Герои Грина в большинстве своем благородны и мужественны, упорны и великодушны – истинные жизнелюбцы и борцы за жизнь.
Женщину Грин всегда изображает предельно чисто и целомудренно. Никакой двусмысленности, никакой игривой эротики нельзя встретить в его произведениях. Героическая страсть, доведенная до трагической высоты, становится основным содержанием рассказов Грина о любви. Она для него является оружием борьбы с «маленькой любовью», «дачными страстями». Его отношение к любви нормативно, исключительно серьезно и кристально прозрачно. Те женщины, которых изображает Грин, заслуживают рыцарского отношения. Они чисты и великодушны, верны и преданны, умеют любить, прощать и верить.
Самое любимое читателями произведение Грина – это его повесть-феерия «Алые паруса», удачно названная М. Слонимским «сказкой о воплощенной в жизнь месте, о том, как добрая воля человека претворяет мечту о счастье в счастье реальное». В «Алых парусах» воплощены лучшие свойства творчества Грина: повесть вызывает стремление к подвигам, к познанию мира, воспитывает чувство прекрасного, рыцарское уважение к женщине, понимание высокой нравственности. Она исполнена лирической взволнованности, животворящей бодрости, оптимизма, веры в то, что «несчастье не есть неустранимая основа бытия, а мерзость, которую люди могут и должны отмести от себя» (М. Горький).
Грин часто возвращается к вопросу о писательском мастерстве и сам много и напряженно работает над своими произведениями. Считая поэзию своим «прибежищем и утешением», Грин говорил, что «настоящий талант всегда найдет дорогу к сердцу», но никогда не пренебрегал технической отделкой произведения, заявляя: «опытный художник знает, что вдохновение приходит редко, что разум доканчивает работу интуиции».
О писательском трудолюбии Грина свидетельствуют многократно переписанные черновики «Бегущей по волнам», «Крысолова»; многочисленные переработки «Дороги никуда». «Иногда, – говорил он, – часы провожу над одной фразой, добиваясь истинного ее блеска, бывало, сюжет вдруг по-новому выступит, рельефно оттенится то, что было в полусумраке, или родится новый сюжет или какая-нибудь картина нового создания».
Особенно большое значение Грин придавал хорошо написанному началу, считая его «входом в русло», музыкальным ключом тональности всего произведения, а к себе он предъявлял в этом отношении особенно большие требования: «Так как я пишу вещи необычные, то тем строже, глубже, внимательнее и логичнее я должен продумывать внутренний ход всего. Фантазия всегда требует стройности и логики. Я менее свободен, чем какой-нибудь бытописатель, у которого и ляпсус сойдет, прикрывшись утешением: чего в жизни не бывает!»
«Каторжниками воображения» называл Грин писателей, сравнивая их с арестантами каторжной тюрьмы, таскающими на себе тяжести творчества.
Очень интересна в творческой манере Грина его горячая заинтересованность в судьбах своих героев. Даже расставшись с ними, он не забывает об их существовании, таком непреложном для него. В набросках для себя он рассказывает о дальнейшей жизни придуманных им персонажей.
Грин в истории русской литературы интересен своей поэзией мечты и нравственных поисков. Он свято верил в действенность своего искусства и говорил: «Знаю, что мое настоящее всегда будет звучать в сердцах людей!»
Лучшие произведения Грина полны глубокой поэтической любви к жизни и к людям, лирико-героического ощущения мечтающей и творящей личности. В них звучит призыв к творчеству, к мужеству, гимн жизни, утверждение, что вся земля, со всем, что на ней есть, – все для человека, для развития жизни и признания ее повсюду. Гриновское «настоящее» и по сей день – помощник в нашей борьбе за правду и красоту человеческих отношений.
О. Воронова
Грин изобрел экзотику в «чистом виде» – вне какой-либо исторической, географической или социальной прикрепленности.
М. Петровский
Бывают имена значащие, имена-характеристики – Скотинин, Стародум, Собакевич. У Грина таких прямых, намекающих имен нет. Его имена экзотичны, они не прописаны в общежитейском лексиконе: Тинг, Гнор, Тарт, – где вы их найдете, как переведете? а вместе с тем они звучат и звучанием своим будят ассоциации. Ассоциации у каждого свои, а эмоциональное восприятие имен – безошибочно.
Экзотическая яркость образов у Грина опиралась на серьезное размышление о современности. Исключительность приключения он связывал с героикой отрыва от привычного, от «раз навсегда данной картины жизни», как об этом скажет другой, более поздний персонаж, осмысливая ошибки прошлого. Неизведанное – рискованный, но и доступный вид борьбы с ужасом внутренней скованности, с безысходностью условий существования, знак неодолимой тяги к иной жизни. То была попытка художника ответить самому себе.
Грин испытывал острое сочувствие к человеческому страданию, разделял идеал чистоты и бескорыстия, воспринял нравственный и эстетический максимализм Достоевского. Но как романтик он шел от общей картины зла к интимному миру отдельной личности.
Особенностью художника Грина была камерность видения и отображения, но это камерность особого рода. Грин поэтизировал совершенство отдельного человека в убеждении, что совершенство, вооруженное сознанием собственной силы, действует неотразимо. Накануне и после революции герой Грина обретает невиданное могущество. События требуют от него того же, что и от больших масс людей, – огромности созидательных усилий в борьбе с сопротивляющимся злом.
Должное в мировоззрении Грина – это прекрасное, а прекрасно только то, что активно выражает человечное. Власть красоты огромна, но не безгранична. Однако она утверждается в его творчестве и как предмет, и как манера. Прекрасному объекту отвечает прекрасное изображение.
Способ убеждения Грина – красота во всем. Изумление совершенством – вот чего добивается романтик. Грин, определив идеал, оснащал его – не декоративно, а по существу. Чувство, мысль, поступок, портрет, пейзаж отдельно и совокупно аргументируют должное и служат пользе прекрасного целого.
Природа, нива трудов и искусство – два мира красоты, куда вписал Грин разнообразие жизненных конфликтов.
У Грина методом объяснения, воссоздания и поэтизации жизни стала психологическая фантастика. Он смело начал сочетать редкое – случай приключения – с трудным нравственным экзаменом.
«От воображенного к действительному» (определение Н.Н. Грин) – таков путь фантастических сюжетов Грина. Эта особенность движения творческой мысли писателя подчас оставалась непонятой и теми, кто его читал, и теми, кто писал о нем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
