— Когда-то мы хотели с тобой уехать в деревню. Вместе. Ты учительницей, я врачом…
— Детские мечты. Знаешь, я хотела здесь учить детей. Не дали.
— Как же ты жила?..
— Лошади, вот с кем я была все эти годы в дружбе. Лошадей мне доверяли.
— И ты не пыталась бежать?
— Пыталась. И оба раза… возвращалась обратно. Уйти отсюда одной — невозможно.
— И ты решилась оставить Россию?
— Марфа говорит: мужик бабе от бога дан. Куда от него бабе деться?.. Кирилл все эти годы думал только обо мне… А ты? Как ты здесь оказался?
— Я работаю врачом в Балабинске. Судьба, как говорит Зимин.
Федякин сидел у себя в кабинете и, надев наушники, слушал радио. В окно, выходившее во двор брандкоманды, пристроившись на телеге с бочкой, трое пожарников наигрывали на трубах, непрестанно повторяя все тот же навязчивый мотив песенки про девчоночку Надю. Вошел Куманин, он был возбужден.
— Да брось ты свое радио! Давай сюда Зуева!
Из-за двери высунулся милиционер Миронов.
— Заводить? — спросил он.
— Заводи! — Федякин сунул наушники в ящик.
Вошел долговязый официант. Очевидно, привели его прямо из ресторана — на нем была чистенькая белая курточка, галстук, начищенные до блеска штиблеты. На лице его то появлялась, то исчезала растерянная, заискивающая улыбка.
— Здравствуй, Зуев! — Федякин улыбнулся ему, как самому желанному гостю. — Лошадок хорошо перепродал?
— От вас, товарищ Федякин, ничего не скроешь, — льстиво захихикал официант. — Все насквозь видите.
— А ведь это спекуляция, Зуев! — сокрушенно произнес Федякин.
— Спекуляция, — в тон ему огорченно согласился Зуев и опустил виновато голову.
— А много ли заработал, а?
— Да что, пустяки, по червонцу с лошади…
— По червонцу? — сощурив глаза, переспросил Куманин. — По червонцу? — повторил он. — А это что?
Он сунул руку в карман и, достав оттуда мешочек из сыромятной кожи, бросил его Зуеву.
— А ну-ка развяжи!
Официант взял мешочек, но развязать тесемку никак не мог.
— Не можешь развязать… руки дрожат… Давай помогу.
Куманин развязал тесемку и высыпал на стол горстку золотого песку.
— Бережливый… За иконой прячет. Под божьей охраной…
— Виноват, товарищ Федякин. Все скажу!
Официант упал на колени.
— Встань! — брезгливо сказал Куманин. — Кому продал лошадей?.. Откуда золото?..
Рогов сидел на вершине скалы, поросшей лесом. Внизу чернели дома поселка. Кое-где над серой соломой крыш вился слабый дымок. Рядом Темка мастерил очередной аппарат.
— Птица несмышленая и та летает. А человеку голова от бога дадена — все превзойти. И не может того быть, чтобы человек летать не научился, — сказал Темка.
— В школу тебе надо, Темка.
— А вот с большевиками покончат, в город уйду, учиться стану.
— Чем же тебе большевики мешают?
— Они против христьян: у кого крест на шее, того сразу к стенке.
Рогов с грустью поглядел на Темку.
— А знаешь, Темка, люди научились летать.
Темка недоверчиво усмехнулся.
— Сказывали, да не верится. Крылья научились делать себе?
— Нет. Аппарат такой изобрели. Аэроплан называется.
Рогов взял палочку и нарисовал на земле аэроплан. Темка с интересом разглядывал рисунок.
— А все-таки с крыльями. Как же он летает? Крыльями машет?
— Нет, его пропеллер тянет, вот этот, — Рогов показал на рисунок. — Пропеллер вертится, а аэроплан и летает.
— От чего вертится?
— От мотора.
— На керосине, значит, летает, — понимающе кивнул Темка и задумчиво сказал: — Поглядеть бы…
Отсюда сверху был хорошо виден загон, где Суббота держал лошадей…
Рогов поднялся и по крутой тропинке стал спускаться вниз, к загону.
Зимин сидел на траве и глядел, как Тася объезжает молоденькую вороную кобылу.
— Послушайте, Зимин, я хочу поговорить с вами.
Тася проскакала мимо и улыбнулась им.
— Я слушаю вас, Рогов.
— Тася должна вернуться домой, — решительно заявил Рогов.
— Она говорила вам, что хочет вернуться в Петроград? — спросил Зимин, глядя на Тасю.
— Нет. Она не говорила этого. Но меня беспокоит ее судьба.
— Меня тоже, — сказал Зимин. — Тася перенесла тяжелую болезнь. И эти годы, проведенные здесь… Ей нужен покой, которого нет и не может быть в этой стране.
Рогов пристально поглядел на Зимина.
— И вы, интеллигент, способны оставить Россию, когда ей больше всего нужны толковые, знающие люди, когда народ впервые за сотни лет проснулся для созидательной жизни?
— Народ… народ… — поморщился Зимин. — А вы хорошо знаете, для чего именно он проснулся? И потом… я не интеллигент, я офицер.
Мимо снова проехала Тася.
— Кто вы такой, Зимин? — спросил Рогов.
— Человек, — пожал плечами Зимин. — Видите ли, Рогов, от присяги царю-батюшке меня освободила революция. А новым властям я не присягал. Я принадлежу только самому себе. Я свободный человек.
— Вы хотите остаться в стороне? — спросил Рогов.
— Принять чью-либо сторону — значит убивать. Я не хочу участвовать в этой свалке.
— И все-таки есть Россия!..
— Россия… Для меня это слово не имеет смысла. С некоторых пор…
— А для Таси? — спросил Рогов. — Сейчас она ни о чем не думает, полностью доверилась вам — она любит вас. Но наступит минута, и она поймет, что Россия… Родина — не просто слово. Кто знает, может быть, и для вас придет эта минута.
— Может быть… — небрежно бросил Зимин.
— Уходите! Но Тасю оставьте! Вы не имеете права брать ее с собой.
Возле них остановилась Тася. Она спрыгнула с лошади и с тревогой поглядела на обоих.
— Вы ссоритесь?
Зимин не ответил. Он резко повернулся и быстро пошел в сторону поселка.
Суббота сидел на крылечке и чинил детскую лошадку. Прищурившись, он взглянул на Зимина.
— Ты немедленно отправишь Рогова в Балабинск, — с трудом сдерживаясь, сказал Зимин.
— Болтать будет… — поморщился Суббота.
— Ты немедленно отправишь его в Балабинск, — настойчиво повторил Зимин.
Суббота понимающе усмехнулся.
— А не пожалеем, что отпустили? Пущай остается, лекарь хороший, пригодится. — Но, взглянув на Зимина, согласился: — Ладно. Разве что для тебя.
Суббота сидел на крыльце и потирал легонько раненую ногу. Перед ним стояли Силантий и Харитон.
— Поведете так, чтобы дороги сюда не запомнил. И чтобы доставить живым и невредимым. Поняли?
— В самый Балабинск? — удивился Харитон.
