Прожил Цзинцзи в усадьбе начальника гарнизона больше месяца. И вот настал двадцать пятый день четвертой луны — рождение Чуньмэй. У Юэнян купила подарки: по блюду персиков и лапши — символов долголетия, два вареных гуся, четыре свежих курицы, два блюда фруктов, жбан южного вина, которые были отосланы с одетым в черное платье Дайанем.
Чжоу Сю сидел в зале, когда ему доложил привратник. Внесли подарки. Дайань протянул визитную карточку Юэнян и отвесил поклон.
— Как я обязан твоей матушке за хлопоты! — воскликнул Чжоу, пробежав глазами лист подношений. — Стоило ли тратиться?!
Он велел слугам принять подарки, а Дайаня угостить чаем.
— Визитную карточку дяде отнесите, — распорядился хозяин и приказал наградить Дайаня платком и тремя цянями серебра, а носильщика — сотней медяков.
— Передай матушке низкий поклон и благодарность, — заключил он, обращаясь к Дайаню. — Обожди ответ.
Чжоу Сю оделся в парадное платье и отбыл с визитом. Дайань же остался ждать у залы ответа. Через некоторое время из калитки вышел молодой человек в шапке с ребристыми, как черепица, верхом, черном креповом халате, летних туфлях и белых чулках. Передав слуге ответную карточку и наградные, он тотчас же удалился. И вот, что странно! «До чего он похож на зятя Чэня! — сразу мелькнуло в мыслях Дайаня. — Но как он тут очутился?!» Молоденький слуга вручил Дайаню платок и деньги, и тот вышел за ворота. По возвращении он доложил Юэнян. Надпись на карточке гласила: «С низким поклоном и благодарностью от госпожи Чжоу, урожденной Пан».
— А саму сестрицу не видал? — спросила Юэнян.
— Сестрицу не видал, а вот зятя лицезреть привелось.
— Ах ты, арестант! — засмеялась Юэнян. — Ты уж и зятем, оказывается, успел обзавестись? Господин Чжоу немолод. А ты называешь его зятем!
— Я не о нем говорю, матушка, — пояснил Дайань. — Я видел вашего зятюшку Чэня. К моему приходу господин Чжоу сидел в зале. Я вошел, вручил визитную карточку м земно поклонился. Я, говорит мне господин Чжоу, очень признателен твоей матушке за щедрые подношения. Потом приказал угостить меня чаем, а визитную карточку, говорит, передайте дяде. Пусть, говорит, наградит платком и тремя цянями серебра, а носильщика — сотней медяков. Распорядился, облачился и верхом отбыл с визитом. Долго я ждал ответа. Вижу, выходит он из калитки, передает слуге ответ с чаевыми, а сам исчезает. Тут мы с носильщиком и покинули дом господина Чжоу. А ответ вынес он, точно он.
— Вот арестант! Не городи чепуху! — воскликнула Юэнян. — Этот молокосос, небось, милостыню клянчит где-нибудь. А скорее всего замерз или с голоду ноги протянул. Что ему делать у начальника гарнизона! И потом господину Чжоу хорошо известно, что это за скотина. Его и близко-то не подпустят.
— Давайте поспорим, матушка! — не унимался Дайань. Я ж его своими глазами видел. Это он, я уверен. Его-то я узнаю, пройди он хоть огни и воды.
— А одет он в чем? — спросила Юэнян.
— В новой шапке с ребристым верхом. Золотая шпилька торчит. В темном креповом халате, летних туфлях и чистых носках. Холеный такой, упитанный.
— Нет, нет! Не верю! — стояла на своем хозяйка.
Однако не будем больше говорить об этом.
А пока расскажем о Чэнь Цзинцзи. Когда он вошел в покои Чуньмэй, она сидела у зеркала и подводила свои очаровательные брови. Цзинцзи показал ей визитную карточку Юэнян.
— Почему она прислала тебе подарки? — спросил он.
Чуньмэй рассказала ему, как они случайно встретились в день поминовения усопших за городом в монастыре Вечного блаженства, как потом слуга Пинъань выкрал из закладной лавки драгоценности, был задержан приставом У и под пытками дал показания о прелюбодеянии У Юэнян, как тетушка Сюэ просила заступиться за Юэнян, и начальник гарнизона прекратил дело.
— Потом в знак благодарности прислала мне подарки, — продолжала Чуньмэй. — А в первой луне я была у нее на дне рождения Сяогэ. Так вот и знаемся до сих пор. Она обещала прибыть ко мне на день рождения.
Цзинцзи слушал ее и морщил брови.
— Нет, сестрица, у тебя никакого самолюбия! — заключил он. — Неужели ты забыла, как она, потаскуха, всех сестер из дому поразгоняла! Из-за нее и Шестая на тот свет пошла. Нет, я дал слово ни в жизнь с ней не встречаться. А ты за нее хлопочешь?! Ну и пусть У Дяньэнь вынуждает Пинъаня заявлять о прелюбодеянии. Пусть бы ее, потаскуху, на веревке в суд притащили, пусть бы посрамили, нам-то какое до этого дело! Если б она не путалась с Дайанем, с какой бы ей стати выдавать за него Сяоюй, а? Нет, будь я тут, ни за что бы не дал тебе за нее хлопотать. Враг она нам с тобой, а ты с ней знаешься, дружбу водишь.
