И у Якова свои думки были. В этом походе он вновь убедился в том, что верить надо людям. Те же Епифанов и Лугачев надежными помощниками оказались.
Надо, чтобы больше было таких помощников. Но действовать теперь придется гораздо осторожнее. Одно дело, когда явка в лесу, другое — в деревне. Теперь следует избегать контактов с новыми людьми. Делать это надо через Сергина, Качанова, Епифанова и других. А самим? Самим остается скрываться. Разведка и сбор сведений должны проходить через людей проверенных и подготовленных.
С этим и уснул.
В последующие дни началась та кропотливая, неблагодарная, но очень нужная работа, которая, в конечном счете, не могла не приносить удовлетворения. Каждый раз, когда в положенное время начинался сеанс радиосвязи с Большой землей, Васильев, передавая зашифрованные Яковом тексты, знал: это удар по врагу.
Однажды через верных людей разведчикам стало известно, что в район Шуньги прибыла крупная кавалерийская часть.
— Зачем им понадобилась кавалерия, как думаешь? — спросил Яков у Васильева.
— Не для карательных ли действий…
— Вряд ли, скорее против партизан хотят ее бросить.
— В первый же сеанс сообщим.
Так и сделали. А спустя некоторое время узнали, что легкомоторные самолеты бомбили место сосредоточения кавалерии.
— Там все смешалось: кони, люди, — докладывал Якову осмелевший Лугачев. Он заметно повеселел со времени их первого знакомства.
— А откуда знаешь, что и как?
— Слышал разговор в штабе.
— Хорошее дело.
В августе разведчики получили указание центра собрать исчерпывающие сведения о том, какими силами располагают оккупанты в районе деревни Вегорукса. Выйдя на выполнение этого задания, Яков нарвался на карателей. С трудом ушел от преследования и только убедившись в том, что за ним никто не следит, возвратился в Мунозеро.
Но разведку провести нужно было. И Яков решил поговорить с Сергиным.
— Вегорукса, — сказал тот, — от Ламбасручья поближе, чем отсюда. А у меня что-то опять печенка заныла. Без помощи коновала ихнего никак не обойдусь.
На следующий день Сергии обратился к своему начальнику с просьбой, чтобы ему дали пропуск в Ламбасручей для консультации с врачом. Просьба старательного бригадира была уважена. В Ламбасручье Николай Степанович встретился со своей сестрой Парасковьей Степановной Антоновой. Через нее и удалось получить те сведения, которые интересовали советское командование.
Шло время. В один из сентябрьских дней 1943 года Васильев встретил возвратившегося из очередного похода Якова сам не свой.
— Плохи дела. Питание отказало окончательно. Пока не достанем нового, считай, что нет у нас рации.
Но Якова не очень обескуражило это сообщение. Он только спросил:
— А ты вчерашнюю шифровку передал?
— Да.
— Ну, тогда порядок. Собирай вещички и… Сегодня у нас какое число?
— 22 сентября.
— Так вот, завтра отправляемся на Большую землю.
— А рацию с собой?
— Зачем. Теперь нам есть у кого ее оставить.
Последние сутки Яков затратил на встречи с верными людьми. Епифанову сказал:
— До свидания, старик. С тобой мы свидимся в самое ближайшее время. Одно прошу: Ламбасручей держи все время под прицелом. Тебе это сподручнее. Был у меня там надежный человек, да перевели его внезапно.
— А ты, Яша, если кого ко мне пошлешь, предупреди, чтоб не наткнулись на моего соседушку Качанова. Зловредный старик!
— Ладно, — улыбнулся Яков, не далее как вчера получивший от Качанова сведения о количестве автомашин, прошедших за день мимо деревни.
С Сергиным и его домочадцами крепко обнялись.
— Помни, Степаныч, придет к тебе человек в любую пятницу. Пароль такой: «Вам привет от Якова».
Разведчики накрепко связали парашютными стропами три бревна. Получился плот. На нем и переплыли узкую озерную губу. Пешком добрались до того места, где заранее была приготовлена лодка. Отчалили. К пяти часам вечера достигли Клименицких островов. Переждали здесь, пока стемнеет, и поплыли дальше. На третьи сутки они были уже у своих.
Глава 6 РАСПЛАТА
Пернанен в Ламбасручье устроился с комфортом. Он занимал нижний этаж лучшего в поселке дома. А на втором этаже размещались штаб и канцелярия. Это было удобно во всех отношениях да к тому же не требовало дополнительной охраны. Пернанен был совершенно спокоен за свою семью: часовые у штаба дежурили непрерывно, а ночью посты усиливались.
В этот ненастный октябрьский вечер Пернанен с особым удовольствием попарился в бане. Все-таки у русских не все плохо. Бани, например, отличные.
Высокий, дородный, он после мытья долго еще сидел в кресле, утирая побагровевшее лицо махровым полотенцем.
На улице лил нескончаемый дождь, а здесь, в комнате, было тепло и уютно. Однако Пернанен не испытывал полного удовлетворения. Он знал, что дела на фронте идут неважно. А его собственные дела и планы целиком зависели от этого. В случае чего отсюда и ноги не унесешь… Думать об этом Пернанену никак не хотелось, но мрачные мысли так и лезли в голову.
Да, пора бриться. Сейчас вернется с прогулки дочь (девочка слишком рискует, задерживаясь по вечерам), и они будут ужинать. Если еще комендант заглянет на огонек, будет отличный повод распить бутылку-другую. Вечером можно, а с утра не стоит. Эта проклятая водка иногда заставляет совершать необдуманные поступки.
Пернанен вспомнил, как он однажды раздраженный вернулся из леса. Не хватало людей, и биржа по существу не работала. От огорчения за обедом выпил лишнего, а потом на обратном пути увидел возле канцелярии толпящихся людей. Они ждали, когда им выдадут талоны на муку. Каковы: в лес работать не идут. А вот есть финский хлеб валом валят. В глубине души Пернанен знал, что этот хлеб вовсе не финский. Это то, что осталось от реквизированных у тех же крестьян запасов. А впрочем, то, что реквизировано, уже принадлежит великой Финляндии.
И он рассердился. Разъяренный поднялся наверх по скрипучей лестнице. Но и здесь, у дверей канцелярии, было полно русских. И тут он услышал, как одна старуха сказала: «За их чертовыми опилками сутками стоять надо». Этого Пернанен не стерпел. Он схватил мерзкую бабу, выволок ее на улицу и швырнул на мерзлую землю. Аж кости затрещали у старой ведьмы. А потом к нему пришла дочь той старухи и стала просить помощи. Пришлось пригрозить револьвером. Очень весело было смотреть, как она, сломя голову, бежит по лестнице. Думал, больше не заявится. Так нет, опять пришла. Требует лошадь, чтобы мать в больницу отвезти. Старуха, видите ли, умирает. Но Пернанен сказал так: «За пятьдесят километров лошадь не погоню. Для русской старухи нет у нас лошадей. Если умрет, так и надо». В глубине души Пернанен считал, что поступил он тогда совершенно правильно. Правда, может быть, чуть-чуть перегнул… Но, с другой стороны, разумная строгость необходима.
