— Сига, ты плохо натерла мне шею, разомни ее, не ленись! — говори что нужно, Сири, молчи, молчи о том, что у тебя на душе, Сири….я устрою тебе, я обязательно устрою тебе и рудник, и материнство на дне вашего прекрасного залива, где ты будешь кормить рыб не больше пары месяцев, пусть сейчас мои пальцы до боли щиплют бедра на дне ванны, чтобы не выскочить из нее, и не утопить прямо в ней. Они точно так же схватят твои щеки, и за них приведут тебя на берег.
Дверь хлопнула, но я не сразу вышла из роли. Сколько же усилий, сколько жизни нужно вырезать из сердца, чтобы вот так, как Сига, или как Фари, стоять и мыть людей, которые сломали твою жизнь, улыбаться им. Самые сильные здесь. Самые слабые, у кого не поднялись руки, видимо на рудниках. Родители Сири давно угнаны сюда. Только вот как они выглядят? Как выглядит Бран? Я надеюсь он похож на Севара. Хоть капельку. Я открыла глаза. Сига держала полотенце. В комнате кроме нас никого не было.
— Сири, я знаю, что ты не специально. Я всё поняла, — шептала она, вытирая мне голову, когда я громко напевала бравую мелодию о тореадоре. Я знаю что предложить им, потому что мне больше нечего.
— Неси много еды, Сига. Я буду петь, а ты на ухо мне все расскажешь. И вместе покушаем — мне одной это в горло не полезет. Спать я буду утром, Сига, а сейчас, неси еду.
Глава 28
Камин уже догорал, в комнате было тепло. Из окна открывался вид на двор и верхушку стены — солнце утром, если перевалит через стену, будет в окно, это хорошо. Я одела пижаму — очень удобные мягкие штаны и рубаху. Расчесала волосы деревянной расческой, Сига нанесла на голову масло, и волосы стали невесомыми, гладкими.
На ужин мне принесли большой кусок печеного мяса, белый хлеб, разваренный нут, очищенные мандарины и вино в кружке.
Табурет я поставила к двери, а на самый край поставила кувшин с водой — даже если вы решите сделать щель, или просто нажмете на дверь, грохот будет знатный!
Мы поставили все на кровать, молча поели, и я затянула громко и с выражением и заунывно «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там в краю далеком, буду тебе женой». Сига села за моей спиной, массировала мне плечи, на случай, если кто-то решит войти чтобы прервать этот предсмертный вой бешенной собаки, и рассказывала шепотом прямо в ухо.
Людей с севера сюда привозили очень редки, или она видела не всех. Но она здесь уже пять холодов. Ее вместе с подругами из деревни увезли васары, но на судне были еще люди из других деревень. На большой лапах их привозили васары ночью, и человек там задавал каждому вопросы — им нужны были те, кто умеет что-то делать. Двое молодых людей оказались гончаром и строителем, и их сразу спустили в трюм. Тех, кто вел себя агрессивно, сопротивлялись, они везли в цепях, кормили их мы, а когда оказалось, что их не развяжут, и нам полностью придется обслуживать их, даже самые злые и гордые в начале, становились тихими и просто плакали, или спали.
Здесь, в замке много девушек с Севера, мужчин с Севера не пускают сюда. Тот, кто решил помогать таарам, живут в своих домах, иногда даже много зарабатывают, женятся на таарских женщинах, но на самых бедных, чьи отцы не смогли стать достойными.
— Сири, я не знаю, правда ли все то, что рассказывают, — Сига говорила очень тихо, и прямо в ухо, и если я замолкала, она моментально перестала шептать, — Те, кто не пригодился, работают на рудниках, это недолгая дороги верхом, по берегу, и там живут люди не больше трех — пяти холодных, а потом кашляют, и умирают — так сказал кухарке один из тех, кто привозит на кухню мясо. Смуглые девушки, что ходят в платках, примерно, как у нас, это девушки, которые здесь работают за деньги, или еще за что-то, но они свободны — они ходят в город и домой к родителям, когда не заняты. Охрана тоже наемная. В охрану и гребцами идут мужчины, которым не хватило ума на то, чтобы заработать себе на дом и свое дело. Через несколько лет службы они могут жениться на тех девушках, что служат здесь, и они сами выбирают себе жену. В такие дни, в начале тепла здесь многие просто ходят в слезах — девушки не могут отказать, это приказ правителя. Этот день — праздник для нас, северянок. Потому что они клевещут на нас старшим по хозяйству и охране. В эти дни мы счастливы, что они плачут, наши слезы никого не волновали.
