«Я помню, любимая, помню…»
Я помню, любимая, помнюСиянье твоих волос.Не радостно и не легко мнеПокинуть тебя привелось.
Я помню осенние ночи,Березовый шорох теней,Пусть дни тогда были короче,Луна нам светила длинней.
Я помню, ты мне говорила:«Пройдут голубые года,И ты позабудешь, мой милый,С другою меня навсегда».
Сегодня цветущая липаНапомнила чувствам опять,Как нежно тогда я сыпалЦветы на кудрявую прядь.
И сердце, остыть не готовясьИ грустно другую любя,Как будто любимую повестьС другой вспоминает тебя.
1925«Тихий ветер. Вечер сине-хмурый…»
Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.Я смотрю широкими глазами.В Персии такие ж точно куры,Как у нас в соломенной Рязани.
Тот же месяц, только чуть пошире,Чуть желтее и с другого края.Мы с тобою любим в этом миреОдинаково со всеми, дорогая.
Ночи теплые, – не в воле я, не в силах,Не могу не прославлять, не петь их.Так же девушки здесь обнимают милыхДо вторых до петухов, до третьих.
Ах, любовь! Она ведь всем знакома,Это чувство знают даже кошки,Только я с отчизной и без домаОт нее сбираю скромно крошки.
Счастья нет. Но горевать не буду –Есть везде родные сердцу куры,Для меня рассеяны повсюдуМолодые чувственные дуры.
С ними я все радости приемлюИ для них лишь говорю стихами:Оттого, знать, люди любят землю,Что она пропахла петухами.
Июль 1925«Море голосов воробьиных…»
Море голосов воробьиных.Ночь, а как будто ясно,Так ведь всегда прекрасно.Ночь, а как будто ясно,И на устах невинныхМоре голосов воробьиных.
Ах, у луны такоеСветит – хоть кинься в воду.Я не хочу покояВ синюю эту погоду.Ах, у луны такоеСветит – хоть кинься в воду.
Милая, ты ли? та ли?Эти уста не устали.Эти уста, как в струях,Жизнь утолят в поцелуях.Милая, ты ли? та ли?Розы ль мне то нашептали?
Сам я не знаю, что будет.Близко, а может, гдей-тоПлачет веселая флейта.В тихом вечернем гудеЧту я за лилии груди.Плачет веселая флейта,Сам я не знаю, что будет.
1925«Гори, звезда моя, не падай…»
Гори, звезда моя, не падай.Роняй холодные лучи.Ведь за кладбищенской оградойЖивое сердце не стучит.
Ты светишь августом и рожьюИ наполняешь тишь полейТакой рыдалистою дрожьюНеотлетевших журавлей.
И, голову вздымая выше,Не то за рощей – за холмомЯ снова чью-то песню слышуПро отчий край и отчий дом.
И золотеющая осень,В березах убавляя сок,За всех, кого любил и бросил,Листвою плачет на песок.
Я знаю, знаю. Скоро, скороНи по моей, ни чьей винеПод низким траурным заборомЛежать придется так же мне.
Погаснет ласковое пламя,И сердце превратится в прах.Друзья поставят серый каменьС веселой надписью в стихах.
Но, погребальной грусти внемля,Я для себя сложил бы так:Любил он родину и землю,Как любит пьяница кабак.
Август 1925«Жизнь – обман с чарующей тоскою…»
Жизнь – обман с чарующей тоскою,Оттого так и сильна она,Что своею грубою рукоюРоковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,Говорю: «Лишь сердце потревожь,Жизнь – обман, но и она пороюУкрашает радостями ложь.
Обратись лицом к седому небу,По луне гадая о судьбе,Успокойся, смертный, и не требуйПравды той, что не нужна тебе».
Хорошо в черемуховой вьюгеДумать так, что эта жизнь – стезя.Пусть обманут легкие подруги,Пусть изменят легкие друзья.
Пусть меня ласкают нежным словом,Пусть острее бритвы злой язык, –Я живу давно на все готовым,Ко всему безжалостно привык.
Холодят мне душу эти выси,Нет тепла от звездного огня.Те, кого любил я, отреклися,Кем я жил – забыли про меня.
Но и все ж, теснимый и гонимый,Я, смотря с улыбкой на зарю,На земле, мне близкой и любимой,Эту жизнь за все благодарю.
