, а сила духовная; не тупоумие, а разум. - Пойдем далее в розысканиях своих: римляне сопротивлялись единовластию, но не могли избегнуть его, а Славяне предпочли его самоуправству. Спрашиваем, который из этих двух народов оказал более благоразумия и силы в своих действиях? Римляне ли, не могшие оценить выгод, проистекающих из единодержавия, но не могшие и воспрепятствовать ему, а потому тщетно сопротивлявшиеся? Или Новогородская братовщина, которая при первых неурядицах общего или народного правления, единодушно согласилась ввести у себя единодержавие, дабы тем удалить все происки к властвованию своих неблагонамеренных собратий, и потому призвала князей володеть собою? - Чем же изобличаются тут Славяне, что они составляли рабов, челядь, ирокезцев? Только ирокезец мог произнесть такое суждение, а не образованный европеец, пользовавшийся авторитетом критика. Но на деле мы видим, что Шлёцер был эгоист, и вследствие этого сделался злым клеветником и ругателем истины, не для себялюбцев существующей в мире; ибо так исказить летопись, как он исказил её, самовольно изменяя выражения, выкидывая по произволу не нравящиеся ему места, связывая разнородные концы в одну нить, может только неблагонамеренный человек или не призванный к трудам учёным. - Приведём хотя бы один пример: в летописи сказано: «реша Русь, Чудь, Словене и Кривичи» - не видеть в числе этих четырёх племён Руси, в голове всех поставленной, может только невежда, а с намерением исключить её - только неправдолюбец. Но так действуют все скандинавоманы. Так, по смерти Шлёцера наш, русский, шлёцерианец Тимковский, вздумав поддержать своего корифея, именительный падеж в слове «Русь» обратил в дательный, отчего у него вышло, с прибавлением после этого слова двоеточия: «реша Руси: Чудь, Словене и Кривичи». - Но, чтобы убить разом лжеумствование или лжеухищрение скандинавоманов, мы спросим только: кто же жил во время призвания варягов в Старой Руссе? Всеконечно, Руссы! - Так эти-то Руссы и должны были быть в числе приглашавших варягов, потому что эта Русса принадлежала к области Новогородской.
Но эти кривичи исторические, действуя так своевольно, могут вывесть из наших летописей всё, что им заблагорассудится; и они давно бы уже сказали, что наша летопись есть подложная сказка, если бы таким приговором не лишали и себя удовольствия уродовать сказание и не были бы вместе с тем обязаны отречься от предсозданной исследованию идее о скандинавизме в Русской истории.
Мы знаем, что в летописях могут заключаться и ошибки переписчиков, и ошибки самих дееписателей, но исправлять такие ошибки можно и должно только на путях дозволенных, то есть сказаниями других повествователей или аналогией, филологией, этнографией, географией, словом, всеми возможными сближениями, а не варварским самоуправством или диктатурой, под фирмой которой скандинавоманы произвольно затемняют ясный смысл летописи, утверждая, например, что Руссов там не было, где упоминает их летопись и где самые урочища (город Старая Русса и река Русса) указывают на их местопребывание; или говоря, что варяги не были приглашены Славянами на княжение у них, а силой овладели ими, тогда как в летописи, кроме вышеприведенного призвания их, сказано, что они были насельницы в Новагороде, а не насильницы, подобно Обрам у Дулебов. - Кто знает славянский язык, тот поймет, что «насельницы» произошло от слова «населять», а «насильницы» от слова «насиловать»; а потому варяги только пополнили собою население Новагорода, а Обры насиловали Дулебов и запрягали их жён в телеги вместо лошадей и волов.
Мы убеждены, что наш взгляд на этот предмет принадлежит большинству, ибо мы не первые смотрим на древнюю Русь из этого настоящего её фокуса; первый начаток сделан был Св. Димитрием Ростовским. Уже после него родилась или, лучше сказать, изрыгнута скандинавомания - это каннибальское чудовище, с которым начал борьбу первый Ломоносов; но он был тогда один, и со смертью его кончился этот учёный бой с невежеством. Наш XIX век обилует атлетами на этом поприще: молодой, но могучий учёный Юрий Венелин разгромил здание Шлёцера, не имевшее основания; а последователи его: Савельев, Максимович, Надеждин, Морошкин, Святной, Боричевский, Вельтман, Александров, Лукашевич, Воланский и другие сильной рукой истины ещё более очистили русскую историю от германо-скандинавского брожения. Даже сами Германцы оставляют Шлёцера, видя нелепость основания и произвол в критических его взглядах, и если не хотят ещё признать Славян учителями своими, то называют их уже не чуждыми дикарями, а единоплеменными братьями [88].
Смотря с этой точки зрения на историю Руси и на памятник, посвящаемый началу её государственной жизни, считаемому некоторыми с 862 года, мы должны сказать, что, по нашему убеждению, Новогородская братовщина пользовалась государственной жизнью за много веков до призвания варягов. Точно так же, кажется, начало государства под именем Русского нельзя считать с 862 года, ибо Русью прозвались все прочие славянские племена, как-то: Кривичи, Новогородцы, Вятичи, Древляне и проч. не в Новгороде, а уже в Киеве, посреди Руси центральной, и не при Рюрике, а при Олеге. Следовательно, годами тридцатью позднее оставили Славянские племена России свои частные прозвища и приняли общее и родовое свое название Руссов.