Выслушала его Чуньмэй и примолкла.
— Дело прошлое, — проговорила она наконец. — А у меня сердце доброе. Я зла не помню.
— В наше время за добро злом отплачивают, — заметил Цзинцзи.
— Раз она подарки прислала, нельзя же ее без ответа оставить, — заявила Чуньмэй. — Она приглашение ждать будет.
— Порви ты с этой потаскухой! — настаивал Цзинцзи. — Только не хватало приглашение посылать!
— Не приглашать неудобно! Нет, приглашение я пошлю. А придет она или нет, дело ее. Если прибудет, ты ей на глаза не показывайся. У себя в кабинете побудь. А больше я ее звать не буду.
Недовольный Цзинцзи молча удалился в кабинет, написал приглашение, и Чуньмэй отправила его со слугой Чжоу И.
Разодетую Юэнян сопровождал малый паланкин, в котором несли кормилицу Жуи с сыном Сяогэ. Провожал хозяйку Дайань. Навстречу гостье вышли Чуньмэй и Сунь Вторая, которые проводили ее в дальнюю залу, где после взаимных приветствий гостья и хозяйки заняли свои места. Немного погодя с Сяогэ на руках появилась Жуи и отвесила земные поклоны. Цзинцзи отсиживался у себя в кабинете.
Хозяйки угостили гостью чаем, после которого начался пир. Пели приглашенные певицы — Хань Юйчуань и Чжэн Цзяоэр, но говорить об этом подробно нет надобности.
Дайаня угощали в переднем флигеле. Он заметил молоденького слугу. Тот вынес из дальних покоев поднос с отваром, рисом и сладостями и направился прямо к калитке, за которой располагался западный кабинет.
— Это ты кому? — спросил Дайань.
— Дяде.
— А как его зовут?
— Дядя Чэнь.
Дайань потихоньку последовал за слугой к кабинету. Мальчик отдернул дверную занавеску и исчез в помещении, а Дайань подкрался под окно и заглянул внутрь. На кровати лежал зять Чэнь. Когда слуга принес еду, Цзинцзи вскочил с постели и сел за стол. Дайань незаметно проскользнул через калитку и вернулся во флигель.
Когда стало темнеть и зажгли огни, Дайань сопроводил паланкин Юэнян домой, а по возвращении подробным образом рассказал хозяйке обо всем увиденном.
— А зять Чэнь точно у нее проживает, — сообщил он.
После этой встречи Чуньмэй, послушавшись Цзинцзи, перестала поддерживать отношения с Юэнян.
Да,
Так преграду меж ними воздвигэтот неблагодарный юнец.Только вспомнишь — обида и гнев, —давней дружбы бесславный конец.
С тех пор Цзинцзи вступил в тайную связь с Чуньмэй, о чем никто в доме не подозревал. В отсутствие мужа Чуньмэй приглашала к себе Цзинцзи, и они обедали или пировали у нее в спальне, а на досуге играли в шашки, шутили, смеялись и чего только себе не позволяли. Когда же хозяин был дома, Чуньмэй наказывала служанке или слуге отнести ему кушанья в кабинет. Частенько средь бела дня Чуньмэй подолгу засиживалась в кабинете у Цзинцзи. Их все больше и больше влекло друг к дружке, но говорить об этом подробно нет надобности.
Как-то начальник гарнизона во главе конного отряда отправился в инспекторскую поездку. Настала пятая луна и праздник лета. Чуньмэй велела накрыть стол вблизи от западного кабинета в беседке среди цветов. С Чуньмэй пировали Сунь Вторая и Чэнь Цзинцзи. Они пили крепкое с добавлением реальгара[1734] вино, лакомились завернутыми в тростниковые листья пирожками-цзунцзами[1735] и весело проводили время. Горничные и служанки ухаживали за ними с обеих сторон стола. Какое прекрасное это было пиршество в цветах!
Только поглядите:
В горшках зеленеют ивовые ветки, в вазах алеют гранаты. Свисают креветочные усы — хрустально прозрачные занавески, павлинами пестреет ширма из перламутра. Аир пронзает нефрит. Красавицы, улыбками даря, в багряных кубках, как заря, поднимают вино. Клиновидные пирожки грудятся на злате. Прислужницы высоко, словно на подставках, держат яшмовые тарелки. Ели вареные деликатесы, угощались свежими плодами. В прическах красовались амулеты — тигрята из полыни[1736]. Плечи и руки переплетали разноцветные ленты. Справляли в каждом доме праздник лета, повсюду шли веселые пиры. Гуляют все, и целый мир во хмелю. Кувшин вина помогает коротать досуг и возбуждает веселье. Сколько мелодичного звона раздается от яшмовых подвесок на платьях красоток! Как тихо колышется белый шелк вееров у чаровниц в нежных руках!
