— Вероятно, господин Ардашев хочет сказать, что у нас классическое убийство в запертой изнутри комнате, — усмехнулся Филиппов и добавил: — Такие головоломки любят придумывать беллетристы с Туманного Альбиона. Но там-то все равно следы остаются: то лужица на оконной раме от растаявшего кусочка льда, подложенного под оконный шпингалет, то ядовитая змея, заброшенная через вентиляционное отверстие, то следы от выкрученных дверных петель при запертом замке. А здесь? Сюда ведь, как утверждает графиня, никто не входил.
— Ну, это если ей верить, — вновь мешался Игнатьев. — А если нет? Если здесь без третьего лица не обошлось?
— И что? — встрепенулся врач. — У покойного нет никаких внешних ран, а только пена в правом уголке рта выступила. А это — верный признак сердечного удара. Дамочка, скажу я вам, — кошка ненасытная! Так заездила кавалера, что сердце не перенесло постельной круговерти и разорвалось, как передутый шар. Если хотите знать, господа, такой конец весьма часто бывает-с… Не он первый. — Он хмыкнул и потер руки, точно они у него замерзли.
— А как же тогда Чертоногов у дверей оказался? — с улыбкой спросил Ардашев, усаживаясь на свободный стул.
— А очень просто! — парировал медикус. — Сердечко у него прихватило, он поднялся с кровати, дай, думает, водички попью из графина — авось полегчает, а удар-то его в эту секунду и настиг! Он и плюхнулся у двери, как мешок с картошкой… А про стук в дверь даме, я думаю, могло почудиться, а? — Врач вонзил в собеседника острый взгляд. — А что вы же, сударь, молчите? Почему гипотезу свою не озвучиваете?
Клим Пантелеевич широко улыбнулся:
— Жду, когда иссякнут все ваши предположения. — Он обвел присутствующих внимательным взглядом: — Позволите?
— Благоволите-благоволите, — затараторил врач, — давно пора.
Статский советник заговорил неторопливо, с расстановкой, подобно учителю, объясняющему новый урок:
— С самого начала меня смутило это черное пятно на ладони у покойника. Очень уж оно напоминало ожог. Он был такой силы, что кожа почернела, как будто бы несчастный перед смертью держался за раскаленные поручни адовой лестницы. Я задался вопросом: как такое могло произойти? Первое время ответа у меня не было, но стоило выйти в коридор и обратить внимание на электрический щит, от которого провод шел во внешнюю розетку, установленную примерно на полтора аршина от двери, — все стало ясно.
Итак, преступник прежде всего выключил рубильник. Поскольку это происходило днем, то никто отсутствия электричества не заметил. Затем он спокойно вставил два конца провода в розетку, а вторые два присоединил к бронзовой ручке двери, которая сообщается с внутренней. И постучал в номер. Когда Эразм Львович прошлепал босыми ногами к двери и взялся за ручку — злодей включил рубильник. Электрический ток ожег ладонь камергера и, пройдя по телу, ушел в пол. А он, как я уже упоминал, стоял босиком на голом полу. Очевидно, его сердце не выдержало, и бедолага скончался. Потом убийца отключил рубильник, забрал провода и, вернув его в прежнее положение, спокойно покинул гостиницу. Поверьте, все было именно так. И портье подтвердил мне, что днем в четырех номерах, где забыли выключить свет, одновременно перегорели все лампочки. Произошло так называемое короткое замыкание электрической цепи. Стало быть, неизвестный преступник убил Чертоногова током. А вскрытие — я и не сомневаюсь в вашем прогнозе — покажет, что смерть наступила от паралича сердца.
Присутствующие молчали. Игнатьев вышел в коридор, осмотрел стену и переговорил с портье. Вернувшись, глядя в глаза начальнику, он грустно кивнул.
— Хорошо, допустим, вы правы, — нарушил молчание Филиппов. — А мотив? Какой у него мотив?
