Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А мне никого и не надо было.
— Тебя, дядя Дементий, не поймаешь: то, говоришь, Петра Ивановича надо было, то никаво не надо… Че путашь, говори начистоту!
— А ты не вмешивайся, — сказал Дементий. — Твое дело в кузне по наковальне стучать.
— Че ко мне не ходил, — издевается Егор. — У меня тоже дом большой, и в огороде хорошо растет!
Все хохочут, представляя, как Егор поймал на огороде Дементия и мнет ему бока, а скорее всего, влепил ему заряд соли или бекасиной дроби.
Дементий продолжал рассказывать:
— Через день или два слышу разговор Коли с Володей: кто-то ходит ночью около дома Мезенцевых. Хотел я сказать, что это я ходил, а потом думаю: зачем про себя рассказывать? А вдруг еще кто-нибудь пройдет по огороду учителя, я что, буду за всех отвечать? Вскорости встречает меня Петр Иванович: так и так, кто-то ходит! А перед этим мужик какой-то про Петра Ивановича спрашивал… Почему он не зашел к Мезенцевым, не знаю.
— Был мужик-то или не было? — спросил бригадир.
— Был, чтоб мне не сойти с этого места! Я Петру Ивановичу рассказывал про этого мужика…
— Дальше.
— Дальше сам Петр Иванович виноват: он мне мысль подсказал! Дай-ка, думаю, проверю, такой ли ты смелый, как был раньше…
— Интересно ты объяснил, Дементий Корнилович! Только, однако, не так было дело, — сказал Иван Черный. Он редко когда говорил, и все повернулись в его сторону. — Ты по другой причине ходил около дома Мезенцевых. Помнишь, как жили на Татарском, ты мне чуть голову литовкой не срубил за то, что я стал косить недалеко от тебя? Покос-то был ничей!
— Что ворошить старое, — Дементий сел на свое место, и у него засосало под ложечкой: Иван Черный говорил правду.
— Глаза у тебя завидущие, волчьи.
Дементий вскочил:
— Не имеешь права оскорблять!
Спорить Иван Черный не любил и теперь сидел и ждал, что скажут другие.
— Что-то я никак не пойму сегодняшнее собрание, — сказал Бурелом, обращаясь ко всем и в особенности к участковому. — Я так понимаю: Дементий кого-то застрелил, а нам голову морочит.
Дементий оглянулся на участкового, ища у него поддержки:
— Емельянович, что ж это…
— Никого он не убивал, — сказал участковый. Бурелом будто не слышал и продолжал гнуть свое:
— Тебе, Емельянович, надо было хорошенько поискать убитого, а потом собрание проводить.
Сделалось необычайно тихо, как будто Бурелом угадал, о чем все думали, но не решались сказать вслух. Дементий метнулся по сцене, как затравленный зверь, и не нашел ничего лучшего, как сесть на стул, на котором ему полагалось сидеть, — чуть-чуть в стороне от стола, застланного красной материей. Василий Емельянович хотел показать черемуховые палочки — Петр Иванович дважды замерял чьи-то следы, — хотел прочитать описание следов, сделанное Петром Ивановичем, рассказать, как Дементий попался, можно сказать, на пустяке — не выбросил старые сапоги, но решил, что ничего этого не нужно, и сказал только, что есть все доказательства и что Дементий не отпирается. Все поверили участковому, да и так было видно, что Дементий виноват, и только Бурелом смотрел на участкового глазами ребенка, которого только что обманули — показали что-то интересное и сразу же спрятали. Пока Бурелом над чем-то раздумывал, вроде как подвергал сомнению слова и Дементия и участкового, Дементий врасплох напал на Бурелома.
— Пусть он ответит, для чего строил себе ходок на рессорах и сани?
Дементий ожидал, что сейчас же все засмеются над Буреломом, но никто не смеялся, и это молчание Дементий так истолковал: сегодня все объединились против него, поддержки ждать неоткуда. Чувствуя свою неуязвимость, Бурелом сначала оглянулся на всех невинными глазами, затем произнес, как будто жалея Дементия:
— Во, видите, что делает зависть с человеком… Куда это годится!
От такой несправедливости Дементий готов был вцепиться в Буреломовы космы, потому что кто-кто, а Бурелом бы лучше сидел и молчал в тряпочку. Так нет, и он туда же! Дементий понимал, что злостью ничего не возьмешь, надо попытать Бурелома, и он сам себя посадит в калошу.
— Пусть он ответит на мой вопрос, — потребовал Дементий, обращаясь к сидевшим за столом.
— Дядя Афанас, ответь ему, — попросил бригадир. Тон, которым сказал бригадир, не понравился Дементию — видно было, что бригадир на стороне Бурелома, а не Дементия.
Бурелом, не вставая с места, сказал:
— А что тут отвечать? На этом ходке бригадир ездит, а на санях вся Белая падь. И сани и ходок колхозные.
— Ты лучше скажи, сколько времени бригадир упрашивал тебя отдать колхозу ходок?