— ….Только мы вдвоем по полю идем, только мы с конем по полю идем… — я пела те песни, на которые знала куплеты, и старалась не замолкать, что было сложно, потому что информация, которую давала Сига, путалась с мыслями, и я понимала, что теряю нить песни.
— Очень давно, когда таары были не так богаты и умны, и когда они держали рабов из своих же, они привезли несколько рабов с севера, и среди них был человек, что научил их плавить другое железо, и показал, что им можно не только рубить деревья и мясо. Он научил их быть сильнее. Правитель был молодым, как и этот северянин, и они подружились. Он рассказал, что можно делать из ягод красную олу и напиток, что обжигает язык. Это лечит усталость и дает отвагу. Он многое поведал правителю, и говорят, дворец очень изменился. Теперь он отбирает людей с севера, спрашивает, что мы умеем, чем мы можем пригодиться этой земле. Я умела делать веревки из сухой травы, как мои родители, умела доить овец, готовить еду и собирать травы. Здесь меня научили ткать, и, если есть время, мы сразу садимся за этот ненавистный станок.
Женщинам, как и мужчинам, запрещено каждый год носить одну и ту же одежду. Горожанкам приходится искать деньги, чтобы с началом тепла сменить старую на ту, что разрешит носить Тала Ониси. Она придумывает одежду, а раньше, в самом начале, была служанкой одруса с севера, и она жила с ним. И теперь одна из самых уважаемых женщин этой земли.
Ага, понятно, Ониси — министр лёгонькой промышленности, которая добилась своего поста точно не методом банальной эрудиции. И сейчас обязала людей следовать моде, как развитые миры. И приносит в казну, и себе на кофеек. А чего она гоняет в наши земли? Вдохновения ищет? Не верю!
Мне стало все немного понятно. Значит тут есть люди, отвечающие за еду, охрану, или армию? Кстати, про армию я не услышала. Этот тип, поднявший здесь уровень слегка до средневекового, ни черта не понимает в политике, но вес имеет.
— Сига, а этот человек, с которым я буду говорить завтра вечером, это тот самый северянин? — я укрыла нас шубой с головой, и шептала под ней, петь у меня больше нет сил, и голова начинает раскалываться.
— Да, это он, и еще несколько одрусов.
— Но он самый главный?
— Да, он все решает, а они просто задают вопросы. Местные, если вдруг тоже придумывают что-то новое, идут и просят встретиться с одрусами. Он всегда принимает сам.
Конечно, ведь местным одрусам доверять нельзя, потому что им страшно потерять свое место, а значит, до него могут не дойти самые жирные умы. Но он не боится, что его подсидят. Умный чувак, и очень интересный.
— Сига, как он выглядит, и пожалуйста, хоть примерно, вспомни, сколько зим назад он попал сюда.
— Он светловолосый, но бороду он бреет, у него светлые глаза, он высокий как ты, но он уже не молодой. Но всегда улыбается и смеется.
Конечно, улыбается, явно разбавляет дни вискарём, больше тут нечем развлечься, ну, еще швея, у которой теперь самомнение выше замка. Он придумал ей занятие, значит, хотел оставить ее вверху — он подбирал себе верных людей кроме правителя.
— Десять и может, еще пять зим, не меньше, правителю было два раза по десять зим, когда он пришел к нему, а сейчас правитель выбирает себе жену, значит больше трех раз по десять зим. — Сиги сводила брови, показывая, что пытается точнее вспомнить информацию, которую знает обрывочно от разных людей.
Мне нужна была тишина и кофе. Сига отправилась в кухню, а я обследовала комнату, нашла дверь, за которой стояло ведро — здравствуй средневековье.
Девушку я не отпустила, и если ее спросят, сказала отвечать, мол я всю ночь не спала, и просила ее то принести кофе, то воды. В общем, мол, северянка почувствовала кайф от такой-то роскоши, и вошла в роль хозяйки жизни. Я положила ее под одеяло, и сказала, что под утро разбужу, чтобы еще задать вопросы. Она засопела через минуту. Я подложила в камин дров, погасила свечи, и села с кофейником и стеклянной чашкой на шкуры возле камина. День был почти идеальным, да и рассказанное Сигой меня больше успокоило, нежели испугала.