— Ревность! — нервно выпалил доктор, потер руки и заходил по комнате. — Другого и быть не может! Необходимо срочно арестовать мужа. И чем быстрее, тем лучше! — Было видно, как этому человеку нравится участвовать в расследовании. Очевидно, он либо зачитывался криминальными романами, либо мнил себя несостоявшимся великим сыщиком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не исключено, — предположил Клим Пантелеевич. — Во всяком случае, с восьми часов он находится у меня дома. Моя супруга любезно предоставила квартиру для спиритического сеанса. Все ждали медиума Чертоногова. Но ни он, ни графиня Брунн так и не появились. Проверяйте, господа. Может, и ревность, я не знаю. — Щелкнув крышкой карманных часов, он поднялся и сказал: — Ох, и поздно уже! И мне, с вашего позволения, пора домой. Надеюсь, гости уже разошлись.
— Между тем я вижу, что у вас, Клим Пантелеевич, наличествует совсем иное мнение на этот счет, разве нет? — Филиппов смотрел выжидающе и явно ждал ответа.
Статский советник нехотя согласился:
— Вы правы. Я уверен, что все три преступления — нападение на модистку, убийство Вяземской и Чертоногов — звенья единой цепи; они совершены одним лицом.
— В отношении первых двух злодейств — у меня нет сомнений. Но отчего вы считаете, что и эта смерть — дело рук маниака?
— Хорошо, я объясню. Но прежде хочу предупредить вас, что мы вторгаемся в область необъяснимого с точки зрения науки явления — спиритического сеанса. Каким образом медиуму удалось вызвать душу Саввы Тимофеевича Морозова — непонятно. Однако это случилось на глазах многих. В процессе «общения» с духом почившего фабриканта вскрылись такие факты, которые могли быть известны только ему одному. Очевидно, присутствующие сумели в этом позже убедиться. А маниак, который либо сам находился там, либо являлся одним из знакомых кого-то из гостей, узнал о том, что во время следующего журфикса медиум вызовет дух матери Анны Извозовой. И тогда он назовет человека, ослепившего белошвейку. Естественно, преступник не мог этого допустить и потому напал на госпожу Вяземскую — ассистентку Чертоногова.
— Позвольте, — не согласился Филиппов, — в вашем рассуждении есть одна нестыковочка: дабы сорвать спиритический сеанс, логичнее было бы сразу покончить с Чертоноговым, а не возиться с Вяземской.
— Не совсем так. Во-первых, расправиться с женщиной намного проще, чем с мужчиной средних лет. Я подозреваю, что злодей не обладает выдающимися физическими данными. Во-вторых, найти новую ассистентку, которая бы подходила медиуму, не так-то легко, как может показаться. Это тоже — особый дар, и далеко не все люди им обладают. В-третьих, после ее убийства гостям просто негде было бы собираться. Да и не каждый захочет устраивать у себя дома свидания с духами, которые иногда заканчиваются смертью хозяйки. В-четвертых, господа, не забывайте, что это маниак. Ему нравится причинять страдания слабому полу. На первом месте у него не логика, а чувства, эмоции. Отсюда и стихи в «Ниве». Признаться, я предполагал, что Супостат, узнав о том, что моя супруга решила провести следующий сеанс в нашей квартире, каким-то образом постарается его сорвать. И вот теперь ему не остается ничего другого, как убить медиума и навсегда забыть о страхе разоблачения. Именно поэтому я встречался с Эразмом Львовичем в кофейне «Голландия» второго дня. Я обрисовал ему сложившуюся ситуацию, попросил быть осторожным и осмотрительным. Но, как теперь выясняется, он не до конца внял моим словам. И случилось то, что случилось. Убийца следил за ним и, узнав, что он заказал комнату в гостинице, изобрел довольно оригинальный способ лишения жизни, в котором, по правде говоря, особой надобности не было. Будь я на его месте, я бы обошелся без жертв и заставил Чертоногова надолго забыть о своем участии в спиритических сеансах.
— И каким же это способом? — скрестив руки на груди, спросил доктор.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Раз ему было известно, что медиум собирался тут встречаться с любовницей, то достаточно было позвонить его супруге и сообщить анонимно о местонахождении «благоверного» и одной из ее лучших подруг. Несомненно, она оказалась бы здесь очень быстро. Разгорелся бы такой вселенский скандал, после которого Чертоногов надолго бы лишился душевного равновесия и ему было бы не до духов. Я уж не говорю о графине Брунн и ее муже. Да и вся компания, скорее всего, распалась бы. Не стало бы никаких сеансов. Этот звонок, как вы понимаете, был бы бомбой, которая легко разрушила бы два семейных очага.