Август 1925«Листья падают, листья падают…»
Листья падают, листья падают.Стонет ветер,Протяжен и глух.Кто же сердце порадует?Кто его успокоит, мой друг?
С отягченными векамиЯ смотрю и смотрю на луну.Вот опять петухи кукарекнулиВ обосененную тишину.
Предрассветное. Синее. Раннее.И летающих звезд благодать.Загадать бы какое желание,Да не знаю, чего пожелать.
Что желать под житейскою ношею,Проклиная удел свой и дом?Я хотел бы теперь хорошуюВидеть девушку под окном.
Чтоб с глазами она васильковымиТолько мне –Не кому-нибудь –И словами и чувствами новымиУспокоила сердце и грудь.
Чтоб под этою белою лунностью,Принимая счастливый удел,Я над песней не таял, не млелИ с чужою веселою юностьюО своей никогда не жалел.
Август 1925«Над окошком месяц. Под окошком ветер…»
Над окошком месяц. Под окошком ветер.Облетевший тополь серебрист и светел.
Дальний плач тальянки, голос одинокий –И такой родимый, и такой далекий.
Плачет и смеется песня лиховая.Где ты, моя липа? Липа вековая?
Я и сам когда-то в праздник спозаранкуВыходил к любимой, развернув тальянку.
А теперь я милой ничего не значу.Под чужую песню и смеюсь и плачу.
Август 1925«Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!..»
Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?Не шуми, осина, не пыли, дорога.Пусть несется песня к милой до порога.
Пусть она услышит, пусть она поплачет.Ей чужая юность ничего не значит.Ну, а если значит – проживет не мучась.Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?
Лейся, песня, пуще, лейся, песня, звяньше.Все равно не будет то, что было раньше.За былую силу, гордость и осанкуТолько и осталась песня под тальянку.
Сентябрь 1925«Я красивых таких не видел…»
Сестре Шуре
Я красивых таких не видел,Только, знаешь, в душе затаюНе в плохой, а в хорошей обиде –Повторяешь ты юность мою.
Ты – мое васильковое слово,Я навеки люблю тебя.Как живет теперь наша корова,Грусть соломенную теребя?
Запоешь ты, а мне любимо,Исцеляй меня детским сном.Отгорела ли наша рябина,Осыпаясь под белым окном?
Что поет теперь мать за куделью?Я навеки покинул село,Только знаю – багряной метельюНам листвы на крыльцо намело.
Знаю то, что о нас с тобой вместеВместо ласки и вместо слезУ ворот, как о сгибшей невесте,Тихо воет покинутый пес.
Но и все ж возвращаться не надо,Потому и достался не в срок,Как любовь, как печаль и отрада,Твой красивый рязанский платок.
Сентябрь 1925«Ах, как много на свете кошек…»
Сестре Шуре
Ах, как много на свете кошек,Нам с тобой их не счесть никогда.Сердцу снится душистый горошек,И звенит голубая звезда.
Наяву ли, в бреду иль спросонок,Только помню с далекого дня –На лежанке мурлыкал котенок,Безразлично смотря на меня.
Я еще тогда был ребенок,Но под бабкину песню вскокОн бросался, как юный тигренок,На оброненный ею клубок.
Все прошло. Потерял я бабку,А еще через несколько летИз кота того сделали шапку,А ее износил наш дед.
Сентябрь 1925«Ты запой мне ту песню, что прежде…»
Сестре Шуре
Ты запой мне ту песню, что преждеНапевала нам старая мать.Не жалея о сгибшей надежде,Я сумею тебе подпевать.
Я ведь знаю, и мне знакомо,Потому и волнуй и тревожь –Будто я из родимого домаСлышу в голосе нежную дрожь.
Ты мне пой, ну, а я с такою,Вот с такою же песней, как ты,Лишь немного глаза прикрою –Вижу вновь дорогие черты.
Ты мне пой. Ведь моя отрада –Что вовек я любил не одинИ калитку осеннего сада,И опавшие листья с рябин.
Ты мне пой, ну, а я припомнюИ не буду забывчиво хмур:Так приятно и так легко мнеВидеть мать и тоскующих кур.
Я навек за туманы и росыПолюбил у березки стан,И ее золотистые косы,И холщовый ее сарафан.
Потому так и сердцу не жестко –Мне за песнею и за виномПоказалась ты той березкой,Что стоит под родимым окном.
Сентябрь 1925«В этом мире я только прохожий…»
