Температура была не такая уж серьезная: тридцать семь и пять. Но горло оказалось опухшим. Впрочем, Лодьке было не привыкать к ангинам. Если не сильная, это вроде дополнительных каникул. Особенно, когда есть «Хаджи-Мурат».
— Лежи, не поднимайся. Если станет хуже, позови тетю Тасю, она сегодня дома. И не вздумай бегать на улицу, я поставлю у дверей ведро… Приду на обед — принесу лекарства…
К обеду Лодька почувствовал себе получше. Правда, температура не исчезла и глотать было неловко, зато можно бездельничать и читать. Мама заставила проглотить его противные порошки, велела съесть тарелку теплого молочного супа («Инквизиция какая-то…» — сказал Лодька) и сообщила:
— Я заходила по делам в вашу школу, встретила Бориса, попросила передать Зое Яковлевне, что ты выбыл из строя на неделю…
— Неужели так надолго? — возликовал Лодька.
— Дурень. Посмотрел бы сам на свое горло…
— А Борька придет?
— Я сказала, что не надо. Ангина инфекционна…
Борька однако пренебрег советом и появился, едва мама ушла на работу.
— Зайди к Стасе, передай, что я на неделю «отбросил коньки», — попросил Лодька. — И пусть она не приходит, ангина — она ведь с микробами. Да и сам держись подальше.
Конечно, Борька сказал, что зараза к заразе не липнет. Но потом слегка озаботился. Даже отодвинулся чуток.
— Вообще-то да. Эта хворь, она ведь прежде всего к горлу клеится. А мне скоро выступать. Ну, ничего… А Стасе я, конечно, скажу…
Борька ушел, а Лодька ткнулся носом в подушку и проспал до маминого возвращения. Мама, обследовав больного, печально покивала:
— Значит, я правильно сделала, что отпросилась назавтра с работы… Первым делом вызовем утром врача.
— Не на-адо…
— Цыц, — велела мама. Всыпала в Лодьку новую порцию порошков и пошла советоваться с вернувшейся из училища Галчухой (медик все-таки…).
Пожилая и немного знакомая врач Капитолина Аркадьевна пришла на следующий день только после обеда. Пожаловалась, что много вызовов, «а я одна на два участка, с ног валюсь». Но Лодьку осмотрела не сердито и внимательно. Впрочем, дело было ясное:
— Типичная пышно цветущая ангина. Или от инфекции, или результат разгильдяйского гуляния с распахнутым воротом… Татьяна Федоровна, есть новое весьма эффективное средство, антибиотик, я выпишу рецепт. Сложность в том, что вводить лекарство надо внутримышечно, а у нас нет медсестры, чтобы ходить ко всем больным. У вас есть кто-нибудь умеющий?.. За шприцем надо будет зайти в поликлинику…
— Справимся, — пообещала мама.
Когда Капитолина Аркадьевна Ушла, Лодька опасливо спросил:
— Разве ты умеешь делать уколы?
— Галя умеет. Их же учат этому…
— Еще чего! — взвыл Лодька. В какое место делают уколы хворым мальчишкам, известно всякому.
Мама на вопль не обратила внимания. Позвала Галчуху.
— Галочка, посмотри рецепт. Сможешь сделать этому вредному пациенту несколько инъекций?
— О чем разговор… — услышал Лодька деловитый (и, кажется, чуточку злорадный) ответ. Мелькнула мысль: «Вот оно возмездие!» Судьба мстила ему за ту щелку под потолком. На миг размягчающая, даже сладковатая покорность судьбе накрыла его, как периной. Но тут же Лодька вспомнил Славика Тминова. Уж если этот первоклассник гордо воспротивился унижению, как он четырнадцатилетний парень, может согласиться на такой позор!
Лодька выговорил слабо, но непреклонно.
— Не вздумайте…
— Ты ненормальный, — простонала мама. — Что здесь такого? Галя, она же медик. Все равно, что медсестра в больнице. Медсестер не стесняются.
Но было конечно же не все равно! Одно дело — обычная незнакомая медсестра, она — будто придаток к шприцу, вот и все. А тут — насквозь знакомая Галчуха из-за стенки… «Та, на которую ты пялился в щелку», — словно кто-то язвительно шепнул рядом.
— Не дам…
— Ты дурень… Без этого лекарства ты можешь умереть!
— Пусть… — скорбно выдавил Лодька.
Мама закипела смесью гнева и слез:
— Идиот! Дикарь!.. Очень надо Гале разглядывать… это твое место! Она насмотрелась на них в больнице на практике, они все одинаковые! Это же ме-ди-цина! Обломить ампулу, набрать шприц и — одна секунда…
Лодька с последней твердостью пообещал, что стеклом от обломанной ампулы перережет себе жилы.
