Мгновение она не могла пошевелиться. Казалось, ненависть заполнила ее до краев, мешая дышать. Но Элиза не могла позволить себе потерять рассудок…
— Тебе никогда не быть хоть немного похожим на сэра Перси, Стед, — холодно произнесла она.
— Какая жалость! Скажи, ты уже поведала ему о нашей… встрече?
— Это не твое дело.
— Как это не мое? — Он издевался, и Элиза понимала это. — Я должен приготовиться к тому часу, когда твой будущий муж явится мстить за твою честь!
— Со времени нашей встречи, Стед, я молилась только о том, чтобы Бог покарал тебя!
— К чему беспокоить Бога? Отправь посыльного за мужественным Перси!
Он шагнул еще ближе, и Элиза ясно разглядела насмешливую улыбку. По какой-то нелепой причине она вообразила этого человека рядом с Гвинет с Корнуолла, с женщиной, жаждущей встречи с ним. Элиза представила улыбку Брайана, его сильное лицо, озаренное нежностью. Он искусный любовник, вероятно, он доставит Гвинет великое наслаждение.
— Еще шаг, Стед, и, клянусь, я позову стражников, но прежде успею ударить этой кочергой по твоему мерзкому лицу!
— В самом деле?
— Ты сомневаешься в этом?
— В чем я не сомневаюсь, — ледяным тоном отозвался он, и его лицо напряглось, а улыбка исчезла, — что ты — плутовка, которая навлекает беду на саму себя. Ты герцогиня Монтуанская, теперь я это понял. Уилл поклялся, что герцогиня Монтуанская богата, так что я начинаю верить, что ты не была сообщницей головорезов, обесчестивших Генриха. Однако ты украла кольцо, нам обоим известно об этом. Почему? Это тайна, герцогиня, загадка, которую я не упущу случая разгадать. — Брайан помедлил, глядя на Элизу и ожидая ее ответа. Признается ли она, зачем совершила кражу? И если нет, что тогда? Это могло иметь какое-то значение. Некогда после смерти виконта Льенского его младший сын увез герб своего отца от брата-виконта — это был сигнал, что отец желал видеть своим наследником младшего сына, и его брату пришлось выдержать настоящую битву. Неужели Элиза де Буа участвует в подобном плане?
Она улыбнулась, и ее улыбка была прекрасной и горькой, нежной и злобной.
— Если у меня есть тайна, Стед, эту тайну тебе никогда не раскрыть. Если я плутовка, держись от меня подальше. Ибо я презираю тебя больше, чем змей и крыс!
Ее голос тревожно повысился. Элиза приходила в бешенство от одного звука голоса Стеда, его слова вызывали в ней прилив страха: он до сих пор хотел знать, почему она взяла кольцо, почему солгала…
Перси уже потерян, с горечью подумала она. Но Монтуа еще в ее руках. И она постарается никогда не лишиться его, как никогда не доставит удовольствия Стеду или другому мужчине узнать ее тайну. Она уже потеряла слишком многое в попытке сохранить ее.
Неужели он так и будет преследовать ее? Как он осмелился появиться здесь, да еще задавать вопросы? Ее ненависть достигла предела, решимость оставаться спокойной и держаться с достоинством оказалась забытой, и Элиза вскинула кочергу, выпалив:
— Будь ты проклят, Стед!
Еще один шаг — и он оказался рядом. Элизе показалось, что он решится даже сломать ей руку, лишь бы выдернуть из нее кочергу. Перепуганная его стремительным движением, она вскрикнула от боли в стиснутой руке. Он взглянул на упавшую на пол кочергу и придвинул Элизу ближе к себе.
— Нет, будь ты проклята, герцогиня!
Она почувствовала, как Стед возвышается над ней, и желание сопротивляться оказалось сильнее желания позвать на помощь.
— Клянусь, Стед, ты сам навлекаешь на себя гибель! Я еще посмотрю…
— Сначала скажи мне правду! — резко перебил он. — Забудь обо всех уловках и лжи, и между нами восстановится мир!
— Я никогда и ничего не скажу тебе, Брайан Стед! Сейчас же отпусти меня! Это мои владения, мой замок! Я не в твоей власти и никогда не буду в ней! Пусти! Ненавижу тебя…
Она чуть не упала, когда его руки внезапно ослабли. На бронзовом от загара лице проступила мертвенная бледность, Брайан согнулся, схватившись за живот. К изумлению Элизы, он упал на пол, доспехи загрохотали по камням.
— Стед! — с любопытством позвала она, держась на безопасном расстоянии, но вскоре приблизившись и встав на колени рядом.
Он повернул к ней голову, и Элиза увидела, как сузились его зрачки. Лицо было серым и искаженным резкой болью. Он зашептал, и Элиза наклонилась, чтобы расслышать его слова.
— Если я выживу…
— В чем дело? — изумленно вскрикнула она. Ни один удар не смог бы вызвать такие судороги.
Она растерялась, когда он выбросил вперед дрожащую руку, сбросил ее головной убор и потянул за волосы. Она закричала, чувствуя, как он заставляет ее лечь на пол рядом.
— Убийца!
— Что? Но я ничего не…
— Уже дважды: сначала ударила кинжалом, теперь… отравила. Если, с Божьей помощью, я… останусь в живых, ты поплатишься…
Его глаза закатились. Рука медленно расслабилась. Изумленная Элиза поспешно отодвинулась. Неужели он и в самом деле мертв? Но разве не этого она хотела? Нет, только не это! Она не убийца, она никогда не пользовалась ядом…
Было так странно видеть его распростертым на холодном каменном полу замка, видеть это сильное тело совершенно беспомощным. Он затрясся в судороге, и Элиза вскочила, готовая отбежать к двери и позвать Маршалла.
Она не успела шагнуть, как ее потянули за подол платья, и Элиза вновь оказалась на полу, рядом с рыцарем. Он открыл глаза: в них пылала смертельная ненависть.
— Я выживу… выживу только для того, чтобы узнать… сука! Я думал, ты будешь… лицом к лицу… теперь я забуду… о пощаде…
— Но я ничего не сделала! — воскликнула Элиза.
Он закрыл глаза, но рукой по-прежнему сжимал тонкий голубой шелк ее туники. Казалось, он умирает, однако не желает отпускать ее. Она чувствовала его ненависть, мускулы Стеда сжимались под доспехами. Он приоткрыл глаза и на мгновение пристально взглянул на нее.
— Сука… я…
Он замолчал и разжал пальцы. Она была свободна.
Элиза с воплем вскочила на ноги. Спустя минуту в комнате оказались Маршалл, Готфрид и двое стражников Элизы. Маршалл опустился на колено рядом с Брайаном Стедом, а Готфрид отдал приказ немедленно найти и привести лекаря.
Элизе казалось, что она видит сон. Прибыл лекарь, тщательно осмотрел Брайана Стеда и спросил, можно ли перенести его в комнату. Элиза услышала собственный голос, предлагающий перенести Стеда в комнату, примыкающую к ее спальне, — в ту, где она жила, будучи ребенком. Комната была невелика, но с большой постелью и обращенными на восток окнами. После того как Элиза повзрослела, в эту комнату помещали родственников и особых гостей, потому здесь всегда было постлано чистое белье, а в сундуках хранились полотенца и одеяла. В шкафу нашлось даже несколько ночных рубашек ее отца и короткие нормандские туники.