— А теперь заглянем вот туда, — сказал доктор, указав на большой кожаный портфель, который побежденный отложил в сторону при входе в дом.
Доктор схватил портфель и осторожно положил на стол посреди комнаты. Очистив стол от всего, что на нем стояло, Циммертюр принес из соседней комнаты скатерть, расстелил ее на столе и открыл портфель.
Несколько минут он постоял, устремив взгляд в недра портфеля.
— Да, я был прав, — сказал он. — Но прежде чем продемонстрировать, насколько я был прав, позвольте мне вам кое-что объяснить, графиня Сандра.
Доктор снова закрыл портфель. Из уст синьора делла Кроче полился вдруг поток горестных воплей, проклятий и брани, который, казалось, никогда не иссякнет. Послушав их несколько секунд, доктор сделал знак Этьену. Из глубин кармана своих бриджей верный шофер извлек носовой платок, черный, как пиратский флаг. Одного его вида оказалось достаточно, чтобы синьор делла Кроче умолк, но для верности, рискуя, что ему откусят все десять пальцев, Этьен затолкал платок в рот своего бывшего гостеприимного хозяина.
Маленький толстячок-доктор заговорил снова, и все уставились на него, как завороженные.
3
Обращался доктор почти исключительно к графине Сандре.
— Шестьсот тридцать лет тому назад, — начал он, — на венецианский берег сошел человек, за плечами которого были удивительные подвиги. Он объездил всю Азию, для всех европейцев остававшуюся в ту пору неизвестной, сказочной страной. Он повидал сотни разных народов и изучил их обычаи. Он завоевал доверие чужеземного деспота, в течение семнадцати лет был его советником и три года управлял одной из его богатейших провинций. Он вернулся на родину, владея огромными богатствами, увенчанный славой, с запасом удивительных рассказов. Он ожидал, что его встретят с подобающим почетом.
Но его ждало глубокое разочарование. Мало того, что никто не оценил его подвигов. Никто не верил тому, что он рассказывал, над ним смеялись, его откровенно называли лжецом и даже дали ему прозвище, которое сопровождало его имя на протяжении веков: господин Миллион — мессер Милионе! Так отблагодарила Венеция одного из величайших своих сыновей — легко вообразить, какое это произвело на него впечатление! Он отправился воевать на стороне Венеции, был взят в плен и в тюрьме продиктовал рассказы о своих путешествиях соседу по камере. Но все это не изменило отношения к нему Венеции. В описании его путешествий видели увлекательный приключенческий роман — и только. Он женился, у него родились дети, но если он рассчитывал найти большее понимание в семье, он ошибся. Семья оказалась неспособна оценить такого человека. Я говорю это, — доктор отвесил поклон графине, — при всем уважении к членам этой семьи, здесь присутствующим.
Графиня рассеянно улыбнулась.
— Ну а дальше, — сказала она. — Что дальше? И какое все это имеет отношение…
— Шестьсот лет спустя, — продолжал доктор, — лет тридцать тому назад, случилось так, что один из потомков мессера Милионе начал раздумывать о судьбе своего предка. Он начал изучать его воспоминания о путешествиях и по мере их изучения построил некую теорию. Она заключалась в том, что человек, с которым так дурно обошлись и в его родном городе, и в семье, не мог не оскорбиться — оскорбиться настолько, чтобы претворить свою обиду в действие. Можно ли поверить, спрашивал себя этот потомок мессера Милионе, чтобы человек, которого встретили недоверием, которого высмеивали и презирали, добровольно согласился оставить в наследство сокровища, приобретенные им в несметно богатых странах Востока, неблагодарной родине и не понимающей его семье? Нет, поверить в это невозможно, это противоречит человеческой натуре — так он поступить не мог. Но что же он сделал с богатствами, которые копил в течение семнадцати лет и на которые столь часто намекал в описании своих путешествий? Его завещание было известно, но в нем и речи не шло о каких-то необыкновенных по тем или по нынешним меркам богатствах. Не было сведений и о том, что он сделал какой-то крупный вклад в церковь — в ту пору многие избирали такой способ оставить с носом своих родственников, лишив их наследства. Словом, никто ничего не знал — поле для гипотез было обширное, и потомок мессера Милионе строил одну гипотезу за другой. Достоинство этих гипотез было в том, что никто не мог их опровергнуть. Сохранившиеся документы им не противоречили. В то же время эти гипотезы никому не мешали, а человек, который их выдвигал, располагал свободным временем, чтобы строить свои теории, потому что в течение многих лет странствовал по Европе, находясь в своего рода добровольном изгнании.
Графиня Сандра побледнела от волнения:
— Дальше, доктор, дальше!
— В один прекрасный день на помощь неутомимому теоретику пришел случай. Потомок Марко Поло находился в Страсбурге, в ту пору немецком городе, и в двадцатый раз просматривал различные издания путевых записок своего предка. В одном из изданий он подчеркнул все места, словно бы подкреплявшие его теорию, — те места, где говорится о богатствах, которые Марко Поло привез из Китая и которым так противоречит все, что известно о его образе жизни в Венеции и его завещании. Чтение это ни на шаг не приблизило исследователя к разгадке, да и не могло приблизить, ведь он все время вращался в кругу одних и тех же материалов. Ему нужен был новый материал. Он искал его в книгах современников Марко Поло, но и там ничего не нашел. Он уже исследовал все европейские библиотеки — все тщетно. Но в Страсбурге ему суждено было найти то, что он искал. И нашел он вот что!
Из ящика стола, стоявшего в углу, доктор извлек переплетенные в кожу пергаментные страницы и поднял книгу так, чтобы все смогли ее увидеть. Графиня Сандра и астролог посмотрели на нее с удивлением, верный Шмидт с понимающей ухмылкой, а синьор делла Кроче глазами, налившимися кровью от ярости.
Итальянец сделал несколько судорожных движений, пытаясь освободиться, но путы, в которых до этого томился Этьен, выдержали испытание. Наконец он утихомирился, и доктор продолжал:
— Для того чтобы получить эту рукопись в наше время, надо представить поручительство одного или двух известных ученых. Я знаю это по собственному опыту. Я знаю также, что если у тебя ловкие руки и бесшумная поступь, ты можешь завладеть манускриптом и без поручительства. Каковы были условия, необходимые для того, чтобы тебе выдали рукопись в немецкую пору, я не знаю, но знаю, что потомок мессера Милионе их выполнил, потому что двадцать лет тому назад двадцать третьего октября во второй половине дня ему эту рукопись выдали. Он успел просмотреть только половину манускрипта, когда библиотека закрылась. Он решил, что продолжит работу на другой день. Но ему это не было суждено. В тот же вечер он встретил соотечественника, венецианца, который нанес ему кровное оскорбление — смыть его можно было только одним способом. Вероятно, оскорбитель рассчитывал, что граф ди Пассано, — доктор запнулся, произнося это имя и покосился на графиню, — не осмелится вызвать его на дуэль в стране, где дуэли запрещены: исключение делалось только для офицеров и студенческих корпораций. Но граф ди Пассано вызвал обидчика на дуэль. Она состоялась назавтра ранним утром. Граф ранил противника — рана была тяжелой и, скорее всего, смертельной. Графу оставалось одно — бежать. И он бежал.