— Режь на здоровье, — в сердцах сказала мама.
Но Галчуха оказалась человеком благородным и великодушным.
— Татьяна Федоровна, покажите еще рецепт… Здесь же сказано, что есть и таблеточный вариант. Пусть глотает. Может, результат будет послабее, но тоже ничего…
— Злыдень, — сказала мама и пошла в аптеку за таблеточным вариантом.
Видимо, вариант и в самом деле был не столь эффективен, как уколы. Потому что до вечера температура не упала и горло осталось опухшим. А ночью Лодька маялся от душной бессонницы, тяжести в голове и состояния, про которое говорят «не знаешь, куда себя деть…» Нестерпимо громко кричали, пыхтели и гремели колесами на близкой станции паровозы (обычно Лодька не обращал на них внимания). Он то отбрасывал, то натягивал одеяло, скрючивался по-всякому, чтобы найти для костлявого тела положение поудобнее и заснуть. Подходила мама, трогала лоб, и тогда Лодька замирал, притворяясь заснувшим. Мама не верила, качала головой…
Во второй половине ночи он и вправду уснул. Если можно считать сном ту абракадабру, которая стала выползать из липкой темноты. Надвигались плоские и тяжелые, как броневые листы, геометрические фигуры. Они накладывались друг на друга и на Лодьку, словно пытались найти способ для решения неимоверно сложной задачи. Лодька понимал, что решения не будет, пока… Пока что?
Появилась еще одна фигура. От нее пахло пластмассой, но в то же время веяло спасительным холодком. Это был громадный треугольник. Даже в темноте виделось, что он алый и прозрачный. Эта прозрачность вместе с прохладой несла облегчение. Лодька понял, что треугольник — из той задачи, за которую он в декабре получил пятерку у Варвары Северьяновны. Вертикальная сторона треугольника была перпендикуляром, опущенным на основание параллелограмма (он, черный и пахнущий ржавчиной, не хотел этого, но в конце концов покорился обстоятельствам). На пересечении линий возникла горящая точка — центр окружности. Сама окружность опоясала ближнее пространство невидимой, но ощутимой линией. А центр обозначился большой буквой С. Может быть, не «Цэ», а «Эс» — «Стася»?..
«Нет…» — почему-то смутился Лодька, но из горящей точки выбросил себя во тьму серебристый сверкающий конь с девочкой, стоящей не седле. И стремительно умчался в темноту, потянув за собой от точки С светящуюся зеленую нить. К какой-то другой, неведомой точке. И сразу Лодька увидел, что это не простая нить, а очень тонкая, прямая, бегущая по летней зелени тропинка. Конечно же, он, маленький и легкий, как бумажный кораблик из игры «Острова», побежал по тропинке. Прохладная трава щекотала босые ноги, за спиной хлопал широкий воротник. И Лодька бежал, бежал, но при этом оставался в центре окружности, которая расширялась и раздвигала тьму. И за границу тьмы уходил, делался ненастоящим весь мир, который он знал раньше. Становился призрачным и ненужным…
«А что же тогда нужно?» — спохватился наконец Лодька.
«Все, что захочешь, — сказала ему Окружность. — Внутри меня ты можешь придумывать любые миры и чудеса…»
«А… зачем?» — осторожно спросил Лодька.
«Чтобы стать центром всего мира. Ты можешь придумать его таким, каким тебе надо…»
Лодька заподозрил неладное.
«А то, что было раньше… оно окажется где?»
«Нигде. Зачем оно тебе? Будешь ты и то, чего ты захочешь…»
«А если я захочу, чтобы вернулся папа?»
«Пожалуйста! Можешь придумать и это..»
«Но… оно значит будет придуманное, а не по правде?»
«Какая тебе разница!»
«Большая разница! Я согласен только, если все будет настоящим!»
«Тебе не угодишь», — сказала Окружность голосом Варвары Северьяновны. И лопнула. Раскидала по краям пространства черные вьющиеся обрывки. А Лодька оказался в точке В, которая обозначала один из верхних углов Параллелограмма и в то же время была вершиной Алого Треугольника. По скользкой гипотенузе Лодька, словно с ледяной катушки, съехал в свою постель. Теперь она не была душной и твердой. Наоборот, поймала его как в прохладные ладони. «Набегался? А теперь спи»…
С утра Лодька начал выздоравливать. Неспешно, понемногу. Температура держалась еще пару дней, однако уже не та, что раньше. Потом совсем съехала до нормальной (а иногда и ниже нормальной, тридцать пять и девять — от слабости). И ватная опухлость горла пропала…
Прошла неделя. Лодька не скучал. По вечерам болтал с Галчухой и мамой, днем перечитывал знакомые книги.
