— Я и рада, само собой, я рада! — Сула глубоко вздохнула, по-прежнему опираясь о стол. Пальцы, судорожно вцепившиеся в дерево, заметно дрожали. Встретив изумленный взгляд мальчика, она попыталась улыбнуться, — Отличные новости, сынок. Твой отец будет очень доволен. Она… она наверняка подарит тебе серебра. Королева Моргауза — дама милая и любезная и щедра, ежели придет охота.
— Но вид у тебя совсем не радостный. Скорее, напуганный. — Мордред неспешно вернулся в комнату, — Да ты больна, мама. Гляди, и деревяшку выронила. Вот она, держи. А теперь присядь. Не волнуйся, я сам отыщу тунику. Ожерелье хранится там же, в чулане, верно? Я все найду. Ну же, присядь!
Ласково поддерживая мать, Мордред усадил ее на табурет. Теперь, стоя напротив нее, он казался выше. Женщина разом очнулась. Выпрямилась. Крепко ухватила мальчугана за руки чуть выше локтей. Глаза ее, покрасневшие от дыма — Сула день за днем проводила за работой у очага, где пылал торф, — глядели на него так пристально, что мальчику захотелось высвободиться и отойти. Женщина заговорила приглушенным, настойчивым шепотом:
— Послушай, сынок. Для тебя это великий день, великая удача. Кто знает, что из этого всего выйдет? Милость королевы подарок судьбы. Но может обернуться и бедой. Ты еще молод, что ты ведаешь о сильных мира сего и их повадках? Я сама-то смыслю не много, зато о жизни кое-что знаю и скажу тебе вот что, Мордред. Никогда не болтай лишнего. Держи язык за зубами; коли чего услышишь — так не разноси дальше, — Руки ее непроизвольно сжались, — И никогда, смотри, никогда и никому не повторяй ни слова из того, что говорилось здесь, в доме.
— еще чего не хватало! Да и с кем мне толковать, здесь, в этакой-то глуши? И с какой стати королеве или дворцовой челяди интересоваться нашим житьем-бытьем? — Мальчик нервно переступил с ноги на ногу, и пальцы ее ослабли. — Не тревожься, мама. Бояться тут нечего. Я оказал королеве услугу, и если она и впрямь такая милая леди, тогда не вижу, что еще из этого выйдет, кроме хорошего, так? Послушай, мне пора. Скажи отцу, что с торфом я закончу завтра. И оставь мне поужинать, ладно? Я вернусь, как только смогу.
Тем, кто видел Камелот, двор верховного короля, и даже тем, кто помнил величие и роскошь замка королевы Моргаузы в Дунпелдире, «дворец» на Оркнейских островах показался бы воистину жалким пристанищем. Но взгляду паренька из рыбацкой лачуги чертог предстал воплощением немыслимого великолепия.
Дворец возвышался над скоплением непритязательных домиков, что вкупе образовывали основное поселение островов. За городом раскинулась гавань, двойная стена волноломов защищала глубокую и удобную якорную стоянку, где могли бы благополучно пришвартоваться даже самые огромные корабли. Дворец, волноломы, дома — все они были сложены из тех же плоских плит выветренного песчаника. Плитняк шел и на кровлю: огромные глыбы каким-то образом втаскивались на место, а сверху крылись плотным слоем дерна или вересковых стеблей. Далеко выступающие карнизы ограждали от зимних дождей стены и двери. Между домами вились узкие улочки; круто уводящие вверх проходы были вымощены все тем же плитняком, в изобилии поставляемом окрестными утесами.
Главным строением дворца являлось внушительное центральное здание, чертог «общественного пользования» своего рода: там устраивались приемы, задавались пиры, выслушивались прошения; там же большинство домочадцев — знать, челядь, королевские чиновники — устраивались на ночь. Внутри располагался просторный прямоугольный зал, к которому примыкали покои поменьше.
Снаружи, на обнесенном стеною дворе размещался гарнизон и прислуга королевы: эти люди ночевали в пристройках, а ели тут же, на воздухе, вокруг кухонных костров. Единственным входом служили главные ворота, массивное сооружение, по обе стороны от которого располагались караульные помешения.
На небольшом расстоянии от основных дворцовых зданий и соединенное с ними при помощи протяженной крытой галереи, высилось сравнительно новое строение, известное как «чертог королевы». Его возвели по приказу Моргаузы, когда та впервые обосновалась на Оркнеях. Группа построек, уступавших прочим в размерах, но не в величии, стояла на самом краю утеса, что на этом участке протянулся вдоль берега. Стены словно продолжали собою слоистые скалы. Мало кому из домочадцев — только прислужницам самой королевы, ее советникам и ее фаворитам — доводилось видеть внутреннее убранство чертога, но о новомодной его роскоши говорили с благоговением, а горожане с изумлением глазели на огромные окна — вот уж неслыханная выдумка! встроенные даже в те стены, что выходили на море.
За дворцом и городом простиралось ровное поле — на этой полоске дерна, коротко выстриженного овцами, ратники и молодежь упражнялись в верховой езде и в обращении с оружием. Часть конюшен, псарни и хлева для коров и коз находились за пределами крепостных стен, ибо на островах не было нужды в иной защите, помимо той, что обеспечивало море, а на юге — железные бастионы Артурова мирного договора. Но на некотором расстоянии вдоль берега, за плацем, возвышались руины доисторической округлой крепости, выстроенной в незапамятные времена Древним народом; их вполне возможно было приспособить в качестве и сторожевой башни, и укрепленного убежища. Моргана, памятуя о королевстве большой земли и саксонских набегах, отчасти восстановила крепость; там днем и ночью дежурила стража. Этот равелин и часовые, выставленные у дворцовых ворот, являлись неотъемлемым атрибутом державного величия, в представлении Моргаузы сопряженного с ее высоким саном. По крайней мере, боевой дух поддерживается, даже если другой пользы в том и нет, говаривала Моргауза, а для ратников это своего рода военная служба в отличие от учений, что так легко превращаются в забаву: все полезнее, чем без толку слоняться по двору.
Когда Мордред со своим эскортом добрался до замка, во внутреннем дворе собралась целая толпа. У ворот поджидал дворецкий, чтобы лично проводить гостя к королеве.
Ощущая себя неловко и непривычно в выходной тунике, надеваемой лишь изредка, жесткой, толком не разношенной и припахивающей затхлостью, Мордред следовал за проводником. Нервы его были взвинчены до предела; высоко вскинув голову, он смотрел прямо перед собой, в спину дворецкого, но при этом физически ощущал на себе чужие взгляды и слышал перешептывания. Гость относил все за счет вполне понятного любопытства, возможно, смешанного с презрением; он понятия не имел, что держится на удивление по-придворному: скованность его вполне походила на церемонную чопорность парадного зала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