— Два года, — ответил Бурелом, не видя в этом ничего такого, что могло бы бросить на него тень.
— А во что ты хотел запрягать?
— Коня бы купил.
— Коня бы купил… — качая головой и кривя рот, произнес Дементий. — Колхознику коня не положено.
— За ходок и за сани не цепляйся, — ответил Бурелом. — Я себе еще сани и ходок сделаю. И коня куплю. Как пойду на пенсию, так и куплю. Пенсионеру разрешается!
— Почему это никто на Белой пади коня не собирается покупать, а только ты один?
— Коней люблю.
— Ты не коней любишь, ты по старой жизни скучаешь!
И опять никто не поддержал Дементия. Правда было и то, что Бурелом любил коней. Как-то приключилась с ним горячка, так он в Муруйской больнице из матраса клочьями выдергивал вату, разбрасывал ее как будто сено и кричал: «Ешьте, кони! Ешьте!»
— Я вижу, у тебя заступников много, — сказал Дементий, — сидят — воды в рот набрали. Тогда, может, скажешь, для чего на стайке плуг двухлемешный держишь?
— Хватит перепираться, — сказал бригадир. — Так мы до утра будем сидеть.
— Пусть говорит, — разрешил председатель. О Буреломе он слышал только как о хорошем шорнике и бригадном стороже, у которого ничего на один грамм не пропадет, а то, что говорил про него Дементий, для председателя было новостью. Он что-то записал себе в блокнотик и, ожидая, что скажет Бурелом, смотрел на него с таким же интересом, как до этого смотрел на Дементия. Бурелом, конечно, видел этот взгляд, но нисколько не смутился, потому что смущаться было не от чего: во-первых, председатель вроде как весело смотрел на Бурелома; во-вторых, ответ Бурелому не надо выдумывать — Бурелом с самого начала знает, для чего он держит на стайке конный плуг; в третьих, плуг у него лежит не с двадцать девятого года, когда началась коллективизация, а с пятидесятого. Давненько, правда, хранит он плуг — двенадцать лет, и просмеять могут. Сначала Бурелом хранил плуг в амбаре и строго-настрого наказал жене и детям не рассказывать об этом в деревне. Но когда стало известно, что Бурелом прячет в амбаре плуг, то он, чтобы над ним не смеялись лишнего, перенес плуг на стайку. Состарится Бурелом, снимет плужок со стайки, будет пахать в огороде — не надо ему никакого трактора. Трактор чем плох: пашет где надо и где не надо. Вдоль прясла была у Бурелома широкая межа, по сторонам дорожки, как и у Петра Ивановича, лужайка, хоть с ведрами, хоть так идти по дорожке приятно, а трактористы, как-то недоглядел Бурелом, вспахали и межу, и дорожку! Бурелом все лето ругал трактористов: по вспаханному потом какая дорожка! Один раз прясло задели, другой раз вспахали близко к колодцу. На одном месте развернется — яма! Чужое, оно и есть чужое…
Бурелому вопрос задали:
— Как же ты на двухлемешном плуге одним конем пахать будешь?
— Другого коня в бригаде возьму.
— Скоро коней не останется!
— На мой век хватит.
Бурелом ни за что не согласен, что когда-то коней не будет. Он готов расстаться с тракторами и машинами, а кони — чтоб были.
— Вот он такой и есть, — сказал бригадир и кивнул на Дементия, — мы говорим про него, а он про кого-нибудь другого. Я, честное слово, удивляюсь, как удалось Василию Емельяновичу поймать Лохова. Ведь он из любых сетей выскочит!
Старший сын Дементия снова стал свирепо смотреть на бригадира.
— Ты, Сергей, так не смотри на меня, — сказал бригадир. — Я твоих взглядов не боюсь.
— Побоишься чего-нибудь другого, — пригрозил Сергей.
— Тоже мне, защитник нашелся! Сиди и слушай, а то мы и за тебя возьмемся.
— Нашел кого защищать. Скажи спасибо, что еще мягко обходимся.
— Ты знаешь, на кого он руку поднял?!
— Он ни на кого руку не поднимал. Они с Петром Ивановичем всю жизнь были друзьями.
— Мы разберемся, какими они были друзьями…
— Нашел врагов. Мой отец не виноват, что Петр Иванович испугался.
— Сиди, без тебя разберутся, — несчастным голосом сказала Сергею Арина и обожгла взглядом Петра Ивановича: он во всем виноват!
Бурелом, сидевший в первых рядах недалеко от Петра Ивановича, чему-то все удивлялся, пожимая плечами, и, не поднимаясь с места, обратился к столу, за которым сидело все начальство.
- Полынь-трава - Александр Васильевич Кикнадзе - Прочие приключения / Советская классическая проза
- Апрель - Иван Шутов - Советская классическая проза
- Витенька - Василий Росляков - Советская классическая проза
- Здравствуй и прощай - Лев Линьков - Советская классическая проза